Мир всем
Шрифт:
— Да свой я, свой, — раздался тихий голос из сена, — положи вилы, а то и впрямь проткнёшь.
— Свой? Советский?
Веря и не веря, она смотрела, как из сена вылез невысокий сержант и улыбнулся. Хотя темнота в сарае скрадывала черты лица, она увидела, что у него ослепительная, бесшабашная улыбка, от которой стало светло на душе. Не помня себя, она бросилась на шею к бойцу и принялась целовать его глаза, колючие щёки, ватник, пропахший дымом и порохом:
— Господи! Господи! Дождалась! Дожила!
— Погоди, не шуми! Немцев приманишь. — Он
— Дуня!
Он кивнул:
— А меня Гриша. Работаешь тут?
— Да, я остарбайтер. Угнанная из Смоленска.
— Понятно. Быстро расскажи мне, много фрицев в фольварке?
— Не очень. Пять офицеров, они на хозяйской половине. Хозяева муж и жена. Ещё есть горничная Катерина, она за немцев. Работник Ласло, он немой, но будет помогать нашим. Немцев терпеть не может. Около ворот стоит танк.
— Танк я видел. Скажи, сколько солдат.
Дуня произвела быстрый подсчёт в уме:
— Около пятидесяти. Но вам не надо идти, где танк. Фольварк лучше обойти со стороны реки. Там на страже стоят два солдата. Я отнесу им бутылку вина, попрошу у Ласло. И дверь в дом оставлю открытой.
— Хорошо. — Гриша крепко сжал её руку. — Ты молодчина. Услышишь выстрелы — прячься куда-нибудь. Лучше в подвал. Сможешь?
— В подвал меня не пустят, но ты не беспокойся. Главное, бейте фашистов покрепче!
Она выглянула наружу:
— Я сейчас пойду с сеном и заговорю с охранником, а ты уходи, он тебя не заметит.
Гриша смотрел на неё блестящими глазами, и Дуня не удержалась, поцеловала в щёку:
— Удачи тебе!
На миг прижав её к себе, он прошептал в самое ухо:
— Ещё увидимся! Иначе и быть не может! Ты отличная девчонка!
Фольварк взяли почти без боя. Со стороны Советской армии потери составили двое раненых, со стороны немцев пятеро убитых, остальные пленные. Растерявших спесь пленных как баранов погнали в сенной сарай, где напротив двери установили пулемёт, чтоб отбить охоту к сопротивлению. При виде пулемёта фельдфебель, который накануне гонял Дуню по двору, втянул голову в плечи и сбивчиво забормотал на каком-то ужасном швабском диалекте, Дуня едва могла разобрать его мольбу:
— Герр офицер, прошу, не расстреливайте. У меня дома жена, дети. Я простой рабочий, я за мир во всем мире. Гитлер капут!
Горничная Катерина где-то пряталась, а хозяева стояли тут же, обречённо понурив голову.
Командир советского подразделения в чине майора повернулся к Дуне:
— Зверствовали? Издевались?
Она перехватила умоляющий взгляд хозяйки и покачала головой:
— Нет. Другие осты жили в сто раз хуже. А нас хоть кормили досыта. У них сын под Сталинградом погиб.
Взгляд майора стал жёстким.
— Нечего было соваться. — Он махнул рукой хозяевам. — Идите, занимайтесь своими делами. А ты молодец. Хорошо помогла. Мне Макаров про тебя докладывал. Жаль, зацепило его при штурме. Ну да не беда. Он парень крепкий. Санинструктор
У Дуни пересохло во рту:
— Где он?
Хмыкнув, майор подозвал одного из бойцов:
— Колосов, проводи девушку к Макарову. Где там у нас санинструктор амбулаторию оборудовал? В хозяйской спальне? Тогда сама найдёт дорогу.
С перевязанной головой Гриша сидел на кровати и сиял улыбкой:
— А, спасительница! Давай присаживайся, — он похлопал ладонью по краю кровати. — Рассказывай, как тут с вами немчура обращалась.
Больше всего на свете Дуня сейчас жалела, что стоит перед Гришей в грубых чёрных ботах на деревянной подошве — такие специально продавались для рабов, чтоб по стуку подошв арийцы знали, что идут осты, и в сером платье-мешке с нашивкой «OST» на груди. Но Григорий, казалось, совсем не замечал несуразного убого наряда, а смотрел на неё, как на дивную царевну-лебедь.
Целых десять дней, пока не зажила рана, они не расставались. Не могли наговориться, налюбоваться друг на друга. А перед тем как фронт двинулся дальше, Гриша взял её за руку и потянул к командиру.
— Товарищ майор, я прошу вас выдать Дуне справку, что она моя жена.
Тот оторопел:
— Ты что, Макаров, я тебе ЗАГС, что ли? Кончится война — и поженитесь, честь по чести.
— Богдан Алексеевич, напишите справку, очень вас прошу. — Гриша упрямо сжал губы. — Вы сказали, что представите меня к ордену, так вот, вместо ордена дайте Дуне справку.
— Как это не надо ордена? Ишь какой ферт выискался, орденами разбрасывается! — взвился майор. — Заслужил — носи! — Он достал изо рта папиросу и щелчком отправил её под ноги. — Может, вы до конца войны ещё тысячу раз передумаете.
— Не передумаем, — стоял на своём Гриша. — Вы что, не верите, что можно за неделю полюбить друг друга?
— Да верю, — лицо майора помягчело, — сам так женился.
— Ну вот, — Гриша почувствовал слабину и поднажал, — а я хочу, чтоб у нас всё было по-честному, по закону. Товарищ майор, напишите справку, ну что вам стоит? А жене она ох как пригодится. — Гриша вытолкнул Дуню вперёд себя, и она со страхом подняла глаза на командира.
Майор испустил тяжкий вздох:
— Ну, Макаров, твоя взяла! Если бы не был лучшим разведчиком… Печать у замполита поставишь, скажешь, я приказал.
Про свою мать Дуня рассказывать не стала — стыдно признаваться в таком, а справку достала из кармана, зашпиленного булавкой, и протянула Павлине Никитичне:
— Если бы Гриша не догадался взять справку, то я бы сейчас неизвестно где была.
Мы, соседки, набились в комнату тёти Паши и с молчаливым сочувствием смотрели на худенькое лицо Дуни с голубыми глазищами в пушистых ресницах. Малышка Наташа на тёти-Пашиных руках сладко спала. Тётя Паша прижимала её к себе, словно боясь, что ребёнок вдруг растворится, как кусочек сахара в кипятке, или найденная невестка окажется сном и пробуждение принесёт новое горе.