Миракулум 2
Шрифт:
Меня обдало холодом, потом жаром, потом снова холодом... Аверс услышал. Аверс вздрогнул, и медленно поворачивался в мою сторону.
– Давайте поводья, госпожа.
Руки тряслись, пальцы не слушались. Но я кое-как выпустила эти поводья из пальцев, и моего коня увели. Вот он, долгожданный взгляд, обращенный на меня. Вот я, Аверс, вот ты... а заставить себя произнести хотя бы "здравствуй" нет силы.
– Не нужно со мной ехать! Хуже ничего придумать нельзя, это значит, что я все равно, что под опекой! Да Змеиный Алхимик меня обсмеет...
Витта была в отчаянье. Но за то с ней теперь никто не спорил.
– Ты снова на этом Берегу?
–
Я кивнула.
– Давно?
– Нет, несколько дней.
Это были первые слова, которые я ему сказала после возвращения. А собиралась сказать совсем другие. В разное время, представляя себе разные наши встречи, я готовилась к другим словам, к сотням слов, к тысячам слов, и каждое из них все равно не смогло бы в полной мере донести все мои чувства, пережитые за четыре года. И не вместили бы они в себя того моря накопившейся тоски по нему.
– Видите, какая встреча!
– Сом подошел и первой толкнул меня в сторону двери в трактир.
– Не будем стоять здесь!
Нарочитая, а может, и нет, радость лекаря спасала всех. Меня особенно, потому что я заметила, - Витта тоже вспомнила о моем присутствии. Ее последняя фраза осталась незамеченной, отец не смотрел в ее сторону... И я, Крыса, все еще не прощенная за то, что я цатт, была не прощена ею и за другое. Девушка стала вести себя откровенно обижено.
Собираясь в дорогу, мы все трое заранее подкрепились, а оружейник, сидя за общим столом только пил воду, не притрагиваясь к еде. Сомм, истинный друг, шумно рассказывал о себе, понимая, что сейчас никто на подобный жест не способен, а сидеть в трактире в гробовом молчании ужасно. Волноваться я перестала. На меня накатило такое спокойное счастье от одного понимания, что ничего с ним не произошло, что он сидит от меня на расстоянии вытянутой руки, что я слышу его неизменившийся голос, когда он что-то отвечает Соммниансу.
Я смотрела на него в меру дозволенного, интуитивно чувствуя, что Витта ненавистно ударит меня, допусти моему взгляду быть более пристальным. На его одежде была дорожная пыль, из-под воротника выглядывал краешек черного змеиного кольца, и руки совсем огрубели, - сплошь покрылись трещинками, шрамами, и продолговатыми тонкими ожогами.
– Тебя преследуют?
– Уточнил у лекаря Аверс.
– Да.
Оружейник смолчал, но я готова была поклясться, чем угодно, я знаю, о чем он подумал. О том, что такие спутники опасны. И дело было в страхе за Витту.
– Нам придется пробираться в Лигго через одного человека. Его строгие поборы не так дорого нам станут, как обыск у главных ворот.
– Сказал Сомм.
– Я сделаю грамоту. Обыскивать никто нас не станет.
А вот о чем он подумал после моих слов, я догадаться не могла. На мой немой вопрос "Кто же теперь мы, Аверс?", сам Аверс не отвечал. Ни по его глазам, ни по чему бы то ни было, я не могла понять, - он рад, что мы встретились? Ему все равно теперь? Он растерян? Его тяготит мое присутствие? Он дожидается того момента, когда мы сможем поговорить без посторонних?
Непроницаемая стена хладнокровия.
Сомм устал за время такого отдыха больше, чем устал бы от дня скачки. Это он мне успел сказать, когда мы в конюшне отошли к своим лошадям. Потом огляделся.
Аверс проверял подпругу лошади Витты, она сердито суетилась вокруг, злясь оттого, что и сейчас не может обойтись без его опеки.
– Видела бы ты себя со стороны... пепельное лицо, ни капли жизни, каменное "я сделаю грамоту"!
– Он снова посмотрел,
– Кидаться ему на шею?
– Мне не важно, какой способ ты выберешь.
– Ну а если... в новой жизни, с вернувшейся Виттой, ему не нужна никакая Крыса...
Лекарь вздохнул.
– Витта не такая глупая девочка, как можно подумать на первый взгляд. В конце концов, она сможет свыкнуться с мыслью...
– Я говорю тебе не о ней!
– Иди и спроси его. Сама. Сейчас.
– В твоих советах не нуждаюсь!
Хлопнув Варта по холке, я вскочила в седло прямо здесь, и выехала на двор верхом.
– Едем! Не будем больше терять драгоценное время!
Скачка. Ветер выдувает мне парусами рукава, полощет выпавшие из заплетенных жгутом волос короткие прядки, и загоняет слезы обратно.
Никогда не заплачу, никогда больше, ни за что. Пепельное лицо, ни капли жизни... плевать! Теперь у меня даже пути нет. Я приехала. Я вернулась. И это не значит, что все вернулось вместе со мной.
Когда меня привезли в родовой замок к первосвященнику Лаату, его едва не хватил удар. Он был счастлив, как может быть был счастлив опекун, долго искавший пропавшее дитя. И я, как ни страдала от вынужденной разлуки с оружейником, не могла не испытать радости от возвращения, но не к Лаату, а к наставнику. Сказав Лаату, что, только недавно обретя потерянную память, за долгие пять лет я многое пережила и многое испытала. Я сказала ему о том, что благодарна ему за его заботу и любовь, но есть та жизнь, которая определила мою судьбу, и она там. С Аверсом. И имя мне теперь - Рыс. От Сорс ничего не осталось, как бы я ни любила дом, в котором провела детство, и как бы я ни ценила его, человека, который меня приютил и воспитал.
Я была покорна и послушна. Учтива и ласкова. Я пыталась добром и пониманием добиться того, чтобы он отпустил меня с миром, и мне не пришлось бы бежать опять. Сан первосвященника, да и отцовские чувства, диктовали единственно возможное решение Лаата: милостью богов и милосердием сердца простить глупую выходку дочери Сорс, и благословить самостоятельный путь женщины Крысы. Но он увидел знак на шее!
Никакие боги, никакое упование на отцовскую любовь, не спасли меня от тех пыток, которые Лаат мне назначил. Подвалы храма кандалы, огонь, извечный вопрос: как ты могла, Сорс, не умереть, а пустить в свою душу великое зло?! Первосвященник Лаат чередовал свои молитвы, с моими истязаниями в храме огня... скоро ли ко мне возвратится хоть капля жизни, когда всю ее почти выжгли!?
Больше на тайную дорогу мы не сворачивали. Сомм не упоминал о возможной погоне за ним. Да и по главному тракту нашим лошадям скакать было удобнее, чем по зарослям и порой непроходимым тропам. Холмистую местность сменила равнина с рекой, сильно ушедшей влево, и очередной ее изгиб однажды совсем пропал из виду. Так прошел весь день, вместе с небольшим привалом, до ночевки у разведенного костра, достаточно далеко от обочины, чтобы быть незаметными.
Оцепенения с себя я стряхнуть не могла, даже на попытки лекаря спросить меня о любом пустяке, я отвечала односложными фразами, и он злился. Витта хмуро молчала. Соммнианс старался насколько мог, и в итоге разговаривали только мужчины, - о нынешних оружейных мастерских, о лекарских бедах, а один раз Сомм нечаянно обронил фразу о "проклятых захватчиках", извинительно покосившись на меня.