Могильщик. Трое отвергнутых
Шрифт:
– На твоём месте, чужак, я бы помолчал, - прошипел другой пастух.
– А то что?
– фыркнул Велион.
– Заговорите меня до смерти? Или достанешь нож? Покажешь, какие вы храбрые? Смотри, когда я долго не бываю на могильнике, у меня рука так и чешется, чтобы воткнуть в кого-нибудь восемь дюймов железа.
– Вот это я обожаю, - насмешливо сказал Крамни, - бахвальство перед дракой. Как подсказывает практика, такие дерзкие на словах бойцы обычно самые говённые.
Могильщик хмыкнул.
– Ладно, парни, не будем судить друг о друге до драки. Для вас сегодняшняя заварушка, наверное, целая война. А война - это большое дело, даже маленькая.
– Это ведь война превратила Бергатт в руины?
– встрял сухорукий.
– Там, в Мёртвом Мире, ты бывал на войне?
– Был. Но не воевал, бежал от неё. Когда тысяча рыцарей приходит в края, где ты живёшь, ты ничего не можешь сделать, если у тебя нет своей тысячи рыцарей. Мирным жителям никто не объявляет войну, они последние, кто хотят войны, но именно они страдают больше всего - их дома сжигают, поля вытаптывают, их грабят, убивают и насилуют. Мирный житель может или убежать или ждать своей участи, третьего не дано. Жизнь не гарантирует ни один из этих вариантов. Но у меня не было ни убежища в лесу, ни дома, ни скота. Я и в тех местах был чужаком. Поэтому я решил, что лучше буду убегать. Так, по крайней мере, больше зависело от меня.
– Страшно было?
– спросил Хасл.
– Конечно. Но сейчас у нас честная драка, восемь голодранцев против семи, от таких я не убегаю.
– И не боишься?
– поинтересовался Сухорукий.
– Опасаюсь. Убить могут на любой войне.
Охотник уже думал об этом. Его могут убить, да. Но он сам выбрал этот путь. А выбирали ли жители хутора?
– Воевать идём мы, - тихо сказал он, - а пострадают все.
– Да, парень, ты правильно уловил суть.
– Дерьмо.
– Полное дерьмо. Тут ты прямо в корень заглянул.
Никто не ответит на его невысказанный вопрос. Потому что, как бы паршиво всё не было, они шли драться с определёнными целями, и от них зависит множество человеческих жизней. Если они проиграют... Вероятно, у изгоев мало что изменится, разве только хуторяне перестанут с ними торговать. А вот жизни горожан и хуторян зависят от исхода предстоящей битвы напрямую.
За жизни одних людей придётся платить жизнями других.
Дерьмо.
Дальше они шли в тишине. Через полчаса справа над их головами угрюмыми и уродливыми чёрными силуэтами повисли руины Бергатта. Они шли через сады, а значит, до хутора оставалось меньше часа быстрой ходьбы. Теперь Хасл окончательно разобрался, каким путём они прошли через лес. К пастухам они шли, обогнув Бергатт, пройдя по большой дуге по берегу, а потом углубились в лес, подойдя немного ближе к городу, и практически уткнувшись в стены Бергатта. Крамни же провёл их по чаще по идеальной прямой, и это посреди ночи, в такой темноте.
Хасл во второй раз за ночь понял - он не знает лес и вполовину так же хорошо, как изгои. А он практически жил здесь с двенадцати лет.
Отряд вышел на тропу, ведущую к хутору. Несколько дней назад Хасл шёл здесь с друзьями, которые сейчас мертвы. Тогда он не хотел верить в байку о пришельце, но был преисполнен желания отомстить за убитого дровосека. Сейчас чужак идёт рядом, а количество человек, за которых нужно мстить, выросло до катастрофических размеров. Скоро, очень скоро, кто-нибудь захочет мстить ему. Вероятно, кто-то хочет уже сейчас. Все жители Земли Живых погружаются в какой-то замкнутый круг, выход из которого один - умереть. Изгои мстят хуторянам за какие-то обиды, горожане разбились на два лагеря и враждуют.
Человек, виновный в этом здесь, идёт рядом. Пусть он и не планировал ничего такого. Из-за появления могильщиков Урмеру выпустил свою убийцу, а та сорвалась с поводка и начала убивать всех подряд. Из-за могильщиков Хасл засомневался в словах Друга и поднял бунт.
И пока с каждым следующим днём становится только хуже, хотя каждый раз кажется, что хуже уже некуда.
На миг молодой охотник возненавидел Велиона и его мёртвого товарища в придачу. Сейчас он понимал, что рано или поздно это должно было произойти, их маленький мирок обязан был рухнуть. Но на тот миг, пока все беды, свалившиеся на их голову, персонализировались в лице могильщика, Хасл ненавидел его лютой и беспощадной ненавистью. Охотник знал - Велион не плохой человек. Он спас их от Сильгии, и продолжает помогать. Охотник лично обязан многим могильщику. Поэтому его вспышка ненависти была лишь скоротечной, и являлась неудавшейся попыткой свалить всю вину на кого-то одного. Проще всего назначить виновным жутковатого чужака. Но, когда всё успокоится (или если всё успокоится), многие подумают так же, как думал сейчас Хасл. Когда нужна в могильщике отпадёт, а многие проблемы никуда не исчезнут, гнев людей обернётся против него.
Велиону здесь не место. И хорошо, что Хасл понял это сейчас. Как бы подло это не было.
– Всё, - сказал Крамни, останавливаясь у приметной груды камней, - дальше идти в открытую опасно.
Охотник знал это место, и про себя согласился с главой изгоев. До хутора оставалось где-то полмили. Хутор ещё не было видно из-за ночной темноты, но Хасл уже представлял его очертания. Облицованный камнем частокол высотой в два человеческих роста, четыре сруба по краям и три крепких здания внутри ограды. Вокруг только россыпи камней да чахлые деревца, и никакого серьёзного укрытия за две сотни ярдов в любую сторону от стены.
Их поход всё больше напоминал самоубийство, особенно сейчас, когда их цель окончательно материализовалась. Никто не выйдет к ним драться в чистое поле. А приди они сюда днём, пара-тройка метких выстрелов от защитников, окончательно сметит баланс сил и заставит их поджать хвосты и убираться. Навсегда. И только спустя долгие недели толпа оголодавших женщин, детей и оставшихся в живых мужчин бросится на самоубийственный штурм.
Сейчас же никто об этом даже не подумает. Раз Хасл поднял бунт, ему и разбираться со всеми проблемами, его можно поддержать, но драки - это дело мужчин. Все понимают, чем им грозит погибший урожай, но никто пока ничего не будет делать. У многих в головах скоро появится мысль о том, что бунт был плохой затеей, придёт Друг и всё исправит, если покаяться и выдать зачинщика. Что же до жуткой убийцы и погибшей на глазах у половины города Арги... Сильгия должна была устранить только могильщика, и не вина Урмеру в содеянных ей злодеяниях. А про Аргу можно забыть, семьи у неё всё равно не осталось. Возможно, Друг покается в её смерти перед всеми. Но если он найдёт для голодающих еду, никто и пикнуть не посмеет против него, его снова начнут боготворить.
Как же прав был Велион, когда затевал этот поход сегодняшней ночью.
Хасл нашёл могильщика глазами. Тот копался в своей сумке. Наконец, он выудил на свет странное приспособление с верёвкой. Глядя на его форму, охотник сразу понял, что это средство для лазанья по стенам или скалам.
– Вот и пригодилась покупка, надеюсь, не в последний раз, - в полголоса сказал Велион, обматывая верёвку вокруг пояса. Рюкзак, сапоги, шляпа, плащ и даже пояс были сложены в аккуратную кучку, на могильщике осталась только лёгкая рубаха, на которой чётко виднелись кровавые пятна, штаны, портянки и перчатки, да ещё нож, который он подвесил за шнурок на шею. Его голос, несмотря на небольшое время прошедшее с той перепалки, принадлежал абсолютно трезвому человеку.
– А теперь слушайте, что мы будем делать. Сейчас я отправляюсь к хутору, один. Когда я доберусь до места, я подам знак, вы должны будете ползти следом. Именно ползти, так тихо, как только сможете. Если я подниму шум... В общем, сами поймёте - удирать или бежать ко мне на выручку. В удобном месте будет висеть вот эта верёвка, я постараюсь сообщить, где именно. Забираетесь по ней на хутор... ну, а там действуйте по обстоятельствам. И не дай боги, кто-то прикоснётся к моим вещам, даже если я сдохну. Всё ясно?
– Какой будет знак?
– спросил Крамни.
– Волки у вас водятся?
– Кто?
– Ясно. Совы-то есть?
– Конечно, есть.
– Я ухну четыре раза. Тогда ползите. Очень тихо. Если вы поднимете шум, я вряд ли смогу проникнуть на хутор незамеченным.
– Я буду ползти и визжать как хряк, которого вот-вот кастрируют, - оскалился тот пастух, с которым Велион повздорил.
– Тогда я сам отрежу тебе яйца и засуну тебе их в рот, чтобы ты заткнулся, - пригрозил Крамни. Но на его лице тоже была улыбка.