Миссия на Маврикий
Шрифт:
– Смотреть в оба за сигналами! – приказал Клонферт, когда корабли обменялись позывными. Подготовленные флаги взвились на мачту, а Клонферт вдруг расхохотался.
– Что они означают? – спросил Стивен.
– «Готов к бою, враг уступает в силах», – отозвался Клонферт. Взгляд его был полубезумным.
– Поживей с книгами, Бриггс! Что они сигналят?
Сигнальщик что-то тихо пробормотал, и вахтенный гардемарин доложил:
– «Пришлите штурмана „Нереиды”», милорд.
– Гичку – на воду, – крикнул Клонферт. – Мистер Саттерли, обернитесь так быстро, как только сможете.
«Сириус» вошел в устье прохода, последний сигнал «Нереиде», до того, как фрегат двинулся по каналу, приказывал сняться с якоря. Форт «Сириус» проскочил почти столь же быстро, как «Беллона», и, когда он, все еще под марселями, скользил мимо «Нереиды», Пим, перегнувшись через релинг, приказал Клонферту следовать за ним. Дальше, по длинному, извилистому каналу,
Прошли банку Крачка, под частые броски лота, прошли Три Брата с четырехрумбовым поворотом на левый борт, крики лотового доносились четко, быстрые и разборчивые: «...десять, десять с половиной, одиннадцать, одиннадцать, пятнадцать...». Хорошая глубина, чистый проход, можно сказать. Но с последним криком «Сириус» тяжело налетел на оконечность банки, его протащило еще вперед, пока он плотно не засел на наслоениях кораллов.
Но, по крайней мере, хоть фрегат и вылетел на мель, он выбрал для этого хорошее место. Береговые батареи не доставали сюда, а ветер с моря, словно булавка бабочек, пришпилил французские суда к их стоянкам. «Сириус» и «Нереида», никем не беспокоемые (солнце уже скрылось за островом), завели шпринты, пытаясь верпом стянуть фрегат с мели. Но тот не сошел, ни с первой попытки, ни за первый час отчаянных усилий, а, тем временем, начался отлив. Но завтрашний прилив обещал быть выше, и оставлась надежда, что к восьми часам фрегат будет на плаву, а пока делать было нечего, кроме как обезопасить себя от возможного нападения французских шлюпок.
– Ну, и что вы скажете об нынешнем состоянии сильной экзальтации у нашего пациента? – спросил Стивен Мак-Адама. – В нынешнем нашем положении, не выходит ли оно за пределы разумного поведения? Вы не находите его нездоровым?
– Я в растерянности, – признался Мак-Адам. – Я еще никогда не видел его таким. Возможно, он знает, что делает, но тогда он, похоже, утрет нос вашему другу, черт побери. Вы видели когда-нибудь человека, который выглядел бы лучше?
Начался рассвет, французы остались недвижными. Ни шуршания пемзы, ни одного шлепка швабры не слышалось ни с «Сириуса», ни с «Нереиды», чьи палубы оставались завалены канатами, перлинями, блоками и прочими инструментами боцманского исскуства. Прилив рос, кабестан шел все медленнее и медленнее, вот уже канаты натянулись до предела, все, кто смог втиснуться у вымбовок, налегли с новой силой, и фрегат со скрежетом сошел на глубокую воду. «Сириус» бросил якорь за «Нереидой», и плотники с подручными облепили его нос, изрезанный осртыми шершавыми кораллами. Боцманские дудки призвали измученную команду на поздний завтрак, а затем матросы начали приводить свою захламленную палубу в хоть какое-то подобие готовности к бою, когда у входа в бухту были замечены «Ифигения» и «Мэджисьен».
Клонферт отправил своего штурмана провести прибывшие корабли по каналу, ибо мистер Саттерли, хотя и встрепанный и пристыженный, теперь точно знал проход до хотя бы этой точки назубок. Но осторожность его возросла до такой степени, что лишь после обеда новые якоря упали в воды бухты, а капитаны поднялись на борт «Сириуса», дабы выслушать от Пима план атаки. Он был прост и ясен: «Нереида», ведомая своим черным лоцманом, идет первой и становится между «Виктором» и «Беллоной», на северном конце французской линии, «Сириус» со своими восемнадцатифунтовками становится с «Беллоной» борт о борт, «Мэджисьен» – между «Цейлоном» и тяжелой «Минервой», а «Ифигения», которая также несет восемнадцатифунтовки – борт о борт с «Минервой», закрывая линию с юга.
Капитаны вернулись на свои суда. Клонферт, который действительно выглядел чрезмерно радостным, молодым и бесшабашным, словно в него вселился какой-то веселый дух, спустился вниз переодеться в новый мундир и чистые белые бриджи. Выйдя вновь на палубу, он обратился к Стивену с особенно сладкой и располагающей улыбкой:
– Доктор Мэтьюрин, я думаю, мы покажем вам такое, что вполне может сравниться с делами коммодора Обри!
«Сириус» поднял сигнал, и «Нереида», выбрав якоря, двинулась вперед под стакселями, ее лоцман отдавал указания рулевому с форсалинга. «Сириус» последовал за ней, затем «Мэджисьен», затем «Ифигения», и вот уже они выстроились в линию с интервалом примерно в кабельтов. Дальше и дальше по извилистому каналу под устойчивым бризом, берег все приближался. На одном из поворотов в проходе интервал увеличился, и «Сириус», спеша сократить разрыв, повернул раньше, чем нужно, и сходу вылетел на скалу. В этот же самый момент французские фрегаты и береговые батареи открыли огонь.
Пим окликнул свои корабли
– Горяченькое дельце, доктор Мэтьюрин, – заметил Клонферт, а затем, глянув за корму, добавил:
– «Сириус» не сможет сняться, он слишком хорошо засел. Нам придется заняться «Беллоной» вместо него. Мистер Саттерли, править борт о борт с «Беллоной», – крикнул он, перекрывая грохот орудий (носовые пушки начали отвечать французам).
– Есть, сэр, – отозвался штурман.
Еще кабельтов фрегат шел сквозь французский огонь, еще пятьдесят ярдов, и штурман махнул рукой следящему за ним боцману, приказывая положить руль на борт. «Нереида» развернулась, бросила якорь, встав точно напротив большого французского фрегата, и ее двенадцатифунтовки заревели, в упор разряжаясь по врагу. Стрельба была скорой, снующие на квартердеке и форкасле матросы и морские пехотинцы с выражением непреклонного упрямства поглядывали поверх натянутых по бортам коек, обрывки веревок и блоки сыпались сверху на защитную сетку, густой дым повис между кораблями, ветер не успевал сносить его. Сквозь этот дым пробивались оранжевые вспышки орудий «Беллоны» и «Виктора», ведущего огонь по кормовой четверти «Нереиды».
Стивен прохаживался у противоположного борта. «Мэджисьен» плотно сидевшая на рифе, с носовой фигурой, указывающей на французскую линию, тем не менее смогла ввести в дело свои носовые орудия, и теперь они лупили по французам со всей доступной быстротой, пока ее шлюпки вспенивали воду, пытаясь стащить ее с рифа. «Ифигения» встала борт о борт с «Минервой», их разделяла длинная узкая отмель, едва ли больше броска камня в ширину, и они свирепо обрушили друг на друга мощные залпы. Грохот был сильнее, чем Стивену когда-либо доводилось слышать, но и сквозь него прорывались хорошо знакомые звуки – крики раненых. Тяжелые орудия «Беллоны» жестоко избивали «Нереиду», сбивая с лафетов орудия, все новые дыры зияли в койках по бортам, а вот теперь француз перешел на картечь. Стивен ощутил двусмысленность своего положения. Все предыдущие сражения его место, как хирурга, было внизу, в кубрике. А здесь, видимо, его место было на квартердеке, стоять, как армейскому офицеру, и, возможно, получить пулю. Он обнаружил, что это не слишком затруднительно, хотя картечь постоянно визжала над головой. Но в это время все больше раненых понесли вниз, и именно там, в конце концов, он был бы наиболее полезен. «Надо бы остаться хотя бы еще и потому, – подумал Стивен, – что когда еще посмотришь на бой с такой превосходной позиции». Перевернули склянки, прозвонил колокол снова и снова. «Шесть склянок, – пробормотал Стивен, – может ли это продолжаться так долго?» Тут ему показалось, что огонь «Беллоны» ослабел и стал куда менее точным – ее губительные бортовые залпы теперь следовали с куда большими интервалами.
Разрозненные крики раздались спереди, их подхватили на «Ифигении». В разрыв в клубах дыма стал виден обезлюдевший и слабовооруженный «Цейлон», избиваемый огнем сидящей на мели «Мэджисьен» и кормовыми орудиями «Ифигении», он спускал флаг. В момент, когда канонада на мгновение внезапно прервалась, Стивен услышал, как командир «Ифигении» громовым голосом окликает «Мэджисьен», предлагая отрядить партию на «компанейца». Но, как только шлюпка с «Мэджисьен» подлетела к кораблю, вспенивая гнущимися от натуги веслами и так кипящую от пуль и ядер воду, «Цейлон» распустил марсели, и, обрубив якорные канаты, выбросился на берег за «Беллоной». Шлюпка все гналась за ним под вопли своего экипажа, когда «Минерва», также обрубив канат, или лишившись его под убийственным непрекращающимся огнем «Ифигении», развернулась и понеслась по ветру следом за «Цейлоном». Управлялся фрегат все же получше «компанейца», который ухитрился налететь на «Беллону» так, что ей также пришлось обрубать канат. Всех троих в куче понесло на берег, где они и сели, причем «Минерва» оказалась точно за «Беллоной», и в такой близости, что не могла стрелять. Но вот бортовые залпы «Беллоны» продолжали точно ложиться по «Нереиде», а теперь, когда на нее потекли матросы с «Минервы» и «Цейлона», ее ослабевший, было, огонь усилился, бортовые залпы теперь следовали с удвоенной частотой, убийственные в своей точности. «Ифигения», находясь с наветренной стороны от мели и на пистолетный выстрел от нее, не могла развернуться – и в следующие несколько минут ход битвы резко изменился. С «Нереиды» уже не слышалось победных кличей, ее артиллеристы, несмотря на весь свой задор, вымотались, и темп огня упал. Солнце уже почти зашло, и береговые батареи, что до сих пор палили по «Ифигении» и «Мэджисьен», теперь сосредоточили огонь на «Нереиде».