Мистер Грей младший
Шрифт:
В тот же вечер, я позвонила её отцу и потребовала встречи. Тот разговор я тут же забыла, ибо была дико зла и уверенно настроена против него. Мистер Дерек Стоун. Я покажу вам, где зимуют раки, если это вы трогали беззащитного ребёнка. Причём, «трогали» — просто сумасшедшее, как мало сказано об этом рукоприкладстве.
Моя встреча должна состояться сегодня. Воскресенье. Трачу свой единственный, грёбаный выходной, так как мистеру Извергу было удобно только в этот день. Какой занятой, мать его.
С одной стороны, я была даже рада тому, что эта встреча назначена на сегодня, так как вчера вечером — мне звонила Джеки и говорила о том, что вся честная компания собирается в доме
Идти я не считала нужным по нескольким причинам, во-первых, мистер Стоун. Во-вторых, Грей. Да и, в-третьих, и, в-четвёртых — тоже он. Джеки не утаила от меня то, что он собирался сделать после моего ухода. И только бутылка самого дорогого алкогольного напитка в мире, разбившаяся о его дурную голову, стала средством спасения его жизни. Он должен ненавидеть меня, быть благодарен Джеки и быть счастлив. Очень счастлив. И если в своих последних речах, направленных к нему, я была довольно жестока, то… Я знала, что сам он остановить эту «машину без тормозов» не в силах. И если я бы я показывала, как мне тяжело прощаться с ним, как мне дико больно, он бы ринулся за мной и не смог отпустить. Я оттолкнула его от себя так, что назад пути нет. И я спокойно приняла это. И он примет… В отношении его, у меня всегда было нечто, вроде, предвидения, как у пророков-поэтов. И я знаю, что он будет счастлив, потому что он этого заслужил. Что мне оставалось делать? Ничего. Я просто ушла с дороги, не мешая ему двигаться к счастью, или хотя бы не мешая счастью, двигаться в его сторону.
Сама же я, этакая защитница несовершеннолетних и крайне щепетильная преподавательница танцев, ровно в четыре часа дня, при полном параде, гордой походкой вошла в огромный ресторан французской кухни. «Недурно», — решила я, осмотрев помещение, но по-прежнему оставаясь холодной и напряжённой. Что за глупости, говорить с учителем собственного ребёнка в ресторане, а не у нёё в кабинете?! Я изначально была против этой идеи, но топать ножками и требовать появления этого безумного мистера Стоуна у себя, как подобает нормальному разговору директора школы и родителя, я не могла. Так что, единственное, что я запомнила от разговора с отцом Викки, то это — час и место, когда и куда я должна была явиться.
Я села за первый попавшийся столик у окна, заказала себе чашку кофе и принялась ждать. «Непунктуальный», — отметил мой воспалённый мозг, а потом колею мыслей из меня выбил аромат латте с корицей и я, отчасти, расслабилась, стараясь не концентрироваться на минутах, пробегающих на огромных часах, висящих в самом центре огромной белокаменной стены этого престижного заведения.
Мистер Стоун — высоченный брюнет, с довольно приятной внешностью, унаследовавший, определённо, что-то восточное от предков, появился только тогда, когда чашка кофе была выпита, а терпение спало на «нет».
«Почему так бросается в глаза, что ему нет тридцати и что он не способен ударить ребёнка?» — мой, теперь, чисто женский мозг задал этот вопрос, когда он с извинениями рухнул в кресло напротив меня, поздоровался, сцепив руки на столе в замок.
— Добрый вечер, — сухо сказала я, — Ничего, что опоздали. Я здесь, потому что мне нужно поговорить с вами, и я позволила себе наплевать на все свои дела, чтобы сделать это.
— Не вы первая, не вы последняя, кто отказывается от всех своих дел, чтобы поговорить со мной, -цинично заметил он.
Вот ведь кретин!
— Я не буду это комментировать. — Я сжимаю губы. — Поэтому, сразу перейдём к делу.
— К
Я сглотнула злость, подкатившую к самому горлу, прочистила его, остро смотря прямо в лицо наглецу.
— Вы думаете, это приятно видеть, какой страдающей и потерянной приходит твоя лучшая ученица? А ты, несмотря на боль в груди, продолжаешь вести занятия, боясь подойти и заговорить с ней из-за того, что её глаза постоянно готовы переполниться слезами? Что она дрожит изнутри, только из-за доброго жеста, или слова, направленного к ней? Это нормально? — я выжидающе смотрю на него. Он молчит. Я продолжаю.
— Всё можно понять. Раздоры в семье, какие-то обстоятельства, вызывающие грусть… Отказ от покупки чего-нибудь, если ребёнок капризен и привередлив, что, кстати, вряд ли можно сказать про вашего… Но эти красные глаза, эти дрожащие колени, это длилось целый месяц, — ни день, ни два, — а месяц! И чем это завершилось? Синяком! Побоями. И это хорошо, что я это заметила! Почему вы молчите?! Хотите сказать, что ничего не видели и не знаете? Куда смотрит мать вашего ребёнка, если не вы? Ваша мать, если, опять же, вы настолько заняты, чтобы уделить внимание собственному ребёнку, — я чувствовала, как распалялась изнутри, пока он смотрел на меня, — Я бы хотела услышать объяснения и сказать… Сказать, что вы, мистер Стоун… Вы совершенно не думаете о вашей дочери, — я зло смотрю ему в глаза, желая сделать дыры и проверить: есть ли в этой холёной башке мозги?
— Вы совершенно перешли границы дозволенного, — цедит хам, — Вы не имеете права вмешиваться в мою личную жизнь.
Что за чёрт? Самовлюблённый урод!
— В вашу жизнь я не вмешиваюсь. Меня меньше всего интересуют ваши пресные мысли, наглая морда и полное отсутствие уважения к окружающим. Это — только ваши проблемы. Но за ребёнка вы в ответе! Девочка не виновата, что у неё настолько хамский и легкомысленный отец! Вы её били? Нет? Как вы это позволили? Ей всего пять лет, а она смотрит мне в глаза и мне кажется, что я смотрю в глаза взрослому. Я не могу видеть подобное отношение к детям!
— Знаете что?! — зло обрывает он меня, сверкая глазами, — Я прекрасный отец и моя дочь в полном порядке! Я сам знаю, что делать. Следите за своими детьми! Рожайте и следите! Больше я продолжать разговор не намерен!..
Убегает! Вот трус!
Он встаёт из-за стола, я делаю это следом. Отворачивается от меня, оглядывая зал. Кобель.
— Знаете что, мистер Ушастый Нянь и Царь всех отцов?! — я оборачиваю его к себе, — Я бы бросила всё. Бросила всё, если бы могла… если бы у меня мог быть ребёнок! И когда бы вы посмотрели на него, вы бы увидели, что его любят, а не заставляют плакать!
— Я люблю свою дочь. Я ни разу, ни разу, — слышите?! — не ударял её. И можете быть уверенной, мисс Уизли, вы больше никогда не увидите ни побоев, ни её.
Укол пронзает лёгкое.
— Делайте, как считаете нужным, мистер Стоун, — сжимаю губы я, несмотря на боль в груди, — Просто, я… Я слишком, слишком привязалась к этой девочке, и всё, что я пыталась сделать, так это просто отстоять её. Отстоять её право быть счастливым и морально здоровым ребенком. Я прошу вас только об одном. Я верю, стараюсь верить, что ваша дочь вам небезразлична. Вы не причиняли ей этого физического вреда, но этого мало, чтобы быть хорошим отцом. У меня был хороший отец. И он срубал всё на своём пути, если дело касалось меня. Он… как я позже узнала, не был мне родным, но ни один, ни один мужчина не любил меня… сильнее, чем он. Он всегда выбирал меня. Всегда был мне надёжным плечом, и если бы повернуть стрелки вспять, я бы просто не дала ему сесть за руль в тот роковой день. Выбирайте вашу дочь… Всегда. Делайте так, как будет лучше ей, мистер Стоун, — голос дрожал, но я держалась.