Миракулум 2
Шрифт:
Это был не побег на свободу, если мы только, конечно, не обернулись бы птицами. Это был побег от тюремщиков и соглядатаев, туда, где никто не услышал бы нашего разговора. Разговора... Аверс был нем. Едва лишь укрытие тайного коридора сменилось более надежными стенами, как говорить стали ласки и поцелуи, бессловесные ладони и губы, безмолвный, но сладкоречивый язык желания.
– Остановись...
– спохватилась я, наконец, уверовав в то, что он делает.
– Мое отсутствие наверняка уже замечено, и они обыщут... весь...
– Что ты хочешь, Рыс... моей смерти
– С сорванным голосом спросил он.
Что проку было от платья, если оно так пропускало касания, и так слабо сопротивлялось, когда его шелка властные руки собирали складками. Я стремительно пьянела от этой неги, тяжестью заполнившей тело. В последнем усилии благоразумного противостояния, из страха, что нас обнаружат в любой момент, и убьют обоих, я попыталась отстранить Аверса от себя.
– Остановись...
– выпорхнула слабая надежда.
– Я тебе запрещаю... я... не позволю...
– Не позволяй...
– Он мог согласиться с этим потому что уже владел мною.
– Останавливай...
Глава семнадцатая
Эска пришла в себя, чувствуя наслаждение.
– Ты в порядке?
– Тавиар, сидевший рядом, коснулся ее щеки пальцами, словно проверяя, - у девушки на самом деле жар?
– Ты вся горишь...
Эска содрогнулась от этого жеста, едва не застонав и не припав к его ладони жадным лобзанием. Но умопомрачение не одержало над ней верха, она лишь требовательно и зло произнесла:
– Не прикасайся ко мне...
– Прости, не буду.
– Тавиар даже встал со своего места.
– Я принесу тебе холодной воды.
Знал бы он, что она говорила так не из-за неприязни, а из-за страха за собственную несдержанность. Еще бы мгновение... Пользуясь тем, что в комнате она осталась одна, Эска села, плотно сжав колени и согнувшись. Тяжело выдохнула, - нужно было успокоиться, подавить все в себе, пока Тавиар не вернулся, и не понял окончательно, - почему она вся горит.
– Нет... надо уйти отсюда немедленно.
Она выскочила в двери, и выбежала из оружейной лавки. Сначала Эска торопливо шла, а потом побежала, до ближайшего проулка, чтобы скрыться, чтобы Тавиар ее не нагнал, с выяснениями "Что стряслось?", потому что она не могла сейчас объяснять это никому!
Добравшись до дома, девушка с облегчением поняла, что ее отпустило. Что больше она не чувствует возбуждения, а только болезненную усталость. Она стала вспоминать, что было сегодня. Разговор с Бертом... Разговор с Рорией... Миракулум!
Эска вспомнила о знаке, и метнулась к зеркалу. Он был на месте. А шарф она забыла у Тавиара. Как объяснять родителям, соврать, что она временная, что это сделано на спор? Она была не из таких, кто покрывает свою кожу символами, да еще на таком видном месте.
– Мама еще сможет что-то понять, - решила она, - если сказать ей, что это мое взвешенное решение, а вот отец...
Объяснение произошло вечером. Это было не так страшно, как казалось. Папа, конечно, не одобрял, и сетовал, что она не посоветовалась прежде с ними, а мама
– Змея, Эска? Это предупреждающе.
Из дома девушка не выходила три дня подряд. Она не садилась за диплом, не звонила друзьям, отключая телефон, ничего не читала и не смотрела телевизор. Только слушала музыку, потому что мелодия без слов не отвлекала ее от мыслей. А передумать было много о чем.
О жизни Рыс. О своей зависимости от этой жизни. О ее влиянии на свою жизнь. О Тавиаре... Эска не могла больше обманываться, - она безнадежно влюблена в него. И его предок здесь ни при чем. Она любит. И если прежде она ненавидела Крысу за это чувство, то теперь благодарила, - далекая незнакомка показала заблуждающейся девушке, как все видится с другой стороны. Любовь, - не гнет. Мучения и переживания сладки, сердце живет, трепещет, сжимается, взрывается, поет, болит, наслаждается и плачет от счастья. Возлюбленный, - не деспот, подавляющий свободу и волю, он вдохновение, он спутник, он друг, он любовник, он недостающая половина целого. Жизнь с чувством в душе, - это не ослепление, и не идолопоклонство, это упоение миром, острота, вкус, пробуждение, познание, творение...
Голова Эски кружилась от этого понимания, а в душе совершилось примирение с самой собой. Больше нет противоречий разума и сердца. Но появилась иная борьба, - сомнение и надежда. Тавиар равнодушен к ней, или полюбит ее, ответив взаимностью? Больше всего Эска боялась того, что если она признается ему, то он не поверит. Вернее, поверит, но решит, что это опять ее бред об Аверсе, что это чужое чувство она принимает за свое... так не должно быть. Эска решила покончить с этим.
На следующий день, она вернулась к оружейнику.
– Ты прости, что я сбежала тогда...
– она, стоя прямо на пороге, не решалась пройти.
– Я вообще не знаю, что на меня нашло.
Тавиар стоял перед открытой витриной, держа в руках красивый чеканный клинок. Кинжал изящно покоился на его пальцах, как если бы оружейник держал хрупкий цветок из инея. Вглядываясь в его лицо, девушка очень хотела увидеть, как и было прежде, что он рад ее появлению. Кинжал он положил на подставку, закрыл стекло, и медленно подошел к ней.
– Я в чем-то виноват перед тобой?
– Нет.
– Мне показалось в прошлый раз, что я что-то сделал не так, и ты навсегда исчезла из моей жизни.
– Нет.
– Но что произошло?
Эска пошла на маленькую ложь:
– Я была на балу. Там было душно, там было очень много людей, и все от меня чего-то хотели. Я едва не падала в обморок, и после пробуждения я не могла выдержать, мне нужен был простор, небо, и одиночество. Прости.
– О чем ты?
– Он облегченно улыбнулся.
– Но неужели я не понял бы?
Равновесие вернулось. Все снова хорошо. Оружейник, как опять чувствуя, зачем Эска пришла, не стал и заикаться о путешествии, он предложил ей прогулку. Он признался, что ему хочется выветрить из головы все те мысли, которые он успел напридумывать за время ее отсутствия.