Миры Клиффорда Саймака. Книга 18
Шрифт:
И это еще не все. Они могли использовать против него один безотказный прием.
Харви стоило всего лишь подождать, пока Харрингтон заснет. Он не сомневался, что, проснувшись, снова окажется последним джентльменом. Весьма вероятно, что он им и останется. Он будет последним джентльменом с гораздо большей надежностью, чем когда-либо раньше. Уж если они снова заполучат его, то уж постараются больше не выпускать.
Он рассеянно подумал, стоит ли вообще бороться против такой перспективы. Тридцать прожитых лет были совсем не такими уж плохими. Прожить таким
Но даже мысли об этом возмущали его, как несправедливое обвинение, как оскорбление его принадлежности к роду человеческому. Он имеет право быть самим собой, может, даже обязан быть самим собой. Харрингтон с усилием погасил вспышку гнева, подумав о той наглой силе, которая шутя могла превратить его совсем в другого человека.
Проблема наконец прояснилась. И две вещи были для него яснее ясного: то, что он решит делать, ему придется делать одному, не рассчитывая ни на чью помощь. И он должен взяться за это немедленно, до того, как уснет.
Он встал, держа газету в руке, выпрямился во весь рост и направился к дверям. Но через несколько шагов его остановила страшная мысль, неожиданно мелькнувшая в голове.
Ведь выйдя из дома, он окажется в темноте и потеряет свою единственную защиту. В темноте газета будет для него совершенно бесполезной, потому что он не сможет прочитать заголовок, даже напечатанный такими крупными буквами.
Он посмотрел на часы: было несколько минут четвертого. Темнота сохранится еще по меньшей мере часа три, если не больше, но он не мог ждать так долго.
Ему нужно выиграть время. Любым способом выиграть время. Через несколько часов он должен будет или уничтожить Харви каким-либо способом, или вывести его из строя. И если это и не окажется окончательным решением проблемы, то, по крайней мере, он сможет таким образом выиграть столь необходимое ему время.
Харрингтон продолжал стоять перед дверьми, потому что ему пришла в голову еще одна мысль: ведь он мог ошибаться. Его противниками могли быть совсем не Харви, Мэдисон и Уайт. Он создал в своей голове сложную конструкцию из разрозненных фактов и убедил себя в том, что все так и есть на самом деле. Он понял, что мог буквально загипнотизировать себя и сделать это столь же эффективно, как это проделывал Харви — или кто-нибудь другой — на протяжении последних трех десятков лет.
Впрочем, в то же время это мог быть и не гипнотизм, а нечто совсем иное.
Но что бы там ни было, сейчас не время задаваться подобными вопросами. Другие, более насущные проблемы требовали немедленного решения.
Прежде всего, он должен придумать себе какой-нибудь другой щит Без этого он никогда не доберется до здания редакции «Ситуации».
Нужна какая-то ассоциация идей, подумал он, какой-то способ напомнить себе в случае необходимости, кем и чем он является в действительности. Что-то вроде бечевки, намотанной вокруг пальца, какой-то колокольчик, который должен зазвонить
Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился старина Адамс, живописно задрапированный в свой залатанный халат.
— Мне показалось, что кто-то разговаривает у вас, сэр.
— Это я говорил, — ответил Харрингтон. — По телефону.
— Я подумал, что кто-то зашел к вам. Хотя сейчас и не время для визитов.
Харрингтон молча смотрел на старика. Он чувствовал, как его отвратительное настроение начинает понемногу улучшаться, потому что Адамс оставался самим собой — Адамс не изменился. Он был единственным устойчивым и правдивым элементом во всей картине.
— Если вы позволите, сэр, — почтительно пробормотал Адамс, — у вас рубашка немного выбилась из брюк.
Спасибо, — ответил Харрингтон. — А я и не заметил. Спасибо, что вы сказали мне об этом.
— Может быть, сэр, вам стоит лечь спать? Уже очень поздно.
— Именно это я и собираюсь сделать, — согласился Харрингтон. — Прямо сейчас.
Некоторое время он слушал, как шаркающие шаги Адамса затихают, удаляясь от кабинета по вестибюлю. Потом он заправил рубашку в брюки. Неожиданно его осенила идея: полы рубашки… Это лучше, чем шнурок на пальце!
Ведь, увидев человека в таком наряде, кто угодно заинтересовался бы — да и сам он, последний джентльмен, в первую очередь, — почему это у него полы рубашки завязаны узлом?
Он запихал газету в карман куртки и снова вытащил рубашку из брюк. Ему пришлось расстегнуть несколько нижних пуговиц, прежде чем в его распоряжении оказалось достаточно ткани, чтобы завязать подходящий узел.
Он старательно затянул его, отличный узел, который не мог развязаться сам собой. И достаточно тугой, чтобы его обязательно нужно было развязать, прежде чем снять рубашку.
И прежде чем отправиться в путь в своей завязанной узлом рубашке, Харрингтон придумал дурацкую фразу, чтобы напоминание было понадежнее: «Я завязал этот узел потому, что я не последний джентльмен».
Он вышел из кабинета, спустился с крыльца и обошел вокруг дома, потому что ему нужно было заглянуть в сарайчик, где хранился садовый инструмент и прочая хозяйственная мелочь.
Он долго чиркал одну спичку за другой, пока наконец не нашел то, что нужно: большой деревянный молоток. С этим орудием он направился к машине. И все время он не переставал твердить глупую фразу: «Я завязал этот узел потому, что я не последний джентльмен».
Вестибюль редакции был столь же великолепен, как и в прошлый раз; кроме того, он был абсолютно пустынным и тихим. Харрингтон пересек его, направляясь к двери, над которой висела табличка «Харви».
Дверь открылась сразу, хотя он и подозревал, что она может оказаться запертой. Войдя в помещение, он тщательно притворил ее за собой.
Он очутился на узком мостике, кольцом обегавшем вдоль стен большое круглое помещение. Посредине, в большом углублении находилось то, что не могло быть ничем иным, кроме Харви.