Молох морали
Шрифт:
– - Невозможно-с, - согласился Юлиан. Теперь в его голосе и манерах явно проступило старшинство, - девица мало что знает, да я и сам такой не доверил бы даже менять промокашки под пресс-папье, но кое-что она рассказала. Они весьма оригинально обзаводились документами, потом расскажу, это пока не к спеху, лаборатория, девица уверяет, только одна, или она просто не в курсе. А вот почему их до сих про не накрыли, так это потому, что из Третьего отделения им регулярно передавали список предполагаемых обысков. Приносила некая Ванда Галчинская. Получала его от Француза, а тот - непосредственно от сотрудника Третьего отделения. Именовали они этого иуду Ангелом-охранителем. Так-то, дорогой братец, Булавины не переводятся.
Валериан молчал, замерев с нанизанным на вилку грибком. Метрдотель в визитке с полосатыми брюками промелькнул в свете лампы, исходящем от соседнего столика. Оттуда послышался мужской голос, по-французски рассказывавший старый анекдот, и игривый, немного глупый женский смех. Оркестр играл сонно и медленно, ароматы мяса и тонких специй, витавшие в воздухе, одновременно возбуждали и усыпляли.
– - Ты уверен, Жюль?
– растерянно проронил Валериан, отправляя всё же грибок в рот, убеждённый, впрочем, что брат ошибиться не мог.
– - Да. Сколько у вас человек?
Младший Нальянов вздохнул, плечи его понуро поникли.
– - Вообще-то, считая тайных агентов, до чёрта, но на совещаниях по обыскам шесть человек. Но это едва ли кто из высших чинов, - скривил он губы, - я скорее отца заподозрю. Это, вероятнее всего, пользующийся доверием кого-то из них мелкий прихвостень, - убито предположил Валериан.
– Из контролёров трое, Каримов, Зборовский и Чаянов. Это мои люди.
– Его лицо зримо потемнело. Да, братец, что и говорить, огорчил его. Ох, огорчил.
Некоторое время оба молчали, прикончив первое блюдо.
– - Если тебе нужен мой совет, Валье, - пригубив вина, продолжил Юлиан, - то начни с трупа Вергольда. Его пора обнаружить.
– Валериан кивнул, соглашаясь.
– Дальше - похороны, кто-то из этой шелухи неминуемо там мелькнёт, сердце чует. Одновременно проследи путь бумаг с датами обысков. Подсунь ложную бумагу с ложными датами, посмотри - где и через кого всплывёт? Тюфяк и Художник пусть настороже будут.
Валериан кивнул - эти мысли пришли уже и в его голову.
– - А ты... ты не мог бы сам взяться за эту Ванду? Я-то официально в уголовном ведомстве, да и убийство Мейснер надо закончить - репортёришки каждый день досаждают.
– - Не знаю, подумаю. Париж, в принципе, пока подождёт.
Валериан улыбнулся. То, что брат готов был помочь - снимало большое бремя с души. Ведь рассказанное Юлианом потому и отяготило, что совпало с его собственными подозрениями, и опереться в такую минуту на того, кому беззаветно веришь - было большим облегчением.
– - А что девица?
– поинтересовался он, - попка и в самом деле круглая?
– - Обыкновенная мечтательная дурочка, - не отвечая на последнюю реплику брата, махнул рукой Юлиан, - я дал ей денег и посоветовал убраться из Питера. Сумеет - её счастье.
– - А нет ли резона...
– - Сделать из неё наблюдателя?
– подхватил, усмехнувшись, Юлиан и покачал головой, - нет, девка недалёкая, несмотря на блудную жизнь, довольно чистенькая. Ни ума, ни воли, оттого и ищет идеалов. Впрочем, сила бабская, она, Валерочка, в дурости и свершается, так что ничего страшного. Но осведомитель дураком быть не должен. Я на неё и гривенника не поставлю.
Младший Нальянов усмехнулся и подозвал официанта, попросив подать счёт.
– - Нам пора, отец ждёт. Он так верит в тебя, - Валериан кинул быстрый взгляд на брата, - когда ты прислал записку, он подумал, что ты не сумел выполнить поручение Дрентельна. Расстроился. Не будем держать его в этом нелестном для тебя заблуждении. Поехали.
– - Он ещё на Фонтанке?
– Юлиан открыл портмоне, оплатил счёт и добавил чаевые.
– - Нет, ждёт дома. Надо все обсудить.
Глава 6. Дурные кладбищенские впечатления господина Дибича.
Похороны - единственное светское мероприятие,
на которое можно прийти без приглашения.
Эдмон Ротшильд
Случайный визит Дибича к Шевандиным в поисках Ростоцкого оказался весьма полезен молодому дипломату. Свидетельство старика было, что и говорить, любопытным. То, что Нальянов умён, и умён бесовски - это Дибич понял и сам, едва увидел Юлиана, но то, что этот ум проступил столь рано - было новостью для него. Не менее интересными были и слова Нирода, переданные генералом. "Холодный идол морали"? И это о человеке, который называет себя подлецом? Всё это и занимало, и интриговало Андрея Даниловича.
Дни в Питере, на которые он рассчитывал как на дни беззаботного отдыха, текли вяло и по большей части бессмысленно. Он мечтал о великих стихах, точнее, совершенных и бессмертных, что замыкают мысль в строгий неразрывный круг, но после той встречи с Еленой в Варшаве он больше не чувствовал вдохновения.
Тут в зале особняка на Троицкой, где Дибич просматривал утренние газеты, раздался звонок. Андрей Данилович скривился. Кого это чёрт принёс? Оказалось - Павлушу Левашова, его бывшего сокурсника.
– - О, Андрэ, - с порога пробасил Павлуша, - не появись ты у Шевандиных, я подумал бы, что ты ещё в Варшаве.
– - Рад тебя видеть, Поль, - проинформировал Дибич Левашова и тут же, поняв по едва сдерживаемому Павлушей дыханию, что что-то случилось, спросил, - есть новости?
– - Представь себе, - томно скосил вбок глаза Левашов, падая в кресло и кривя губы распутной улыбкой.
– Помнишь Митеньку Вергольда? Химика?
– - Помню, - разговаривая с Левашовым, Дибич старался не тратить лишних слов.