Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Наши документы позволили нам преодолеть поверхностный слой феодальных и сеньориальных отношений, ту свежую и аппетитную корочку, которой так долго довольствовались, ввиду ограниченности самих текстов и к вящему расцвету добротной эрудиции, историки, исследовавшие самые старые крестьянские общества. За сообществом жителей и организацией самоуправления, которая в любом случае, юридически или фактически, в Монтайю не играет большой роли, за крошечной деревенской «элитой» мы обнаружили народную крестьянскую ячейку, которую тексты представляют нам как самую важную, к которой имеет отношение каждый: domus, или осталь. Дом — это одновременно строение и семья, он является принципом, объединяющим имущество и людей [1021] ; именно он в первую очередь важен для крестьян, которые еще не одержимы, как их потомки в современную эпоху, проблемой земли. Мы сталкивались мимоходом со «звездой» или «доброй удачей» domus. Реальность астрального мира! Наследники стремятся уберечь удачу, собирая обрезки ногтей и волос с тела почившего главы семьи. Физическая и родовая идентичность бывшего хозяина перейдет таким образом на наследников, которые займут его место в остале.
1021
Необходимо заново сформулировать проблему исторических истоков domus как объединяющего понятия общественной, хозяйственной и семейной жизни. В начале этой книги я напомнил о старой проблеме древнего иберо-баскского и в целом средиземноморского субстрата. Чтение недавно появившейся диссертации Боннасси, посвященной раннесредневековой Каталонии, заставляет меня подчеркнуть еще более настойчиво роль этого иберо-баскского субстрата (Bonnassie. These dactylogr. vol. II, p. 90 — 98). Но тот же автор отмечает также консолидацию семейных структур с IX—X по XI — XII вв.
Мы в свою очередь рассмотрели и деятельность главы семьи при жизни. Иногда женщина, но обычно мужчина, он, как патриарх, правит судьбами «группы домашних», состоящей из нуклеарной пары и ее детей. Сами супруги могут быть окружены несколькими атомами (слуга, служанка, холостые сестры и братья, вдовая бабка, а иногда и супружеская пара старшего поколения). Эти элементы пришли из типа организации большой семьи, однако они не создают, за редкими исключениями, настоящую большую семью. В каждом поколении domus угрожает изъятие из его владений приданого, в принципе компенсируемое приданым, которое приносит супруга сына-наследника. Если есть сын.
Нас на какое-то время задержало материальное расположение и обустройство domus как места проживания и как Центра земледельческого угодья. Мы по-хозяйски осмотрели его весь, от кухни, или фоганьи, «дома в доме», сердца и очага осталя, до комнат, хлевов и овчарен, которые порой, зимой или в непогоду, также могут быть использованы как спальни для людей.
Между тем мы с большим вниманием обратились к «человеческому содержанию», или к «наличию душ» в доме. Domus расширяется или сжимается в соответствии с хронологическими этапами семейного цикла; в зависимости от них происходит найм полевых работников, когда сыновья в семье еще слишком малы, чтобы налегать на соху; либо приходится покупать руки и труд служанки, когда выросшие дочери начинают покидать дом и выходить замуж в другой domus, находящийся в Монтайю или за его пределами. Нормальный ход цикла предполагает существование системы из минимум трех или больше domus. Два — для того, чтобы стала возможной свадьба двух молодых людей, которая, естественно, не может быть инцестом. А третий domus поставляет двум другим либо принимает от них (в зависимости от места каждого domus в семейном цикле и в распределении между ними богатства) молодых пастухов, молодых волопасов, молодых служанок. Позже того или иного повзрослевшего пастуха в случае необходимости можно будет взять в зятья.
Менее важными, но достойными интереса являются комплексные структуры, связывающие domus между собой либо с их прошлым. Я имею в виду деревенскую общину, не особенно сплоченную и скорее рыхлую. Я имею в виду также род, или genus, который помещает domus в ряд нуклеарных супружеских пар, которые предшествовали ему на протяжении века по прямой линии. Я имею в виду, наконец, родственные связи, объединяющие два или более domus (внутри деревни или выходя за ее пределы) отношениями синхронного кровного родства. Необходимо также упомянуть о соседских, приятельских и дружеских связях между domus, о свойстве, устанавливаемом через браки, точно так же как и об «антисвязях» вражды, которые могут доходить до вендетты, впрочем, не обязательно кровавой, направленной против дома недруга. Наносимые инквизицией удары зачастую рвали основательные и тщательно продуманные скрепы, объединяющие несколько семей через брачные союзы. (Например, вызванные инквизицией ссоры вдребезги разбили дружбу, скреплявшую некогда друг с другом Клергов, Бело, Бене, хитроумно соединенных браками. У простых людей все происходит так же, как у королей: конфликт восстанавливает зятя против тестя, может рассорить между собой шурина и свояка или других свойственников.) Зато те же гонения со стороны церкви, как правило, лишь укрепляли внутреннюю спаянность каждого дома. Возможности, предоставляемые нашими документами для монографического исследования, позволили нам, наконец, вникнуть в отнюдь не вялые, а порой весьма красочные интимные дела господствующего дома Клергов и зажиточных земледельцев Бело.
Несмотря на монографичность нашей задачи — или как раз благодаря ей — Монтайю заставило нас обратиться к дискуссиям, порой весьма многочисленным, которые вели мыслители и экономисты, интересующиеся тем, что можно было бы назвать, вслед за Маршаллом Салинзом, домашним способом производства. Речь в данном случае идет о придании слову «домашний» его этимологического смысла, лучше сохранившегося в английском, чем во французском языке: того смысла, который приближается к смыслу слова domus. Маркс говорил о прежних экономических системах [1022] , «где вся экономическая жизнь по сути сосредотачивается в индивидуальном доме, который сам по себе является автономным центром производства». Но автор «Капитала» в этом тексте имел в виду рассеянную структуру расселения, которая, как он верно или ошибочно полагал, господствовала в Германии в прошлом. Эта географическая распыленность предполагала определенные ограничения — или, скорее, отсутствие ограничений. Сотрудничество между главами семей, каждая из которых независимо располагалась на изолированной ферме или в доме, было сведено к какому-то минимуму. В Монтайю, напротив, дома расположены близко, даже тесно: сотрудничество между domus возникает без труда, пусть и остается ограниченным; оно осуществляется во взаимном одалживании инструментов и утвари, охране лугов, запрете ходить по засеянным полям, свободному пользованию общим источником и т. д.
1022
Sahlins. Op. cit.; Godelier. Anthropologie economique, p. 14 (Годелье использует текст «Очерков» Маркса, перепечатанный в: Sur les societes precapitalistes. P 1970, p. 180-226). t
Идеи Карла Поланьи {409} для нас еще более уместны. Они вдохновляются сформулированной Аристотелем, вслед за Гесиодом, теорией oikos (дома) и oikonomia [1023] («экономики», то есть, в данном случае, управления домашним хозяйством {410} ). Эти идеи лежат в сердце нашей монтайонской проблематики: domus в деревне желтых крестов (и в других местах) является прежде всего, — об этом слишком часто склонны забывать — средоточием власти и сопротивления ей. Есть что победно — или почти победно — противопоставить власти «внешней», которая в «нормальное» время не является слишком авторитарной (сеньория и политическое господство, осуществляемые графом Фуа). Но она может стать гнетущей и неприятной в «исключительном» случае, на который и попадает весь изучаемый мной период: это хронологическое «исключение» является следствием претензий церкви, жаждущей получить десятину, и империализма инквизиции, которая становится тоталитарной.
{409}
Карл Поланьи (1886—1964) — венгерский и американский экономист, антрополог, автор работ «Великая трансформация» (1944), «Торговля и рынки в древних империях» (1957) и др.
1023
Эти ссылки могут показаться странными. Но я вынужден признаться, что если выбирать между «средневеково-феодальной» моделью, блистательно представленной Хилтоном (Hilton R., 1974), и моделью Шанина (Shanin Т 1974), которая делает ставку на очень большую, тысячелетнюю историю «крестьянской экономики», я, безусловно, предпочту вторую.
{410}
Oikonomia (букв. греч. «домострой») — в древнегреческой культуре прежде всего домашнее хозяйство, порядок, управление; под экономикой понимался практический опыт главы семейства, землевладельца, его домашнее хозяйство, семейные отношения, умение содержать в порядке земельную собственность, обучить рабов, заставить их трудиться. Такое словоупотребление восходит (в письменных текстах) к поэме Гесиода (ок. 850 до н. э.?) «Труды и дни», а также к «Политике» Аристотеля, где принципы управления государством выводятся из принципов управления семьей и домашним хозяйством (со ссылкой на Гесиода).
С экономической точки зрения [1024] domus вовлечен скорее в «натуральные», чем денежные связи с другими domus и с иными экономическими единицами; эти связи предполагают отношения взаимности и симметрии (сезонные перегоны скота, натуральный обмен, использование графской мельницы), авторитарное перераспределение и изъятие сельскохозяйственного прибавочного продукта в пользу центра, в данном случае — политико-религиозного (я подразумеваю сбор десятины). Разумеется, в рамках domus присутствует отчетливая тенденция к автаркии и к натуральному хозяйству; в этом отношении меня поразил слабый уровень развития междеревенского или внутридеревенского сотрудничества между базовыми экономическими единицами domus, несмотря на групповую форму поселения. Атомизация производительной деятельности в рамках домашнего хозяйства усиливает в деревне партикуляристский «домашний дух» в противовес «духу землячества», который, будь он более развитым, мог бы возвысить гражданский смысл общины. Наконец, domus завязывает нерегулярные, но реальные контакты с рынком: ярмарки овец, рынки зерна Акс-ле-Терма или Тараскона и т. д. На этих рынках, однако, обмен искажается внеэкономическими соображениями, каковым, например, является принадлежность к одной вере. Торговка зерном (альбигойской веры), которая завышает цену для благочестивого сторонника римской догмы, со всей откровенностью объясняет ему: Я делаю добро больше всего тем, кто в вере (а значит, не тебе [И, 108]).
1024
См. об этом: Polanyi К., 1968-1971, р. 17, 99.
С более общей точки зрения случай Монтайю, исходя из того, что нам известно, является конкретным проявлением моделей, предложенных А. В. Чаяновым в его работе «Учение о крестьянском хозяйстве» {411} . Чаянов исследует сельский мир, рассматривая экономику крестьянской семьи; его точка зрения справедлива практически для всего Запада в период до Адама Смита. В этом типе общества, по словам русского экономиста [1025] , каждый homo oeconomicus {412} является организатором семейной производственной единицы, в которой наемный труд играет лишь второстепенную или эпизодическую роль; экономика в целом функционирует за счет взаимосвязей этих семейных единиц. Общие черты domus Айонского края соответствуют признакам этой «системы домашних хозяйств», основанной на разделении труда по полу: женщины занимаются очагом, работой по дому, кухней, огородом, «зеленью» [1026] для скота и семьи и доставкой воды; что касается лиц мужского пола, они берут на себя работу в поле, в лесу, стадо, эпизодически привлекая мигрирующую и сезонную или местную и семейную женскую рабочую силу. Иными словами, цитируя Ретифа, знатока в этом вопросе, женщина в такой системе занимается внутренними мелочами, а мужчина — внешними делами [1027] . С этой точки зрения производством прибавочного продукта для рынка не пренебрегают (имеются в виду прежде всего овцы, в качестве дополнения — куры и яйца), но преимущественным ориентиром остается самодостаточность, удовлетворение потребностей семьи grosso modo, а не «создание запаса излишков»; речь идет в большей степени о «производстве потребительской стоимости» (пища, одежда), чем о накоплении денег или о «расширенном воспроизводстве сельскохозяйственного капитала». Поскольку изобилие почти не стоит на повестке дня, становится возможным, следуя Аристотелю, отрицать нехватку либо не обращать на нее внимания [1028] . В такой системе люди не являются a priori ленивыми, но стимулы к труду относительно умеренны, поскольку никого не вдохновляют ни соблазны производства излишка, ни наслаждения от накопления бесконечно растущего капитала. Крестьянская семья, если только она достаточно многочисленна и в ней есть «взрослые юноши» и собственно взрослые работники (половозрелые сыновья и дочери: случаи Бело, Моров, Мори и т. д.), работает, таким образом, менее интенсивно, чем в принципе могла бы; тем самым подтверждается закон Чаянова, согласно которому «интенсивность труда в домашней системе производства находится в отношениях обратной зависимости с относительной способностью к труду производящей единицы». Или же, более простыми словами: чем больше в семье способных работать людей, тем меньше необходимость в большом объеме индивидуального труда для обеспечения достаточного минимума, считающегося необходимым для удовлетворения коллективных потребностей domus [1029] . Постоянные сиесты, перерывы для того, чтобы погреться на солнце, многочисленные намеки на праздники, в которые грех работать (днями поминовения святых испещрен календарь) — подтверждает этот отказ от чрезмерного труда. Детство, резерв рабочей силы и одновременно потенциальный генератор свободного времени в следующие десятилетия, находится в центре этой домашней системы, которая не отказывает маленьким детям в любви.
{411}
Александр Васильевич Чаянов (1888—1937) — российский и советский экономист и писатель, теоретик сельскохозяйственной кооперации; его работа «Учение о крестьянском хозяйстве» впервые увидела свет в Берлине в 1923 г., в России она вышла под названием «Организация крестьянского хозяйства» в 1925 г.
1025
Чаянов А. В. Организация крестьянского хозяйства // Чаянов А. В. Крестьянское хозяйство. М., 1989. С. 397; ср.: Sahlins, op. cit.
{412}
Человек экономический (лат.).
1026
«Зелень» в значении «сено» для скота и «овощи» для семьи.
1027
Retif. Les Contemporaines. Vol. И. P 1962, p. 205 («La femme du laboureur»).
1028
Polanyi. Op. cit., p. 99.
1029
Sahlins. Op. cit., p. 89; Чаянов A. В. Указ. соч. C. 232, 252.
Отсутствие излишка делает тем более невыносимыми кабалу или тяжелую десятину. В обществе, где все или почти все бедны, не особенно огорчаются по этому поводу, там, где идеал накопления богатства еще не возникает на горизонте, отмечается низкий уровень агрессивности класса собственно бедняков или безземельного пролетариата. Ведь, в общем, бедные — изобретение богатых, которые нуждаются в них, чтобы существовать. В самой Монтайю молодые люди, которым угрожает нищета, без колебаний покидают родину ради сезонных перегонов, ради мужской холостяцкой цивилизации пастухов [1030] и, следовательно, ради настоящей рыночной экономики. С другой стороны, неотчужденность производителя от средств производства является одним из правил системы, достаточно хорошо обозначенных, по крайней мере в Монтайю: мужчины любого domus, даже наименее обеспеченные, в дополнение к своему жилищу владеют клочком земли; безденежные пастухи, возвращаясь в зрелом возрасте в родные края, являются собственниками нескольких десятков баранов.
1030
См. также — возможно ли указание на сходство? — о Беарне: Tucoo-Chala Р Gaston Febus..., p. 197
Чего нет в монтайонских краях, так это обширных сеньориальных угодий или крупной земельной собственности, такой как в Иль-де-Франс или в южных Альпах. В этих условиях политические отношения (не путать с отношениями власти, охватывающими политику в качестве более всеобщей системы) осуществляются «над уровнем производящих единиц». Как отмечает Салинз, социальная структура, основанная на россыпи domus, является преимущественно анархической. Крестьянство действительно напоминает — один раз можно и согласиться — мешок с картошкой, о котором говорил Маркс. Несмотря на сильное внутреннее единство семьи, мир domus складывается из индивидов, жизнь каждого из которых может оказаться одинокой, грязной, печальной и краткой — solitary, nasty, brutish and short [1031] {413} He будем забывать о высокой смертности, вспышках эпидемий, нищете и репрессиях. Согласно Салинзу, домашний способ производства благоприятствует серьезным конфликтам между маленькими семейными единицами; это мир расколов, сегментарной хрупкости, грандиозных ссор и центробежных тенденций. Гоббс говорил о войне всех против всех. Мы скажем, вместе с Салинзом, о возможной войне каждой семьи с каждой семьей (войне, которая раздута вмешательством инквизитора и его агентов, явившихся из внешнего мира). Деревня Монтайю, которая насчитывает четверть тысячи жителей, в этих условиях замерла на определенном пороге численности населения; его преодоление возможно, если принимать в расчет только природные ресурсы, которых вдоволь в горах, но если бы оно произошло, то создало бы здесь более сложные политические структуры. Потребность в формальном или неформальном лидерстве, однако, дает о себе знать, пусть и в минимальной степени; в Монтайю это лидерство воплощено в доме Клергов: эти господа ухитряются прибрать к рукам местные должности либо манипулировать ими (священика, байля, возможно — консула). Хрупкое сообщество domus не могло обойтись без вожаков: так или иначе оно должно парировать удары, которые извне наносит власть инквизиции; оно должно также сдерживать внутренние распри и центробежные тенденции, постоянно возрождающиеся в деревне. В Монтайю есть, таким образом, свой лидер, Пьер Клерг, которого поддерживает его брат Бернар; крестьяне вознаграждают Пьера за оказываемые им услуги, терпимо относясь к его фактическому многоженству. На протяжении почти двадцати лет он обеспечивает относительную безопасность своих земляков; взамен они не мешают ему домогаться женщин, которые возбуждают его желание.
1031
Гоббс, перефразированный Салинзом (Sahlins. Op. cit.).
{413}
Одинока, беспросветна, тупа и кратковременна (англ.). Так английский философ Томас Гоббс (1588— 1679) определяет в своем главном труде «Левиафан» (1651) жизнь человека, находящегося в состоянии войны всех против всех, что, по его мнению, и является естественным состоянием людей, для выхода из которого они учреждают государство, вещь весьма жесткую и жестокую, но позволяющую иметь хотя бы минимум безопасности.