Моника 2 часть
Шрифт:
– Я не пытаюсь выставить чудовищем обвиняемого. Прекрасно знаю, что этот человек страдал с детства, и у него разногласия с обществом. Не нужно говорить о моральном оправдании его неудачной жизни, злой судьбы; но могу попросить каждого из вас осознать свою ответственность. Я не обвиняю Хуана Дьявола из-за ярости или прихоти, не обвиняю за прошлые ошибки, лишь хочу предотвратить его будущие ошибки, оградить от зла, от которого еще можно оградить.
Его пример является вредоносным и пагубным. Если решение суда будет основываться на чувствах, завоеванных моральными соображениями милосердия, согласно услышанным
Хочу, чтобы каждый из вас понял, что я говорю в защиту нашего общества, жен, будущих детей. Мы не можем позволить, чтобы объявленное осталось не услышанным, чтобы каждый судил по своей прихоти. Жизнь Хуана Дьявола может иметь блеск приключенческого романа, где завоевывается восхищение женщин, где пробуждаются мальчишеские мечты, а это опасно. Наш долг мужчин, глав семей, управленцев цивилизованного общества – направить правосудие, судебные процедуры к человечности, к уважению закона и законных прав остальных, даже если Хуан Дьявол намерен доказать обратное. Как доктор, который лечит себя, открывая перед незнакомцами свои раны, хочу отметить, что дама из моей семьи считает естественным и обязательным встать на сторону Хуана.
Это может понять любой из присутствующих. Если наши законы плохие, то мы должны преобразовать их; если наши суды не справедливы, надо улучшить их; если привычки предосудительные, надо попытаться их изменить. Но все нужно делать в согласии с лучшими гражданами, опираясь на законы метрополии, справедливости, права и поддержки учреждений, не следуя какому-либо сентиментальному капризу первого восставшего обиженного только потому, что общество всегда держало его подальше от себя.
Прошу, господа судьи, сострадания для Хуана Дьявола, но слишком большая жалость подорвет наше общество. Его грехи может простить сердце, но его ошибки должны быть наказаны, преследуемы и предотвращены в его лице и последователях: всех мужчин на корабле и даже ребенка двенадцати лет, которого можно назвать крестником Хуана Дьявола.
В высшей степени необходимо дать понять обвиняемому и всем остальным, что человек не сильнее закона, никто не может разрушать то, что создали тысячи граждан, нельзя следовать путем личного насилия, чтобы добиться справедливости, нельзя налагать наказание по своим капризам, как в деле о разрушении бочек рома сеньоров Ланкастеров, потому что это называется не справедливостью, а местью, и суд не может это поощрять. Наоборот, нужно отгородить, покончить, отрезать всякую возможность повторения подобного через справедливое наказание, решительное и разумное для него, нарушившего все нормы, для обвиняемого Хуана Дьявола. Следовательно, прошу суд, для обвиняемого…
– Нет! Нет, Ренато! – не владея собой, прервала Моника. – Ты не произнесешь этого, не попросишь наказания для Хуана!
– Тишина, тишина! – рассердился председатель. – Хватит! Я очищу зал! Сеньора де Мольнар, в качестве свидетеля вам запрещено быть в зале. Пройдите в комнату свидетелей, или я арестую вас
– Нет! – резко выступил Ренато.
– Никто не может прерывать судебный порядок. Будете говорить в свое время, когда вас спросят. И если вы должны сказать что-либо в защиту обвиняемого…
– Это самый благородный человек на земле! Если вы представляете собой правосудие, то не можете обвинять его!
Единогласный крик пробежал по залу. Судьи и присяжные встали; охрана с ружьями задерживала народ, который пытался выскочить на помост. Неспособная сдерживаться, Моника встала перед судом, подошла к Хуану и повернулась к Ренато. Председатель дал знак судебному приставу, тот приблизился, но не осмелился ее тронуть, остановился перед ней. Затихли перешептывания и голоса – неожиданно возник жадный интерес к услышанному:
– Сеньоры судьи, присяжные, вы не можете приговаривать Хуана! Необходимо судить, но не совершать новой жестокости. Ради Бога, послушайте. Вы накажете его за великодушие? Милосердие? За защиту тех, у кого ничего нет? За помощь беззащитным? Нет! Правосудие не может наказывать за борьбу, защиту своей жизни и жизни других несчастных, за борьбу с варварством, за помощь сбежавшему ребенку, за ранения при самозащите от подлеца по имени Бенхамин Дюваль…
– Сеньора де Мольнар, хватит. Хватит! – осудил председатель. – Вы взяли на себя роль адвоката, нельзя выслушивать подобное. Здесь слушаются не доводы, а доказательства, которые дали бы вам право говорить.
– Я немедленно предоставлю вам доказательства. Только умоляю сеньоров присяжных быть менее жестокими с Хуаном, чья судьба с детства была к нему сурова. К тому же, его ошибки, преступления, предъявленные обвинения случились в основном в других странах, где царствуют другие законы.
– Свидетель забывает, что основные обвинения, помимо ссоры с Бенхамином Дювалем – это невыполнение обещания выплатить компенсацию, когда тот отозвал свой иск, – напомнил председатель. – Злоупотребление доверием, это значит, что он вышел из порта на корабле до того, как удовлетворил долг, в котором сегодня его обвиняет сеньор Ренато Д'Отремон и Валуа.
– Я как раз собиралась подойти к этому вопросу, сеньор председатель, – прервала Моника. – Хуана арестовали и отсутствовала его связь с внешним миром вплоть до настоящего момента, мне помешали переброситься с ним даже словом. Я разделяю с ним бескорыстие, искреннее презрение к деньгам. Но у женщины, на которой он женился в Кампо Реаль, есть наследство. Подарок скромный. Этим я обеспечу покрытие долга. Даю торжественное обещание присутствующим на этом суде выплатить все до последнего сентаво, надеюсь, этого хватит, чтобы освободиться от обвинения в злоупотреблении доверием.
– Могу ли я задать вопрос свидетельнице? – добавил Ренато. – Только один вопрос свидетельнице, прежде чем та заявит под присягой. По причине ли доброты Хуана Дьявола она умоляла доктора Фабера написать матери, попросив помощи, поддержки, чтобы сбежать со шхуны «Люцифер», где была удержана против предписания доктора, несмотря на тяжелую болезнь?
– Никогда я не просила доктора Фабера написать такое письмо матери, – решительно отвергла Моника. – Я лишь попросила сообщить, что жива. Клянусь, в этом состояла моя просьба к доктору Фаберу.