Миракулум 2
Шрифт:
– Пойдем, я обещал тебе когда-нибудь показать мастерские. Не против?
– С радостью!
Мастерские располагались в большом здании, не так далеко от самой оружейной лавки. Но это были не те цеха, где сплавляли металл, где делалась нарезка пакета, шлифовка и закалка клинка. Это была та мастерская, куда оружие доставлялось уже протравленным и готовым к более тонкой художественной работе, - создании рукояти, гравировки, ювелирных или скульптурных рельефов. Эска и представить себе не могла, какая это была сокровищница, - здесь хранились драгоценности, слоновая кость, залежи природных
– И ты всему здесь хозяин?
– Мой отец.
– То есть, вы держите не просто лавку, вы все сами создаете?! А я думала...
Она не знала, что он богат. Настолько богат! Невероятно богат!
– Что мы с Сомраком торговцы оружием? Нет, Эс. Не только.
– Какой ужас!
– Она ахнула, вновь оглядывая все.
– Как же ты успеваешь столько?
Тавиар усмехнулся.
– Я теперь редко сам берусь создавать клинок от начала до конца. Несколько лет назад мне удалось открыть необычный сплав, что и принесло нам с отцом такое признание и богатство, а внешний вид клинка создают другие. Я и Сомрак, теперь в основном работаем лишь над эскизами, и контролируем работу мастерской.
– Он замешкался, но потом все же решился предложить: - Если хочешь, я покажу тебе одну свою собственную работу. Дага почти готова, но мне все никак не достает одной детали, чтобы ее закончить.
– Да.
Спустившись обратно, на нижний этаж, Тавиар открыл дверь в кабинет с табличкой "Служебный". Внутри это скорее была комната, чем кабинет, - стол был маленький и не письменный, книжные шкафы у стенок, запахи пыли от ковра на полу. Из одного шкафа Тавиар достал кованый ящик. В нем лежала черная, короткоклинковая дага, с зазубринами. Оружие было литое, но рукоять обертывал другой слой металла, - матовый, с прожилками драгоценной слюды. Оно казалось совершенным, - минимальность граней, безупречность линий, строгость, почти аскетизм в украшении. Эска взяла ее в левую руку.
Она знала этот вес и эту прохладу. Рыс, еще будучи Сорс, доводилось держать такое оружие в руках. Эска не хвалила создание Тавиара, она не сводила с клинка взгляда, и этого было достаточно, для того чтобы он понял, - девушка чувствует в его творении жизнь.
– Чего же здесь недостает?
– В недоумении спросила она.
– Какой детали?
– Различия.
– Как это?
– Посмотри, - Тавиар сомкнул ее пальцы на рукояти покрепче, и не убрал своей руки. Они держали дагу вместе, - правой и левой ладонями.
– Здесь все подчинено одному, - направлению, цвету, материалу, свойству... Клинок покажется тебе идеальным, но настоящая красота вольется в него тогда, когда появится деталь противоположная ему.
– Контраст?
– Различие. Не полярность черного и белого, а препятствие. Крохотное нарушение правил, изъян. Невероятность того, что одно принадлежит другому, и они составляют целое. Противоречивый союз вопреки разумному.
Эска
– А если... если различие в людях?
– В людях?
– Переспросил оружейник.
– Какие, к примеру?
– Статус. Религия. Нация. Возраст.
– Все сразу?
– Да. Возможен ли тогда противоречивый союз, вопреки разумному?
Тавиар помедлил.
– Смотря, какой союз ты имеешь в виду.
– Мужчины и женщины. Союз любви.
В затянувшемся молчании они долго смотрели друг на друга. Тавиар, наконец, начал говорить, - негромко, но так отчетливо, что каждое слово впечатывалось в сердце Эски всеми интонациями голоса.
– Представь себе двух людей... одного происхождения, одной веры, одного возраста, одного положения. Разве придет тебе в голову недоуменный вопрос: а почему же они не любят друг друга? Просто потому, что не любят. Любовь не рождается из равенства, похожести или выгоды. Они могут сопутствовать и способствовать ей, но не породить.
– Так что же ее рождает?
– Сердце.
– Обронил Тавиар даже слишком небрежно. Но продолжил уже так, что не оставалось сомнений, с какой значимостью он говорит.
– Помысли на мгновение, что я влюблен. Что я люблю некую женщину... ее голос ничем не отличается от иных голосов, но я с замиранием слушаю его. Ее черты безыскусны, но я любуюсь ими. Я вижу насквозь ее душу, едва посмотрю в глаза. Я счастлив, когда она рядом, и разве какие-то различия, если бы они были, способны лишить меня этого счастья?
– Нет...
– чуть ли не со слезами прошептала Эска и одним шагом преодолела расстояние между ними, примкнув поцелуем к его губам.
Тавиар уронил дагу, и обнял девушку. Эска безошибочно поняла, что он говорил о ней. Он ее любит! И как было преподнесено это признание! Не размыкая объятий, он поцеловал ее в шею, и нежно прижал к себе.
– Я надеюсь, - опасливо усмехнулся он, - что это не из-за моей схожести с...
– Нет. Тысячу раз нет, ты даже можешь больше не беспокоиться об этом!
– Правда, могу?
– Да.
– Эска решилась на большую ложь.
– Рыс больше его не любит. Ее грызет чувство вины, но не любви! Теперь даже немыслимо спутать наши чувства. Никак!
– Откуда же такой переворот?
– Спросил Тавиар, и объятия его застыли.
Эска, упоенная собственным счастьем, решила уверить его в этом окончательно, чтоб не оставалось сомнений.
– Она любит другого, - Илиана. Или даже не любит, не знаю, а просто спит с ним, почти каждую ночь, и перед самим балом... если б ты знал, в какой развратный наряд он после этого ее вырядил!
Оружейник отшатнулся от нее. Даже оттолкнул. Эска, готовая уже посмеяться над его необоснованными страхами за сравнение с Аверсом, оборвала улыбку, с испугом глядя в его лицо. Оно было белым, и мертвым. Он смотрел на девушку так, будто она только что, обнимая его, всадила под лопатку, в спину, все ту же дагу. И теперь он отступал к двери, пораженный ее предательством.
– Тавиар, ты что?
Эска так ничего не понимала.
– Уходи, Эс.
– Сдавленно произнес он.
– Что случилось?