Мираж
Шрифт:
— Ты имеешь в виду военный план ЕКОП-пять Д — единый комплексный оперативный план ядерного нападения на СССР. Я о нем слышал. «План по Европе» — это продукт НАТО. Наши действия и акции союзников на случай военного конфликта в Западной Европе. Что особенного в этом европейском армагеддоне?
— Если ядерный конфликт разразится в Европе, вероятнее всего, он начнется с территории ФРГ. Допустим, что войска Варшавского Договора пересекли границу ФРГ. Будет ли у нас время, чтобы демонтировать ракетные установки, очистить склады, погрузить содержимое и вывезти? Нет. Будет ли у нас время, чтобы собрать Совет НАТО и дискутировать на тему: можно или нельзя воспользоваться
— Но территория ФРГ… Это же не пустыня! Тут плотность населения настолько велика, что использование ядерного оружия неизбежно приведет к гибели сотен тысяч… Тем более какой смысл наносить ядерные удары по собственным складам боеголовок или химического оружия?
— Ты хочешь, чтобы этот арсенал достался русским в в качестве трофея? Знаешь, назови меня циником, но те немцы, что исчезнут в огне, не будут знать, погибли ли они от ракет русских или им не повезло и они оказались в «уязвимой зоне», стали жертвами, предусмотренными «Планом по Европе».
— Будем надеяться, что такого не случится. С «Планом по Европе» в НАТО явно переусердствовали. Бить по своим…
— Да, тот самый ЕКОП-пять Д.
— Недальновидная политика. Я бы посоветовал «медным каскам» и в Пентагоне, и в Эвере почитать Нострадамуса. Там, кстати, и сценарий третьей мировой бойни.
— Напиши президенту. Пусть почитает на ночь вместо библии.
— Джон, тут не до шуток. А что отводит нам «План по Европе»?
— Разумеется… Начнем с чрезвычайных обстоятельств. Допустим, волнения в соцстранах. Тогда по особому распоряжению НАТО либо Пентагона все передатчики РСЕ—РС в Мюнхене, Португалии и Испании включаются на полную мощность для ведения специальных «ударных передач». А в случае необходимости в наше распоряжение поступают даже трансмиттеры «Голоса Америки» и ряд военных радиостанций. Суммарная мощность позволит нам преодолеть работу тридцати двух тысяч глушителей и пробиться к тем, кто хочет нас услышать.
— «Ударные передачи»?
— В них включаются материалы, рассчитанные на радикальное обострение общественных противоречий, на порождение паники, на усиление брожения в соцстранах. В общем, специальные операции. Как говорится в новом уставе ЦРУ…
— Это действия, — подхватил Ричард, — проводимые в поддержку целей государственной внешней политики, которые планируются и выполняются таким образом, что роль правительства США не видна и публично не признается.
— Да, Ричард. Ты понимаешь неплохо.
— Спасибо, Джон. А в случае боевых действий как обеспечивается выход в эфир суммарной мощностью? По указанию НАТО или Пентагона?
— Не совсем в лоб. Передатчики РСЕ—РС, где бы они ни находились, становятся звеном системы оповещения НАТО, дублируют распоряжения главнокомандующего объединенными вооруженными силами, в том числе и приказы о нанесении ядерных ударов. Вначале передаем сигнал «Ред хоутел уан», предписывающий готовность номер один всем на пусковых площадках и барражирующим в воздухе бомбардировщикам, затем — предупреждение «Стэйт скарлет
— РСЕ—РС в Мюнхене случайно не находится в «уязвимой зоне»? — машинально вырвалось у Ричарда, прежде чем он осознал зловещий смысл своего вопроса.
Джон тоже, видимо, об этом не задумывался. Они молча смотрели друг другу в глаза, оба пораженные простым и очевидным ответом на этот вопрос. Лодейзин первым отвел глаза в сторону.
— Ну ты, наверное, знаешь, что в случае конфликта предусматривается эвакуация в США всех американских граждан, работающих на РСЕ—РС. Если будет невозможно вести передачи из Мюнхена, включим в работу запасной радиоцентр в США, который до поры до времени держит для нас законсервированным Пентагон.
— А эмигранты, архивы, документы ЦРУ: досье, агентура, связники — это куда? Или ты хочешь, чтобы все это досталось русским в качестве трофея? — Ричард повторил вопрос, заданный ему ранее Лодейзином.
— Тебя волнует судьба «нафталинников» и прочего сброда? — Лодейзин продолжал смотреть куда-то в сторону. — Не беспокойся. О них позаботятся. Ни один из них не попадет в плен. Материалы и документы тоже. Ты слышал что-либо об Абердинском полигоне в Мэриленде? «Лаборатория ограниченной войны»? Психотронное оружие?
— Откровенно говоря, не доводилось. — Каммингс силился вспомнить, где-то он видел этот адрес, и совсем недавно. «Мэриленд… Ящики! Ящики на складах в подвалах РСЕ—РС, «дезодораторы, улучшающие состав воздуха в помещении». Прижимистый кладовщик…» — Нет, не доводилось. Это для меня китайская грамота.
— Всякое оружие, Ричард, имеет своего генерала или адмирала. Адмирал Хаймэн Риковер протолкнул ядерную подводную лодку, генерал Кэртис Лимэй — стратегический бомбардировщик, адмирал Нимиц глотку рвал за авианосец, генерал Паттон отстаивал танки. Генерал психохимической войны — это Уильям Кризи. Этот — за отравляющее вещество, известное в НАТО как ЕА-три тысячи сто шестьдесят семь. Бесцветное, бездымное. Поначалу жертвы, вдохнувшие его, ничего не чувствуют. Слабые неприятные ощущения, легкий шум в ушах, потение, небольшая дрожь. Потом люди теряют рассудок. И в экстазе начинают исполнять что-то вроде пляски святого Витта…
— Хватит, Джон. У меня и так натянуты нервы.
— Представь себе: военное противоборство в Европе, на РСЕ—РС среди эмигрантов паника или бунт. Этот сброд становится неуправляемым. Легкая доза ЕА-три тысячи сто шестьдесят семь… Нет, дело не в том, чтобы убивать, хотя без жертв, видимо, не обойдется. Просто парализовать их волю, на время лишить разума, после чего их можно, как овечек, переправить в другой город… Прости, Ричард, но мне надо быть на радиостанции. — Джон бросил на стол деньги. — Предпочитаю по-немецки: каждый платит за себя.
КАММИНГС остался один. Попытался осмыслить разговор, но то ли от выпитого, то ли от усталости очень плохо соображал. Он посмотрел на часы: пора в аэропорт, так, чего доброго, упустишь последний рейс на Барселону.
«Ладно, будет о чем подумать в самолете…»
«Вы верите в приметы или вещие сны? — припомнились ему слова Ирми, когда в салоне самолета он решал, куда бы сесть. — Если в «Боинг-семьсот тридцать семь» твое место в хвосте самолета, то непременно останешься жив даже в самой невероятной катастрофе». Каммингс грузно опустился на сиденье в конце салона и мгновенно заснул.