Могила Азиса. Крымские легенды и рассказы
Шрифт:
Слуга придержал стремя Айваза, указал ему на двери флигеля и повел его лошадь в конюшню.
В главной общей комнате флигеля был уже один гость: какой-то невзрачный черноволосый человек неопределенного вида, не то еврей, не то грек, говоривший однако по-русски. Вероятно, какой-нибудь заезжий торговец из Бахчисарая. Заложив руки в карманы, он стоял перед окном и смотрел на двор. Не успел Айваз совершить омовение намаза, как слуги стали подавать ужин. На столе дымились жирный рисовый пилав, сочные чебуреки и целая половина жареного барана. Все это было подано на пестрых глиняных тарелках и жестяном блюде. Салфеток и вилок не было, одни
– - С приездом, мурзам, с приездом!
– - говорил ага, протягивая руку и тяжело усаживаясь на диван у стола.
– -Подай-ка сюда питмез и каймаку, да побольше, Уссейн! Захвати еще кувшинчик бузы...
– - повторял он, пыхтя и отдуваясь.
Наступило молчание. Все громко жевали, посматривая друг на друга.
– - А что, ага, -- сказал наконец Айваз.
– - Правда ли, я слыхал, вы большой любитель лошадей?
Ага усмехнулся своей жирной усмешкой и, желая пошутить, из любезности к другому гостю, ответил, на ломанном русском языки.
– - Лошадь любишь, барашка любишь, толстый баба тоже любишь!
Гости захохотали, услышав эту внезапную собственную характеристику аги.
– - И деньги любишь?
– - попробовал в тон хозяину пошутить черномазый гость неопределенной национальности.
Но ага вдруг нахмурился и, сказав: "деньги всякий любит", уткнулся в тарелку с бараниной. Гость немного смутился, и все опять замолчали. Между тем Уссейн подал питмез, бузу и шербеты. Они быстро оживили разговор. Арслан-Ага вскоре почувствовал присущую всем татарам потребность похвастаться и стал рассказывать о своем путешествии в Париж. Да, он, Арслан-Ага Хапланджик, был в Париже.
Слово "Париж" как-то необычайно и дико звучало в этой татарской обстановке и в полновесных губах аги, украшенных черными щетинистыми усищами. Париж и Корилез, Pасе de la Concorde и овчарня, Карно и Арслан-Ага! Впрочем, о Карно не было и речи. Хозяин самым невозможными образом коверкал французские названия и рассказывал о вещах совершенно неожиданных. Как бы то ни было, поездка аги за границу свидетельствовала о некотором просвещении. Арслан-Агу очень удивляло, что за ним по улицам Парижа бегали все время какие-то мальчишки, указывая на его барашковую шапку, которую, надев европейское платье, он все-таки не решался снять. Но особенный восторг и изумление аги возбуждали известные уличные постройки для общего удобства. О их устройстве он распространялся весьма подробно. Рассказывал ага и о какой-то красавице "Нинюше", стоившей ему очень дорого. Окончание ее имени он очевидно переделывал на татарский лад. из Ниниш получалось таким образом Нинюш, нечто вроде татарского имени Гюльмюш.
Айваз хлопал глазами, слушая эти рассказы, очень заинтересовался прелестями Нинюш, спрашивал, есть ли в Париже мечети, и где находится великий город франков.
– - Да зачем же вы ездили в Париж, ага?
– полюбопытствовал черноволосый гость.
– - Знакомый персиянин там торговлю бирюзой имеет. Очень звал меня ехать, я и поехал. Деньги большие на дорогу потратил. Дороже, чем в Мекку съездить, -- прибавил он, подумав.
Айваз снова
– - Валлах!
– - покатывался ага, Али-Бей всегда такой! Он мне раз кормовую кукурузу за настоящую пшенку отдавал. И не то, чтобы обмануть хотел, а так -- кто его знает -- говорит, что самый первый сорт! У него всегда первые сорта!
Смеялся и другой гость, имевший дела с Али-Беем.
– - Ну, а у меня лошади не такие, собственного завода, -- несколько успокоившись, продолжал ага.
– - Да что, вот ты сам сейчас увидишь, мурзам! Теперь еще светло! Пойдем ко мне на конюшню, -- внезапно оживился Арслан-Ага. Эй, Уссейн, кликни-ка сюда Аби-Булата! Брат у меня первый наездник в Крыму, -- пояснил он.
– - Такую тебе лошадь покажет, что ты и не видывал. Только бешеная! Кроме Аби-Булата на ней и ездить никто не может!
Глаза Айваза сверкнули: -- Я на всякой лошади ездить могу!
– - воскликнул он.
– - А вот увидим, увидим, мурзам!
– - посмеивался ага.
Вошел Аби-Булат, высокий, стройный, красивый мурза в черкеске с серебряными газырями и кинжалом у пояса. Он приветливо улыбался, показывая все свои белые зубы под темными каштановыми усами. На молодом лице его горел здоровый румянец, большие глаза смотрели прямо и весело. Он приложил руку ко лбу и сердцу, почтительно здороваясь со старшим братом, и поклонился гостям.
– - Вот, Аби-Булат, -- сказал ага, указывая на Айваза, -- гость наш хочет посмотреть твоего Алима и проехаться.
Аби-Булат улыбнулся и посмотрел на Айваза.
– - Не поздно ли будет, мурзам? Уж свечерело, и лошадь резвая.
– - Ничего, ничего! Вот только коня скорей покажи!
Все вышли на широкий двор. Аби-Булат сам с двумя слугами отправился в конюшню, где скоро послышалось пугливое фырканье и топот. Ворота конюшни распахнулись, и чудный золотистый конь, едва сдерживаемый конюхами за уздечку, стараясь подняться на дыбы, рванулся оттуда. Увидев его, Айваз так и ахнул, потеряв от восторга всю свою обычную татарскую сдержанность.
И было от чего прийти в восхищение!
Стройный, мускулистый конь с могучею грудью, с сухой, горбоносой, породистой головой, увенчанной великолепной гривой, с хвостом развевавшимся по ветру, как золотистый султан, конь бешеный и скорей походивший на дикого зверя, рыл землю ногами, вздымался, вращая своими огненными глазами, и готов был каждое мгновенье неистовым прыжком вырваться из рук двух сильных конюхов, почти повисших на его украшенной серебром и кистями толковой уздечке... Богатое бахчисарайское седло с широкими стременами сверкало серебряной чеканкой на его крутой спине...
– - Ну, что, хорош зверь?
– - спросил ошеломленного Айваза Арслан-Ага, самодовольно выпячивая свой живот и невольно сторонясь от бешеной лошади. Аби-Булат молча и нежно посматривал на своего любимца.
– - Он у меня, -- продолжал ага, -- от суимбанской кобылы и настоящего Карабаха выведен -- оттого и масть у него такая, золотистая, -- что твой червонец!
– - А ход -- чистый ветер!
– - сказал Аби-Булат.
– - У него джибе или шлап?
– - спросил Айваз, оборачиваясь и стараясь принять равнодушный вид.
– Позволишь, ага, попробовать?