Моника 2 часть
Шрифт:
– Колибри меня назвал капитан, сеньор председатель, Колибри меня называют на «Люцифере».
– Ты скажешь, как тебя звали раньше? Как твое имя? До того, как тебя забрал Хуан Дьявол, как тебя называли?
– Называли бездельником, грязным негром и паршивым псом.
– Это не имя! – отверг председатель.
– Так меня звали, сеньор председатель. Как хотелось каждому, так и звали, и каждым кричал, бил палкой или давал пинка, поэтому спокойно я не ходил. Надо было много дров загрузить в печь.
– Тишина! – настаивал председатель, трезвоня в колокольчик, чтобы стихли усилившиеся перешептывания. – Секретарь, зачитайте акт.
Секретарь послушно зачитал:
–
– Ты слышал, мальчик? – уведомил председатель. – Признаешь, что тебя похитил так называемый Хуан Дьявол?
– Я был с капитаном, попросил увезти меня. По своей вине я испортил бочку с ромом, и за это меня забили бы до смерти палками. Я сбежал от страха. Не знаю, как убежал, свалился на пляже и увидел «Люцифер». Тогда капитан забрал меня внутрь, не знаю, что произошло дальше.
– Обвинение в похищении доказано полностью, – отметил Ренато.
– Я пошел с ним! – настаивал Колибри. – Просил, чтобы он забрал меня. Меня бы убили. Капитан был добр ко мне. Скажите, что я сам ушел. Скажите, капитан, почему я сбежал оттуда.
– Тишина! – взывал председатель уже в который раз. – Вам есть что сказать в свою защиту, обвиняемый?
– Ничего, сеньор председатель, – ответил Хуан, сочась иронией. – Тем более не думаю говорить в защиту мальчика. Он бы заплатил жизнью за потерянную бочку рома. Я задержал их, когда пролил содержимое сотни бочек, и не позволил зайти проходимцам на свой корабль. Мне нечего добавить в свою защиту. Пусть это делают власти Порт Морант, которые проявляют терпимость к тому, что вы слышали, в этом почти цивилизованном городе.
– Вам есть, что ответить на эти слова, сеньор обвинитель? – спросил старый председатель, повернувшись к Ренато.
– Не думаю, сеньор председатель, что с обвиняемым следует обсуждать социальную несправедливость, следует лишь доказать его ответственность за содеянное, которое он не отрицает. Он добровольно разрушил чужую собственность, забрал мальчика двенадцати лет без разрешения, против воли тех, кто зовется его родственниками,
– В доме Ланкастеров Колибри всего лишь раб, – отверг Хуан. – Да, раб, даже если закон это отменил. Нет никакой кровной связи, о которой говорят его палачи. Было около десятка мальчиков, осиротевших и брошенных родителями, спавших кучей в грязном овраге, питавшихся отбросами, как собаки, на которых не обращали внимания и заставляли работать сверх детских сил, где их били, оскорбляли. Но конечно же, меня это не должно касаться, ведь я лезу в чужие дела.
– Ты мог бы поступить иначе, – заметил Ренато. – Заявить властям.
– Очевидно, сеньор обвинитель прав, – поддержал председатель. – Факты, изложенные вами, ничтожны, вы не уполномочены превращаться в судью и вершить личное правосудие, не прибегнув сначала к законному правосудию, которое так сурово критикуете.
– Это бесполезно, сеньор председатель, – язвительно отверг Хуан. – Семья Ланкастеров – люди очень влиятельные в городе Порт Морант, они хорошо платят налоги и владеют роскошными экипажами. Нет, они не варвары, не они били этого ребенка. Поступать гнусно они не могут. Для этого у них есть надзиратели, руководители, цепные псы, которым дана полная власть управлять работниками. И если один из этих несчастных умирает, то это ничего не значит, потому что никто не пойдет узнавать, есть ли там малярия или голод, приступы или несварения желудков, которые приводят к смерти. Они кабальеро и живут, как кабальеро. Они не опустятся до жалоб на капитана шхуны, обзывать его забиякой, контрабандистом и пиратом. Они такие гордые на прекрасной Ямайке, как Ренато Д'Отремон на Мартинике! Только идиот заявит на них – потеряет время!
Огненный взгляд Хуана пронзил Ренато, словно ожидая ответа, который не последовал и не мог последовать. Ренато тяжело дышал, чувствуя, что подкашиваются ноги, а со скамеек доносятся враждебные, жестокие толки, которые вот-вот перейдут в возмущение; поднялась рука председателя:
– В ваших словах нет смысла, обвиняемый! В этом заявлении ясно сказано, что мальчик – родственник семьи Ланкастер.
– Родственник наемных рабочих Ланкастеров. Это высказывание для вида, чтобы использовать детей на самой плохой работе. Якобы они их родственники, двоюродные дяди или троюродные кузены, возможно, просто крестники. Что это может дать? Великолепное решение – заплатить одному безжалостному, кто предложил группу детей. Нужно только сказать, что они его семья, а хозяевам нечего терять. Очень удобно для Ланкастеров.
– Сеньор председатель, прошу слова по вопросу о порядке ведения заседания, – прервал Ренато. – Думаю, что суд не должен интересовать метод правления Ланкастеров на Ямайке, а также остальных сеньоров на ближайших островах и на Мартинике. Каждый управляет домом по своему усмотрению. Мы собрались здесь, чтобы доказать обвинения против Хуана Дьявола, и каждое будет доказано. Сеньор председатель, прошу отразить в протоколе, что обвинение в похищении и уничтожении имущества полностью доказано!
– Ваше требование справедливо. Отметьте в акте, сеньор секретарь, – указал председатель. Затем продолжил: – Теперь для вынесения обвинения передаю слово сеньору прокурору.
– Беру на себя эту обязанность, сеньор председатель, – вмешался Ренато. Трибуна влиятельных лиц оживилась разговорами, а затем резко смолкла. Прокурор, сделав безразличный жест, снова сел в кресло, а Ренато Д'Отремон придвинулся к ним, посматривая то на одного, то на другого присяжного, чьи намерения относительно Хуана уже угадывались: