Мираж
Шрифт:
— Опечатайте эту дверь моей печатью. Имущество склада арестовано мною. Пойдем посмотрим, что в следующем.
— Сэр, дальше не могу. — Кладовщик трясся, как в лихорадке. — Хоть убейте… не могу. Избавьте. Что будет со мною?..
— Чье это хозяйство? У кого вторые ключи?
— Военный атташат в Бонне… У них, сэр, только у них… Но меня избавьте!
— Хорошо, никому ни слова о том, что мы с тобой здесь видели. Это и в твоих интересах. Хватит, не хнычь. Если спросят, скажешь, осматривали место взрыва, рылись в грудах кирпичей, искали следы. Понял?
— Да, сэр. Конечно. Но что будет!.. Что будет!..
Наверху их поджидал Панковиц. Ричарду показалось, что тот чересчур
— Никаких следов, — как можно беззаботнее резюмировал Каммингс, — ни единой зацепки. Это не турок, а злой дух — как сквозь землю провалился.
После душных катакомб Ричарда потянуло за город, в лес. Возвращаться и дышать архивной пылью было выше сил. Хотелось уединения. Через полчаса он уже рулил по шоссе № 11, выезжая из Мюнхена на Фрайзинг.
Так, после Обершляйсхайма надо попасть на Ингольштедтерландштрассе. Здесь где-то должен быть поворот налево. Правильно, вот и здания барачного типа, охраняемые частями бундесвера. Справа — радиостанция «Немецкая волна», под сенью которой незаметно приютился наисекретнейший отдел перехвата РСЕ—РС.
Раньше отдел размещался на РС, но после разоблачений в советской печати о том, что РС ведет электронную разведку, подслушивает телефонные и радиопереговоры стран Варшавского Договора, слушает линии связи Москва — Иркутск, Москва — Алма-Ата, Москва — Владивосток, Москва — Магадан и Москва — Хабаровск, та часть отдела, которая работала на этих линиях, была изъята из подчинения РС и передана в ведение военной разведки США. Сотрудники отдела переехали в казармы Макгроу, а на РС осталась служба, которая ведет перехват материалов ТАСС и передач центрального, республиканского и областного радиовещания русских…
Почему именно здесь, под «крышей» «Немецкой волны»? Слишком много общего между обеими радиостанциями. На РСЕ—РС командует ЦРУ, здесь же — вотчина БНД. И по тону, и по характеру передач обе радиостанции — сиамские близнецы. Вальтер Штайгнер, в бытность директором «Волны», поучал своих сотрудников: «Наши идеи следует внедрять всеми средствами, не пренебрегая ни искусными психологическими приемами, ни приветливостью и сочувствием к тем, кого мы в действительности ненавидим».
Да и по кадровому составу радиостанции отличает разительное сходство. Вальтер Штайгнер начинал свою карьеру в пропагандистском ведомстве «Гитлерюгенда», продолжал ее в роте пропаганды № 501, которая подчинялась Геббельсу и входила в состав 18-й армии вермахта, мрачно известной расправами над населением Псковщины. Службу последних новостей «Немецкой волны» курировал д-р Экхард Генти, бывший резидент абвера в Каире, а директором политического отдела числился д-р Франц Херре, о котором либералы пустили шутку: «Он отбрасывает тень даже в угольном погребе».
Уильям Кейси как-то заметил: «Слово «шпион» вызывает множество ассоциаций. Я предпочел бы говорить о «наблюдателе». Отдел перехвата РСЕ—РС как раз и был центром подобного «наблюдения». Точно так же, как станция «Диоген» в Синопе (Турция), база радиоэлектронной разведки в Дармштадте (ФРГ), в Менвит-Халле и Милден-Холле (Англия), в Тревизо и Бриндизи (Италия), в Швеции на острове Луве, всего в десяти километрах от Стокгольма, в Шотландии, неподалеку от городка Феттеркери, в Гренландии, где находится сверхсекретная система ОЛ-5, снимающая разведывательную информацию, в том числе и в отношении союзников, с американских «национальных средств контроля». Директива для любознательных «наблюдателей» одна: собирать и анализировать военные, дипломатические, гражданские и коммерческие сведения, проходящие по каналам связи. На отдел перехвата РСЕ—РС возлагаются, кроме того, специфические контрразведывательные функции:
ПРОГУЛКА ДЛИЛАСЬ ЧАС.
— Подберите мне все пленки радио- и видеозаписей внутренних мониторов и подслушивающих устройств по состоянию на двадцатое и двадцать первое февраля, — обратился Каммингс к технику. — Прежде всего служебные кабинеты и частные квартиры. Устроим выборочное прослушивание.
Ричард плюхнулся в кресло. Чувствовал он себя каким-то опустошенным. Сказывались усталость, напряжение последних дней. Махнул рукой технику: «Давай!» Медленно закрутились бобины одиннадцатидорожечного магнитофона:
«…Ты представляешь… члены сенатской комиссии по иностранным делам, которым предстоит утверждать кандидатуры новых членов СМР, поставили администрации условие, чтобы послужной список будущих членов совета хотя бы формально был чист в плане их отношений к разведывательному сообществу…»
— Кабинет Д-III. Русская служба… Директор Роберт.
— Стоп! Кого мы сейчас слушаем? Так.
— Давай дальше. Прокрути немного.
«…Не вижу смысла в наших контактах с Организацией международных связен. Выброшенные на ветер деньги. Возьми их переводчицу, смазливую Эльзу Клотц… Крутится за наш счет с выходцами из восточных стран, а где информация, где навар?..»
— Дальше, дальше, — нетерпеливо подгонял Ричард.
«…Полагаю, шеф, нам пора сменить наши почтовые ящики для входящей корреспонденции. Картина получается такая: городские отделения связи номер восемьдесят и восемьдесят один уже давно примелькались. К тому же выемка корреспонденции возложена на одних и тех же людей. И Литтерати-Лоотц, и Каспарек, и тем более Роберт так хорошо известны служащим почтовых отделений. Намозолили глаза. Я бы предложил…»
Ричард с удивлением узнал голос Рудольфа Штрауса. Выходит, и его «бункер» — тоже подслушивается. Вот те на!
«…Способствуем расширению наших программ на некоторые неевропейские страны, что должно послужить солидным контраргументом возможным упрекам русских на мадридской конференции, что наши передачи противоречат духу Хельсинки. Сейчас мы готовим программы для Чили, Китая, где население также имеет весьма ограниченный доступ к…»
«…— Вчера Кейт Буш посетил разведшколу в Гармиш-Партенкирхене. Попробуй угадай, кто сопровождал его и этой поездке? Лариса Ловецкая!
— Не может быть! Она же любовница Перри!..»
Из динамика вдруг полилась песня:
Як що колись повернусь В ридний край, Ничого не повезу до дому, Лыш згорточок старого полотна И вишите життя мое на тому.Ричард поднял руку. Пусть пост. Маленькая передышка среди многоголосия студийных болтунов.
Два кольоры мои, два кольоры, Оба на полотни, души моей оба. Два кольоры мои, два кольоры. Червоне — то любов, А чорне — то журба.