Монгольская империя и кочевой мир

Флетчер Джозеф Смит

Это использование началось при маньчжурах и продолжилось во времена Богд Хана (1911–1921). Хотя в тот период проблемы Монгольской автономии много обсуждались, страна не была полностью независимым государством. В связи с этим в официальных документах обычно использовали слово ulus (nation) по отношению к существовавшему государству или правительству и лишь изредка прибегали к слову tor [Жамсран 1992].

Тем не менее, хотя в период с конца XVIII и до начала XX в. значение tor уже не является столь высоким по смыслу, оно не исчезает окончательно. Например, в Surgaal Вана отмечается: «Toru-yin tngri tagalahu» — быть любимым (благословенным) богом toru. Различие между реальным государственным аппаратом или страной (ulus) и конкретизированным государством (toru) можно увидеть, обратившись к двум выражениям, которые использовал Дилова-хутухта: а) «Монголия образовалась как независимая страна» (Mongol tushai ulus baigulugsan) и б) «Основать монгольское столп — государство» (Mongol-un tulgur toru baigulhu) [Lattimore, Isono 1982]. Последнее является отголоском многих более ранних символических эпитетов, выражающих идею воплощенного государства (toru) — неразрушимого, значительного и основательного, и в то же время как чего-то, что должно быть уважаемым, поддерживаемым,

чем должно восхищаться. Так, в Алтан Тобчи XVII в. мы находим следующие эпитеты: «нефрит» (qas), «тяжелый» (hundu), «столп» (gadasun), «завершенный» (butugsen), «хороший» (sain), «истинный» (unen) и «дорогой» (qairgan). В другом примечательном выражении — toru togoreg — эпитетом к toru является определение круглый, т. е. полный или завершенный. Он является еще и чем-то, содержащим внутренний смысл, требующий раскрытия, что определяет следующее выражение: «замок» toru — toru-yin onisun [134] . Такие выражения создают исторический фон для формирования понятия «столп-государство», которое Дилова-хутухту использовал спустя два столетия.

134

butugsen toru — завершенный toru;

engke toru — мирный toru;

unen toru уosu — истинный toru уosu;

qayiranу eke toru — прекрасный yehe toru;

butugsen уeke toru — завершенный yehe toru;

sayin toru — хороший toru;

qas yeke toru shajin qoyar — великий, нефритовый toru shashin;

kundu yeke toru shajin — тяжелый toru shajin;

unen toru shajin — истинный toru shajin (Bawden 1955).

Интересно, что toru как самостоятельное слово не фигурирует в Конституции Монголии 1924 г. Термин встречается трижды в паре со словом uls, однако для обозначения «народа» в этом документе неизменно используется термин uls. Добавление toru (улс тор) привносит иной смысл и означает «государство» [Конституция 1924]. В целом, в коммунистический период те символические эпитеты, которые использовал Дилова, в официальных документах не употреблялись. Термин tor использовался для обозначения «государства» в прямом переводе соответствующего русского слова. Поэтому в более поздних документах мы находим выражения типа: aradyn khubsgalt tor — народное революционное государство; aradyn toriin ardchilal — демократия народного государства; sotsialist tor — социалистическое государство; toruiin khereg — государственные дела; toruiin alab — государственная обязанность [История МНР. т. 2, кн. 2]. В период социализма uls tor становится стандартным выражением для политики, например, uls toriin oorchlolt — политическая реформа. Однако даже в тот период можно было наблюдать элемент конкретизации по отношении к toru, например, в выражении ardyn jasagyn ner tor — достоинство (букв.: «имя и toru») народного правления [История МНР. т. 2, кн. 2].

Однако в коммунистический период более ранние монгольские идеи и представления не исчезли полностью. Фактически они были изъяты из общественной жизни, но, как пишет монгольский антрополог Бум-Очир, «они хранились в глубине народной памяти» [Bumochir 2003]. Он, например, пишет о начале 1980-х гг.: «Я помню, что каждое утро и вечер, подоив корову, моя бабушка совершала ритуальные возлияния всем духам местности и воды, буддийским богам и „toriin suld“ (дух государства). Очевидно, что в этом случае она не имела в виду государство с точки зрения правления (government), поскольку монгольского правления в период социализма почти не существовало, оно находилось под контролем Советского Союза. Скорее, она обращалась к абстракции государства, под которой подразумевались Вечное небо, Чингис-хан и его знамена. Это значит, что конкретное государство (институт) утратило связь со своей абстракцией. Абстракция государства жила в памяти народа, а не в правительстве или государственных институтах, или в чем-то конкретном, имеющем отношение к государству».

С окончанием коммунистического режима tor неожиданно стал использоваться чаще и наполнился более разнообразными значениями. Использование термина, сложившееся в официальном социалистическом дискурсе и относящееся к реальному государству, продолжалось, но к этому добавились новые понятия, связанные с реформой, суверенитетом и демократией, а также и более символические термины, имеющие отношение к «абстракции государства» и сохранившиеся в памяти простого народа, как об этом пишет Бум-Очир.

Таким образом, Конституция 1992 г. часто обращается к tor как государству, например, в выражениях: toriin uil ajillaga — деятельность государства; toriin baiguulamjiin — государственная структура; toriin uil xeregt — государственные дела; toriin erx — государственная власть; toriin omg — собственность государства; toriin alban yosny xel — официальный язык государства; toriin terguun — глава государства; toriin nam — политические партии и т. д. Речь явно идет о реальной политике, как, например, в таком предложении: toriig udirdax xeregt oroltsox erxtei — право принимать участие в управлении страной [Конституция 1992]. Во многих подобных предложениях раньше, в социалистический период, uls, по-видимому, использовался вместо tor. Например, в Конституции 1992 г. упоминаются toriin suld, tug, dalbaa, tamga, duulal — Государственный герб, Знамя, Флаг, Печать и Гимн [Конституция Монголии 1992].

Наряду с этим практическим использованием в государственном документе (Конституции), мы обнаруживаем, что ученые все чаще пытаются выяснить значение tor в монгольской культуре. Характерным примером является работа Эрдемта. Он пишет [2002, с. 11–12]: «Для монголов концепция tor характеризуется как абстракция (hiisverlel), мысль (setgelge), мышление (oyun sanaa), культура (soel), объект для восхищения (erhemlel).

Монголы говорят, что Tor высокий (tor bol deed), что это нечто, чему нужно приносить жертвоприношения и поклоняться (tahil shuteen boldog zuil) и нечто, порожденное из неба (tengeriin garai uuseltei). Tor — это нечто нематериальное (materiallag zuil bishi), высокий объект поклонения (deed shuteen), высшая власть (deed huch) и нечто, вызывающее восхищение цивилизацией монголов Mongolin soel, irgenshliin erhemleliin talin zuil). Однако tor не является чем-то наивысшим (erhem deed). Наивысшим является Вечное небо (monh tenger). Tor, скорее, нечто превосходное, способствующее при поддержке Неба рождению людей в качестве человеческих существ. Tor нельзя увидеть глазами, но он обладает своим собственным духовным символом (ooriin suld belgedeltei). Представитель tor на земле появляется как глава государства (gazar delhiid Toriin toloolol n’ulsin terguuneeree ilerdeg). Отношение между tor и ulus заключается в том, что tor — это дух (suld suns) и имеет абстрактное значение (hiisver sanaa shinjtei), в то время как материальным проявлением tor является государство (ulus guren или tor uls). Tor — это дух данного государства (torbol tuhain ulsin amin suns n’yum). Все вышесказанное отражает монгольские представления (tsever Mongol oilgolt) и служит основой монгольской теории tor (toriin tuhai Mongol onol)». Для Эрдемта, таким образом, монгольская концептуализация tor представляется вертикалью (bosoo tenhlegtei), на вершине которой находится Вечное Небо, а под ним — tor (oroid n’ Monh Tenger terguutei Tor). Внизу — страна-государство и сообщества людей, обитающие на земле (suurind n’ uls guren, tumen olon — gazar deer gishgiz bui hun) и состоящие из семей и индивидуумов. Эрдемт предлагает следующую структуру, названную им «модель ступы» (toriin suvargan zagvar):

Вертикальность этой модели, хотя и не является, конечно, той же самой, что и буддийская иерархия этического правления, представленная в Белой Истории, тем не менее напоминает структуру XIV в., особенно в том, что tor помещен между самым высшим элементом и реальными средствами управления. Конечно, некоторые монгольские интеллектуалы могут и не согласиться с этой точкой зрения, но мы, исследуя современные монгольские работы, приходим к выводу, что работа Эрдемта является отражением общей тенденции, направленной на возрождение идеи toru.

Надеемся, что мы дали предварительный ответ на первый из наших вопросов об эволюции идеи tor. Хотелось бы в заключение данной статьи кратко рассмотреть второй вопрос — как история развития этого термина может способствовать нашему пониманию отношения монголов к государству.

Современное значение tor состоит из множества соотносимых идей — закон, порядок, принцип, регуляция, доктрина, государство, правление, наказание и репутация. По-видимому, связующим звеном этой совокупности является концепция, для которой в английском языке нет аналога, — конкретизированное понимание «государственности». Мы можем найти, по меньшей мере, четыре способа выражения этого понимания в настоящее время.

Одной из тенденций, присущих интеллектуалам, является подчеркивание огромной длительности существования tor для придания ему более весомого статуса. Так, Ш. Бира утверждает, что идея и практика toryos берет начало от хунну, а затем, наряду с понятием ulus, переходит к тюркским государствам, а от них — к монголам [2001а, c. 210–215].

Другой, и даже более важной, тенденцией, которую мы обнаружили не только среди выдающихся ученых, таких, как Ш. Бира, но и среди политиков и простых людей, это наделение tor духовным качеством. В результате ученые, используя историческую традицию tor, помогают создать национальную идеологию. Апеллируя к более раннему символическому употреблению tor, что уже упоминалось, Ш. Бира, например, пишет о «традиции столпа-государства» (tulgar tor) монголов. Он утверждает, что «у монголов есть обычай поклоняться своему tor как богу» (toruo burhanchilan tahin shutej) и что они молятся обо всем духу государства (toriin sulddee buhnee daatgadag zanshiltai) [2001b, c. 486]. Еще он пишет: «…говорится, что tor — это живой дух (amin suns) всех стран-государств (uls)» [2001, с. 207]. Это является отголоском некоторых повседневных практик, таких, как возлияния для toriin sulde, проводимые бабушкой Бум-Очира в социалистическое время, а также создает идеологическую основу для государственных ритуалов. Последние монгольские правительства идентифицировали toriin sulde с находящимися в правительственном здании девятью белыми знаменами (tsagaan suld) Чингис-хана, символизирующими мир, и с «белыми и черными знаменами» (tsagaan, khar suld), находящимися в здании Министерства обороны и символизирующими защиту от войны. Toriin sulde также включен во множество церемоний государственных ритуалов поклонения (toriin takhilga) и жертвоприношения toro и знаменам Чингис-хана, празднования 840-летия Чингис-хана, ритуалов у священной горы Burkhan Khaldun и в честь 800-летия основания Монгольского государства. Такие церемонии проводятся при поддержке официальных лиц или под непосредственным руководством президента и премьер-министра Монголии.

Некоторые монгольские ученые связывают эти верования и практики с особым отношением к государству. Так, Лундендорж пишет, что в целом наивысшим являются обязанность государства, его участие в социально-экономической жизни и координация посредством так называемого «государственного способа производства» (toriin uildverleliin arga buyu niigem-ediin zasgiin am’dpald toriin uureg oroltsoo, zohitsuulalt yamagt ondor baidag) [Лундендорж 2001]. «Западные ученые могут называть это восточным деспотизмом, — пишет он, — но его нельзя рассматривать как форму отсталости. Скорее, это является особой объективной реальностью природы, истории, образа жизни и социальной психологии. Для монголов сложный сакральный и светский характер tor является одним из важных способов сохранять государство сильным (huchtei bailgah). Поэтому монголы уважают и почитают (hundelj deejileh) тор ёс и своих правителей. Это одна из причин, почему кризисы власти в Монголии редки».