Миракулум 2
Шрифт:
– Да, ведь еще я говорила про политику цатов! Про то, как они стремились уничтожить на корню мастерство и науку местных... конечно.
Эска торопливо начиркала этот момент на листочке. Потом можно будет сформулировать более четко и правильно и уже забивать в компьютер. Она вздохнула и почувствовала в горле сжатый комок. Слова разбежались, а ручка запрыгала в пальцах, выводя уже неразборчивый почерк.
– Что еще? Надо скорее вспомнить, - поторапливала она себя, чувствуя, что силе воли ее приходит конец.
– Что еще?
На
Остановиться девушка не могла и не хотела. Она плакала взахлеб, перебравшись на кровать и свернувшись калачиком у стены. Испуганно и устало затихла лишь тогда, когда услышала, что вернулась с работы мама.
Мама и не ждала ее присутствия дома так рано, обычно Эска была или в библиотеке, или в университете. Даже не во всякие выходные она могла увидеть дочь. Эска пожалела, что не закрыла в свою комнату дверь.
– Эска, что случилось?
Переобувшись в тапочки, оставив на тумбочке сумку, она сразу вошла к ней.
– Ты заболела?
– Я немного устала и легла поспать.
Но разве можно было скрыть от матери сиплый голос. Она присела на краешек постели и заглянула в лицо Эски.
– Господи, доченька!
Только жалости ей сейчас не хватало. И совершенно не хотелось свидетелей, никаких свидетелей.
– Что случилось, ты почему плачешь? Кто тебя посмел обидеть, милая моя?
– Никто.
– Та всхлипнула.
– У меня не получается диплом! Я ничего не могу! У меня ничего нет, я не знаю, как мне выступать на предстоящей комиссии...
– Вот оно что...
– с явным облегчением протянула мама и, кажется, поверила.
– Такой пустяк, Эска! Ты работаешь без отдыха, вот у тебя и накопилось. Отдохни немного, соберись с мыслями. Скоро у меня отгулы и я помогу тебе с текстом. Вместе поищем книги...
Она приподняла ее за плечи, посадив рядом с собой, и обняла, ласково поглаживая по спине.
– Не переживай.
Эска опять стала всхлипывать, и вновь не удержалась от слез. Из-за этой нежности, из-за подставленного теплого плеча.
– Да что ж такое? Успокойся, солнышко...
Но ее все больше трясло.
– А ты мне не врешь, детка?
– Мать уже серьезно обеспокоенная, отстранила дочь от себя и пыталась посмотреть ей в лицо, но Эска закрылась руками, покусывая губы в усилии не завыть и не закричать.
– Так не плачут ни из-за каких дипломов... это из-за какого-нибудь молодого человека?
– Нет!
– Эска гневно вскинула голову и яростно, глухо, от всего сердца продолжила: - Никогда в жизни я не унижусь до того, чтобы плакать из-за мужчины! Есть гордость и достоинство!
– Если ты влюбишься, то ничего тебе не будет подвластно.
– Чушь. Слюни. Надуманные страсти. Я презираю то чувство, которое
– Но почему тогда?
Она снова усадила ее рядом с собой. Эска еще несколько секунд вздрагивала и растирала по горячим щекам не менее горячие слезы:
– Я не знаю, мам. Это, наверное, не я плачу... это плачет другой человек, из другой жизни... кто-то, кто очень много лет назад спрятал их, и так никогда и не выплакал...
– Что ты такое говоришь?
– Это я уже сочиняю.
– Она заставила себя улыбнуться и сделать глубокий-глубокий вдох.
– Давай, я приготовлю тебе твой любимый горячий шоколад с гренками? А?
– Давай.
– Пойдем, посидишь со мной на кухне.
– Нет, я лучше еще полежу немного.
– Не плачь так, Эска. Что бы там ни было, ничто твоих слез не стоит.
Мама открыла в комнате окно для свежего воздуха, и вышла, не прикрыв за собой дверь, а нарочито распахнув ее пошире.
Эска возненавидела Крысу. Она, - никто, человек из ниоткуда, - сумела внести в жизнь Эски ту самую ненавистную болезнь. Любовь, заставляющую испытывать столько плохого - переживания, ожидания, отчаянье, зависимость, тщетную надежду... Эска не соглашалась с этим. Эска глубоко презирала Рыс, за ее глупость, за ее бабью близорукость, за то, как рассыпалось ее сердце от одного взгляда на Аверса. Ведь она свободна... она может делать, что хочет... в мире столько всего неизведанного, неоткрытого, прекрасного, неповторимого, всего, чем можно заполнять и заполнять свою жизнь!
– Тебе лучше?
– Заглянула мама.
– Да.
Ничуть. Как только улеглись гневные, непримиримые и непокорные доводы рассудка, и ничем не прошибаемая истинная правота Эски, так сразу далекий голос Рории шепчет: "случается, что мне снится, как Аверс все еще держит меня в объятиях под ледяным мостом, и ему все равно с какого я Берега... там я была им любима."...
Эска, не чувствуя ни вкуса ни радости, съела гренки, выпила шоколад, снова легла в своей комнате, ощущая только опустошенность. Стало потихоньку темнеть, мама не шумела, не включала телевизор, а села читать у себя книгу, изредка заглядывая к дочери. Много часов прошло, глаза щипало, и тяжелые веки хотелось держать закрытыми, но сон не шел.
– Эска, - раздался мамин шепот, - ты спишь?
– Нет.
– Тебе Берт звонит. Возьмешь трубку или сказать, что ты уже легла?
– Возьму.
К утру опухоль вчерашних рыданий спала. Лицо было бледное и чуть болезненное, но Эска посчитала, что выглядит сносно. Берт оказался, на удивление, более чутким, чем девушка о нем думала раньше. Ей казалось, что голос ее звучал обычно, что она нормально, как всегда, говорила с ним, но Берт к концу беседы обронил робкий вопрос: "тебе плохо?".