Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Жители Монтайю и Айонского Прада очень часто — как и большая часть их современников — весьма скептично настроены по поводу самого факта существования чистилища. Многие из них не верят также, что души людей — не считая евреев — могут оказаться после смерти в аду. Ад — это только для чертей и для Иуды Искариота, — заявляет Жан Мори [1008] . — А после Страшного суда туда попадут и евреи, все евреи, но ни одной души других людей. Вот что значит иметь слабо развитое «чувство греха»... Однако они допускают, как и Желис, существование посмертных скитаний или, по крайней мере, недолго го искупления для «двойников» после смерти [1009] , затем следует переход в «место упокоения»; несколько поспешно народная теология отождествляет это упокоение с земным раем, представления о котором распространятся благодаря письменным и особенно устным вульгарным интерпретациям Ветхого Завета. Лишь после Страшного суда души получат доступ в небесный рай: после бесчисленных фольклорных ответвлений мы оказываемся — наконец! — в действительно христианском русле.
1008
II, 513—514. См. также сходные мнения по этому поводу Грациды Лизье и Гийома Остаца (I, 303: ад; I, 208: чистилище).
1009
Гийом Фор, процитированные показания-, Жан Мори (II, 512) говорит об очищении, длящемся три дня после смерти, за которым душа отправляется в земной рай, который в фуаской и окситанской «Вульгате» отождествляется с местом упокоения, признанным традиционным фольклорным мышлением. Таким образом, существуют следующие этапы: Жан Мори: 1. смерть —> 2. чистилище (3 дня) —> 3. земной рай —> 4. небесный рай (после Страшного суда); Арно Желис: 1. смерть —> 2. скитания (искупительные, две недели или больше) —> 3. упокоение, то есть земной рай —> 4. небесный рай (после Страшного суда); Гийом Фор: 1. смерть 2. скитания —> 3. (?). Эти различные последовательности являются вариациями общей темы чередования этапов, которую можно обнаружичъ в окситанской литературе непосредственно следующего за нашим периода (Jeanroy, р. 46—48) и даже в теологии своего рода окситанского папы Иоанна XXII. Эта теология будет отброшена после смерти Иоанна XXII самим Жаком Фурнье, который станет его преемником под именем Бенедикта XII. Вот резюме различных версий: Ж. Мори —>2 —>3 —>4; А. Желис 1 —> 2 —> 3 —> 4; Г Фор 1 —>2 М. Бюскай (I, 499) ... 2 ...; Жанруа (см. следующие примечания) 1 —> 2 —> 3 —> 4; Иоанн XXII 1 —>? —>3 —> 4. Отметим, что согласно Мангарде Бюскай, катарская теология которой фантастична и фольклоризована, души отправляются сразу же после смерти в место упокоения лишь в случае «еретикации» (consolamentum). В отсутствие еретикации классический предварительный период скитаний post mortem становится, следовательно, весьма вероятным и в версии М. Бюскай. Краткие данные о Иоанне XXII см.: Catholic Encyclop., ст. «Иоанн XXII»; Verlaque V. 1883, р. 158, р. 215 (позднейшая реакция Бенедикта XII).
И тем не менее арьежцы сумели сберечь свои народные традиции, относящиеся к загробному миру, сохранив им место в долгом промежутке между индивидуальной смертью и Страшным судом, а особенно в границах короткого отрезка времени, располагающегося между первой, физической смертью, и исчезновением «двойника», отправленного в место упокоения. Эти традиции, которые большей частью были нехристианскими и даже дохристианскими, вынуждены были, однако, сосуществовать с христианством римского толка, и наоборот. Либо, и это совсем иная проблема, они должны были согласиться на совместную жизнь с альбигойством «добрых христиан», плодя более или менее убогие гибриды. Фольклор также порой оказывается странным соседом. Как бы то ни было, эти укоренившиеся формы культа мертвых будут существовать в верхней Арьежи до XIX века и даже дольше: посещения привидениями домов инкогнито; важная роль ночи накануне дня Всех святых, с трапезой, приготовленной в этот день для мертвых, которые сразу после нее должны отправиться в место упокоения, и т. д. [1010]
1010
Moulis A. Traditions et coutumes..., 1972, p. 61. Ср.: Bordenaue, p. 231.
Каталонская и окситанская вера в двойные врата смерти (физическая смерть, за которой следуют скитания, завершающиеся «малой смертью», ведущей к упокоению) является местным пережитком очень древнего ментального субстрата, который более или менее успешно соединился с некоторыми элементами христианства, так и не слившись, однако, с ними полностью [1011] .
Однако в мире есть и вещи помимо фольклора. Даже в его собственных владениях, он не может похвалиться тем, что ему привержены все обитатели здешних краев, — до этого далеко. Некоторые из них скептически полагают, что у души нет ни формы человеческого тела, ни бледного лица «двойника». Они удивляются, что не видят, как душа выходит изо рта умирающего, когда он испускает дух [1012] . Другие полагают, что душа — это хлеб, или ветер, или же — простое дыхание, действительно испускаемое в самый момент смерти. Согласно другим, душа — это кровь. К ближайшей жатве будет уж три года, как это приключилось, — заявляет Гийеметта Бене из Орнолака (I, 264), — а было дело в моем огороде в деревне. Я упала да расшибла нос, так, что пошла кровь. И я сказала женщине, что прибежала мне на помощь:
1011
«Земной рай» через три дня после смерти: II, 463, 481, 511, 512; см. также: I, 133, прим. 61; скептицизм по поводу ада: I, 303 (Г. Лизье); по поводу чистилища: I, 208 (Г Остац); земля упокоения: I. 499 (Мангарда Бюскай); Иоанн XXII: Verlaque, op. cit.; Voyage au purgatoire de saint Patrice. Toulouse, 1903, p. 46—48 (Bibliotheque meridionale, vol. VIII): текст 1397—1398 гг. (путь избранных: смерть —> чистилище —> упокоение или земной рай —> небесный рай). См. также: Hertz, 1970, глава, посвященная «примитивным» представлениям о смерти.
1012
Гийеметта Бене из Орнолака (I, 264) и П. Мори (цит. выше, после его определения души как подобия тела). В целом же разнообразие и разнородность мнений, относящихся к загробному миру и к судьбе души после смерти (римско-католических, еретических, фольклорных, материалистических и других) можно противопоставить почти единодушному восприятию земных вещей, в центре которых находится главенствующий феномен domus.
— Это ж душа! Душа! Кровь — и есть душа!
Человек состоит не из одной только души, которая, за редким исключением, охотно считается бессмертной. Необходимо также помнить о его духе, который во время сновидений может выйти из тела спящего, в котором обычно пребывает. Монтайю в целом и Пьер Мори в частности восхищены загадкой сна и exemplum с ящерицей, как его рассказывает Филипп из Алейрака, «совершенный» из Кустоссы. Этот exemplum с некоторыми вариациями без устали воспроизводился средневековыми рассказчиками на протяжении многих веков [1013] , прежде чем возник, в конце концов, на берегах Арьежи, в диалогах пастухов. Давным-давно, — рассказывает Филипп из Алейрака, — оказались как-то двое верующих на берегу потока. Один из них заснул. Другой же не спал, — и вдруг он увидел, как изо рта спящего товарища выбралось существо, похожее на ящерицу. И тут эта ящерица по жерди или по тростинке, что была переброшена с одного берега на другой, перебежала ручей. На том берегу был череп осла. И ящерица принялась сновать, то появляясь, то исчезая в отверстиях черепа. А потом она обратно вернулась в рот спящего, перейдя поток по жердочке. И она делала так несколько раз, снова и снова. Увидев такое, тот человек, что не спал, решил пуститься на хитрость: он подождал, пока ящерица перебежит на тот берег и приблизится к ослиному черепу, — и убрал жердь! Ящерка оставила ослиный череп и вернулась к ручью — а перейти никак не может! Жердочки-то нет! И тут вдруг спящий принялся биться и метаться, но, однако, никак не просыпался, несмотря на все усилия, что прилагал бодрствующий, чтобы разбудить его. Тогда тот, что не спал, вновь перекинул жердочку через поток. Ящерка тут же вернулась и забралась через рот обратно в тело спящего. Он тотчас проснулся и рассказал своему другу, какой он только что видел сон:
1013
См. по этому поводу готовящуюся к изданию серьезную работу г-жи Казенав.
— Снилось мне, — сказал он, — что переходил я реку по мосту, а потом вошел в большой замок с многими башнями и комнатами; а когда хотел вернуться обратно, не нашел больше моста! Никак нельзя было пройти, и я стал тонуть в реке, потому и метался (во сне). А потом мост явился вновь, и я смог вернуться.
Подивились оба верующих такому приключению и отправились к одному совершенному, чтобы рассказать ему о том. И он дал им ключ к загадке. Душа, сказал он им, все время остается в человеческом теле. Дух же человека может выходить и возвращаться в человеческое тело, точь-в точь как ящерица, что выходила изо рта спящего к ослиному черепу и обратно (III, 152).
Таким образом, согласно одной из версий, у человека есть свой собственный дух-ящерица, который управляет им во время бодрствования и выходит порезвиться во время сна и сновидений. У человека есть также душа, имеющая вид «двойника»: после смерти она будет следить, если верить фольклору, за спокойным сном близких покойника.
Отсюда — искушение вертикалью. Надо спасти эту душу. Или спасти этот дух (наши крестьяне порой испытывают затруднения с подбором слов). Вырвать ее из когтей демонов, получающих отвратительное удовольствие, преследуя мертвых «двойников» в призрачном «горизонтальном» пространстве, которое нас окружает. Крестьянская одержимость спасением души играет на руку, следовательно, идее рая римской догмы. Этот рай — большой дом, огромный воздушный или стратосферный domus, в котором, как бы обширен он ни был, трудно будет уместиться всем душам покойников, настолько стало велико их число от начала времен [1014] .
1014
О надежде на лучшую жизнь после смерти у крестьян, таких как Гийом Бене: I, 203, 321. Вся ориентированная на спасение души религиозность Монтайю в целом основана на перспективе предполагаемого рая; см. также: I, 202 (Гийом Остац).
Затем в самом сердце катарского Монтайю появляется другая «вертикальная» гипотеза, относящаяся к загробному миру. Своего рода вертикальный замкнутый цикл. Она соблазнительна для верующих и для симпатизирующих, даже отдаленно, нашему горному альбигойству. Души праведников, согласно этой концепции, поднимутся однажды на небо, откуда они когда-то спустились, — и откуда, возможно, в новом круге цикла они спустятся снова, чтобы в конце концов опять подняться туда позже! И так далее [1015] .
1015
Эта любопытная гипотеза «с многими циклами» упомянута вскользь Жаком Фурнье в виде вопроса, адресованного Пьеру Мори, который в ответ говорит просто, что ничего не знает о ней (III, 245).
Миф о первоначальном падении, как мы говорили, без устали пережевывается в Сабартесе и в Каталонии всяким уважающим себя пастухом [1016] . В завязке этого мифа увлеченные лукавым духи снегом сыплются на землю сквозь дыру в раю. И любители вечерних рассказов беспрестанно возвращаются к запоминающимся деталям: поначалу Всевышний вовсе не замечает этого масштабного падения; затем удивляется и не может понять, в чем дело; наконец, гневается и в спешке закрывает своей могучей ступней небесную дыру. Но уже немного поздно: немалая часть духов просочилась из отчего рая и упала на землю; они становятся жертвами ловушек в виде женщин и вместилищ из человеческой плоти, приготовленных для них дьяволом [1017] . Здесь осуществляется низшая часть мифического цикла: метемпсихоз. Духи и (или) души (все та же терминологическая неопределенность) покидают человеческие тела или плотские вместилища после их смерти (III, 221). Они несутся так быстро, как только могут, на поиски нового тела, поскольку их истязают демоны-искры (отметим в этом вопросе сходство с дьяволами сабартесского фольклора, терзающими души). Они хотят реинкарнироваться как можно скорее в каком-нибудь зародыше, который станет впоследствии телом человека или животного. В этом проявляется собственно метемпсихоз, являющийся оригинальным, несводимым к другим, элементом альбигойства [1018] ; вместе с тем не исключено, что этот элемент «накладывается» на некоторые народные традиции. После этого, совершив какое-то количество «блошиных скачков» из тел животных в тела людей, души могут замкнуть круг. Став душами «совершенных», они извлекают пользу из аскетической жизни, либо, будучи в последний момент «еретикованы», получают перед смертью consolamentum. В этом случае они возносятся после смерти в рай, откуда в свое время упали [1019] . Это финальное вознесение к обители Отца завершает цикл и происходит через семь последовательно расположенных небес (III, 245). Когда все добрые души или все добрые духи покинут таким образом наш мир, чтобы вернуться в райскую отчизну, на земле больше не останется праведников. В ней не будет больше никакого смысла, становится возможным конец света. Четыре стихии смешаются друг с другом. Тогда небо упадет на землю, говорят пастухи из Монтайю, повторяющие по этому поводу слова братьев Отье. Луна и солнце погаснут. Огонь будет жечь море, а море, вздувшись гигантским приливом, потушит огонь. Земля превратится в озеро смолы и серы — короче говоря, в ад.
1016
II, 33-34, 199, 407, 489-490; III, 130, 219 et passim.
1017
Катарский миф о грехопадении в его оригинальном виде был уже упомянут с некоторыми деталями в Liber anfiheresis, составленной в конце XII в. (текст см.: С. Thouzellier, 1960, р. 206).
1018
«Семейный» метемпсихоз, воззрение, согласно которому душа умершего ребенка попадает в тело следующего ребенка, зачатого его матерью, связан, разумеется, с идеологией domus (I, 203, 205).
1019
II, 411 (П. Отье) et passim.
Что же касается «утешенных» верующих, которые отныне станут «собратьями», объединенными в большом братстве монтайонцев, признанных достойными небесного спасения, они будут плясать в день окончательного спасения, попирая ногами всех неверующих, прямо как ягнята прыгают на луговой траве или на жниве убранных полей (II, 32).
Итак, души праведников обоснуются в раю. В чем будет заключаться их счастье? Очень просто, говорит Пьер Отье своей очарованной аудитории скотоводов и пастухов, рай будет большой территорией любви, огромной материнской утробой, где будут царить равенство и добрые отношения (II, 411). У каждой души будет там столько же блага и счастья, как и у любой другой; и все будут составлять одно; и все души будут любить друг друга, как если бы они любили душу своего отца или своих детей. Таким образом Пьер Отье, гениальный философ из Сабартеса, дает нам ключ к своим представлениям о священном, которые снова оказываются лишь замаскированными социальными представлениями. Ни слова с его стороны о каком бы то ни было видении религиозного блаженства — по крайней мере, в этом отрывке. Рай станет подобием гигантского domus Монтайю, где монтайонцы будут безгранично любить друг друга, как если бы каждый из них жил в доме другого. Как если бы все они были друг другу отцами, матерями, братьями, сестрами, составными частями единого и огромного осталя в масштабах человечества. Идеи Пьера Отье в их наиболее соблазнительном для аборигенов виде предполагают своего рода одновременно круговое и направленное вверх движение, которое ведет от земного domus к вышнему, от крохотного и несовершенного деревенского осталя к большому, духовному и совершенному осталю рая. И, возможно, в обратном направлении. Всеобщий инцест? Почему бы и нет. Возьмите постоянные фантазии Пьера Клерга или, ближе к нам, Ретифа де ла Бретона. В маленькой заметке, озаглавленной «Женщины, слушайтесь ваших мужей» Вольтер также, хотя и в ироническом духе, поставит проблему небес как проблему взаимной любви: «В раю... несомненно, все будут предаваться любви, но совсем не так, как в нашем земном мире. Вы же прекрасно чувствуете, что в этом мире мы предаемся любви весьма несовершенно» [1020] .
1020
Voltaire. Femmes, soyez soumises a vos maris // Melanges philosophiques. Vol. 4, 1773, p. 148.
Глава XXVIII. Дом и потусторонний мир
И что его гонит? — примерно так вопрошало название некогда нашумевшего фильма или книги, сегодня совершенно забытых.. Что заставляет идти, двигаться, волноваться человека из Монтайю 1290—1325 годов? Каковы глубинные мотивы, центральные интересы, помимо биологических базовых стимулов (еда, секс) придающие смысл существованию этого человека? Одним словом, каковы фундаментальные жизненные понятия или ментальные представления, that make him tick {408} , которые поддерживают в монтайонцах это tic tac, как красочно выражаются англосаксы? Я часто задавался вопросами подобного типа в отношении крестьян эпохи Старого порядка. Разумеется, невозможно найти ответ, который был бы применим и приемлем в масштабе целой нации. Но на уровне тщательно исследованного маленького сообщества, наподобие Монтайю около 1310 года, представляется вполне разумным сформулировать проблему и постараться найти решение.
{408}
То, что заставляет его работать, «тикать» (англ.).