Мистик Томас Свит
Шрифт:
– И вправду свет не горит в комнате Натаэля. Хочется, конечно, рассердиться, однако причины нет, ведь нам не поверили точные сроки починки, как и не нужно винить доктора за ухудшение положения, в то время как мы уповаем на лучшее, ведь они не всесильны. Но странно, ведь он не выходит на улицу, всегда занят работой, я слышала, мистер Редклиф заболел, может и внук также слег, нужно будет выяснить. А пока, придется продолжать прогулку без часов, измеряя время как в древности по солнцу.
– Позвольте, составить вам компанию. – произнес джентльмен, голос его огрубел, стал более низким, он ощущал прилив новых сил, появилась смелость, ранее ему неведомая. – Давайте пройдемся по мостовой, заглянем в парк, или вам захочется посмотреть последний фильм, я буду очень рад устроить всё это с вами, вместе, со столь очаровательной дамой. Можете заявить, что я слишком скор, что ж, так и есть, у нас так мало времени, но медлить не стоит, давайте наслаждаться каждым прожитым днем и восхищенным мгновением.
– Позволяю. Я и сама хотела, чтобы вы составили мне партию на сегодняшний вечер, только вот побаиваюсь так скоро вступать в отношения, ведь вы можете быть женаты, возраст ваш импонирует браку, однако кольца не наблюдаю, так и следа на коже, значит переживать не стоит за честь брачных уз. Пойдемте же, мне просто необходимо с кем-нибудь поделиться своими мыслями.
И Генриетта чуть шире раскрыла глаза, в знак согласия, чуть выставила ручку, в знак, что вы сударь можете двигаться вслед за мною под моим чутким покровительством, только не особо мечтайте, это всего лишь ни к чему не обязывающая прогулка.
На улице оказалось не в привычку безлюдно, легкая дымка сумерек коснулась тонких слоев воздуха, контуры окружения уже не так точны и непрямолинейны, пропорции размыты, перспектива искажается. Влюбленные, знающие магию вечера, трепещут истомными исполненными чувствами, сочиняют баллады о вечной любви, толком не понимая, а что есть вечность и что есть любовь. Всего лишь слова, даже если бы они потеряли знание значения слов и сами сей слова стали вдруг им неведомы, то вопреки всему пришли бы в незнакомую гавань, чтобы воспеть оду, посвященную той божественности, что искрит в лазурных очах небесной девушки. Романтизм, словно выходил из уст людей в столь прозаичное время суток. Вокруг преобладает умеренность и спокойствие в манерах и мимике, речи более сдержаны, взгляды созерцательны, томное кокетство, глазки чуть блестят, еще не показались слезы умиления, но уже смочили слезники. Вдохновенно, краткость времени людей сподвигает на курьезные поступки, ведь скоро наступит ночь, скоро ложится спать, можно не проснуться, нужно всё успеть в короткий срок. В такой атмосфере они благочинно прохаживались вдоль улицы, парк и аллеи города были отклонены, потому направились не спеша к мосту над проливом с видом на океан. Генриетту привлекала странность партера, ее вообще интересовали диковинки, в то время в ней было нечто простое и чистое, глаза ее не выражали мудрость монаха, не чернели пороком грешника, ее зеркала души, будто еще не определили какова она – душа, какое отражение воссоздать очам. Видно было, как он держится скованно и, сутулившись, походит на офисного работника, заметила, что у него руки в царапинах и мозолях, должно быть много печатает на машинке и режет пальцы о свежую бумагу, она строила множество догадок. Своя собственная отзывчивость леди не удивляла, она нередко уделяла свое внимание людям, разным, каждому давала шанс, и те в свою очередь пользовались открытостью, но вскоре наскучивали ей, ведь Генриетту всегда влекли неведомые дали, но по обыденности ей рассказывали про изучение вдоль и поперек истощенные истоптанные земли. Старалась долго не задерживать взгляд, дабы незнакомец не подумал лишнего, не стал впустую грезить, женский взгляд есть призыв, потому мужчины реагируют, и понимают сей выстрел однозначно, вывод напрашивается, указывает на то, что пользоваться сим опасным оружием нужно в меру. Лишь говорила, говорила и говорила.
Повзрослевший чудесным образом Натаэль вовсе немного страшился, ему было неудобно, еще толком не свыкся с новым образом, ростом и весом, внешностью в целом, с тем давлением взрослого тела на молодую душу. Слишком давно не гулял, солнце слепило, от того щурился, опускал голову вниз, дедушкины башмаки прошлого века выглядели ужасно, всё же было воистину приятно вот так просто идти рядом с реальной леди, не в воображении, слушать ее, иногда высказывать свое несвязное мнение. Ему нравился запах ее духов, теперь он приметил, насколько тонка ее талия, будто для танца, фарфоровая белизна на тонких ножках, Генриетта сама изящность и непокорность, именно из-за такой женщины пала некогда неприступная Троя. Многообразие качеств и сплетений достоинств леди воздействовали чарами, изглаживая все недомолвки. Сердцем чувствовал, что это самый счастливый день в жизни Натаэля Редклифа часовщика и неудачника, последнее настолько выражено, что затмевает прочее. Но сейчас он другой человек, как и для нее, теперь она точно будет рассматривать его как жениха, она создана для его руки и сердца, и с надеждой, этот день продлится на многие годы, так думал он. Генриетта представилась, а Натаэль промедлил, заявил, что стесняется и недолюбливает свое имя, леди не стала настаивать, не стала напирать в столь личном вопросе, к тому же знала, скоро они расстанутся и больше никогда не встретятся.
– И я не люблю когда у двух разных людей одинаковые имена, повторения и никакой индивидуальности. Вообще не люблю трафареты, родители дают нам имена, не подозревая каким образом именование, скажется на будущей жизни ребенка, понравится ли оно мне, но выбора нет, особенно в школе. Потому-то я и не хочу, чтобы у меня были дети, чтобы человек родился в таком
– Родители не знают будущей жизни своего ребенка, потому и вам не следует говорить, что они будут страдать, им будет ненавистно свое имя, но всё может сложиться иначе, чем вы предполагаете. К тому же мир таков, каким мы его видим. Должно быть, да, для чего тогда брак, дети спасают от одиночества, так всюду распространено, если не следовать тому, то социум считает человека бездетного бессмысленным, и жизнь такого человека бесполезной, не открыто, конечно, но за глаза.
– Следуйте своим путем, выбирайте, а не бездумно повторяйте один и тот же жизненный сценарий из поколения в поколение, помните, мы свободны.
– Знаете, мне кажется, что меня никто никогда не полюбит. Люди скажут – не судьба, но не пожалеют, нет, они настолько пресыщены своим успехом, что просто напросто считают одиноких обреченными. Я никогда не буду любим. – говорил Натаэль.
– Не переживайте так, всё у вас наладится и не придавайте особого значения моим словам, я просто не знаю счастья, потому мне так легко от него отказываться и всячески отдалять. Мне не знакома дружба, от того так умело я расстраиваю отношения с людьми.
– Может быть вы правы.
После сказанного они некоторое время помолчали. Волновала близость очертаний водной глади, складки волн бороздили по широте водной стихии, тепло и лишь ветерок слегка обдувает.
– Сейчас я вам расскажу одну познавательную притчу. Слушайте:
“В одной небольшой деревушке произошло нечто необычайное. Некогда смирная дворовая собака вдруг обозлилась и начала кусать людей, всех и женщин и детей, стариков, каждый день наносила увечья очередному человеку, попавшемуся ей на пути, собака обезумила. И много вреда она причиняла людям. И вот однажды бежит она вдоль домов ища очередную жертву, мало ей места было, захотела выселить проживавших здесь людей, а навстречу лишь идет один старичок, совсем старенький, но она кусала всех, не щадя никого. Подбегает с оскалом к старику, приготавливается к роковому прыжку, на что старец кротко поднимает свои усталые глаза на собаку и тихо произносит – “Прощаю, ибо не ведаешь что творишь”. Она услыхала слова, завыла истошно и не стала кусать старика, и никого с тех пор больше не кусала, увидела как человек, зная, что причинят ему вред, простил обидчика, еще тогда, когда не занес он руку свою, выздоровела собака, добродетель познав. Но пришли охотники и застрелили собаку, они считали, что если не убьют, то та будет ранить людей и впредь, отомстили ей. И чествовали тех охотников и славили смелых и сильных воинов, наградили их медалями и орденами, и каждый год устраивали им праздник. Опечалился старец и ушел из тех мест, простил он врага своего, и враг не тронул его. Ведь борется с врагами тот, кто любит своих врагов”.
– Познавательная история. Но какой сегодня прекрасный день, не правда ли? Какое теплое солнце, иногда так хочется быть беззаботной, воспарить белокрылой чайкой и лететь, лететь. Спросите куда? Да куду угодно, ведь жизнь птицы так проста, а жизнь человека так непостижима. Вы так меня внимательно слушаете, что кажется даже перестали дышать, затаили дыхание, о, бросьте восхищения, я того не стою, да, мы можем проплакать весь день, но что будет завтра, мы не знаем, может завтра будет гораздо веселее, кто знает, говорят нужно наслаждаться каждым днем, но с чем? Если ничего нет. Легко говорить тому, кто хотя бы что-то имеет. Одно точно, перед нами грандиозный пейзаж, закатное небо, заходящее яркое солнце, бурлит желоб океана, второго такого дня уже не будет никогда, пейзаж, что мы воочию созерцаем, уникален, на свете жили миллионы людей, но они никогда не увидят именно этот неповторимый закат. Но каждый видит различно, божественный замысел непонятен простому человеку, иногда кажется что другие Божьи создания знают о мире гораздо больше, чем мы, люди, мы будто потеряны, гармония наша утрачена. – истово говорила Генриетта.
– Мы рождаемся с неким предназначением, мир это мастерская, мы приходим в нее, садимся, творим, затем уходим, с мыслью, что хотя бы что-то успели, или нет, но где только что побывали, так и не поняли, и по нашим трудам будут судить нас. Смотрю на всё это многообразие, всё это создано для меня, человека. Ответ очевиден, я не могу понять окружающий мир и потусторонние миры, потому что они созданы не мной, а чужой замысел обычно держится в секрете, сокрыт, временами открывается частями, понемногу, чужое видение невозможно с точностью распознать. По сравнению с Божьим замыслом наши идеи куда скромней.