Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Точно так же мы мало информированы в том, что касается обширной области народной шутки. Она, само собой разумеется, зачастую антиклерикальна (у попов, что ни слово, то блажь, что ни слово, то «трюфель»), эксплуатация этой доступной и неизменно благодатной жилы принесла немало удачных возможностей Пьеру Отье проявить свое красноречие (II, 422). Но она же могла обернуться чистой забавой для развлечения компании, возможно, сопровождаясь «пари» между приятелями. Гийом Отье подобрал на берегу Арьежи камень и подбил приятеля поспорить на пирог с рыбой:
— Тебе не докинуть этот камень до реки, — говорит Отье.
Ударили по рукам. Гийом тут возьми и брось свой камень в воду, чтобы товарищ уже не мог этого сделать; так он и выиграл свой спор и свой пирог (II, 106). Под конец этого рассказа слушатели «схватились за животы».
Местные пословицы (некоторые из них дошли до нас благодаря Жаку Фурнье) очень часто являются суждениями по поводу сексуальной или супружеской жизни. В них заключены некоторые базовые утверждения, относящиеся к вечности мира, к его внутренней логике, к запрету инцеста, к философии брака. Они тесным образом связаны с философией и этикой этих краев.
Сфера народных культов, в их ортодоксальной или гетеродоксальной версиях, уже была исследована в связи с религиозными установками: мы видели, что, в конечном счете, население Сабартеса (включая Монтайю) во многих отношениях демонстрирует значительную степень христианизации. Это не препятствует постоянному присутствию чудесного. В числе прочих мест оно может обитать в источниках: в чистом ключе, например, живут рыбы, поджаренные с одной стороны после давней неудачной попытки приготовить их [956] . Сами христианские обряды остаются связаны с вопросами здоровья и общения крестьян: крещение, как мы уже говорили, дает детям красивое тело и лицо; оно хранит их впоследствии от опасности утонуть и от угрозы быть съеденными волками (II, 16). В некоторых церквах танцуют, причем среди публики могут быть пьяные [957] .
956
III, 52, 60 (горячий источник?). О катарском чуде, сотворенном Гийомом Отье, см.: I, 285.
957
I, 145; см. также: Bordenave, р. 257.
Более подробны данные, относящиеся к магии, колдовству и, особенно, к привидениям.
Магия как таковая не занимает центрального места в менталитете или в практической деятельности жителей Сабартеса и Монтайю; однако она имеет важное значение как техника, с помощью которой можно добиться того или иного действия, получить какой-то предмет или информацию. Большой блок этой магии связан с традиционной «медициной» знахарей и особенно знахарок, отнюдь не обязательно неэффективной. С другой стороны магия может смыкаться с действительно дьявольским колдовством, отдельные черты которого проявляются в Сабартесе, — они едва различимы и даже, стоит об этом сказать, почти несущественны.
Мы уже отмечали присутствие в Айонском Праде знахарки, На Ферриеры, рецепты и приемы которой нам неизвестны (I, 337). В другом случае Беатриса де Планиссоль обращается, как мы видели, к крещеной еврейке, которая рассказывает ей о магических достоинствах пуповины детей мужского пола от ее дочерей (приносят успех в суде) и о свойствах менструальной крови тех же дочерей (обеспечивают супружескую любовь в будущем зяте). Беатриса — снова она — получает также от одного паломника семя растения, именуемого живучка, которое должно сотворить чудо излечения внука от эпилепсии. Но ап. Павел и его храм окажутся более эффективными в борьбе с болезнью ребенка, чем семя трилистника. Таким образом, магия, о которой идет речь, носит практический характер, но это отнюдь не черная, скорее белая магия, даже ультрабелая с того момента, когда отказываются от доставленной благочестивым паломником живучки и принимают в качестве целительного средства заступничество апостола. Впрочем, по поводу постоянно применяемых ею магических рецептов (I, 249) Беатриса подчеркивает, что считает их лекарствами, которые, по слухам, эффективны; она никак не считает их вредоносными, несмотря на слегка сверхъестественный характер их использования. Вдову шателена, собирающую рецепты еврейки, паломника и других людей, и саму можно считать не чуждой колдовства: она использует, скорее богобоязненно, чем святотатственно, тайные средства, которые собирает где придется, чтобы добиться здоровья и благополучия своих детей и внуков; она поддерживает постоянный контакт с гадалкой по имени Гайарда Кю, уроженкой Вариле (I, 247, 257).
Дриада голубых кровей не единственная в Монтайю верит прорицателям; все монтайонское племя Мори, укрывшееся к югу от пиренейской гряды, обращается к мусульманскому гадальщику, чтобы разузнать про здоровье животных и людей, а также про дальнюю дорогу и свадьбу, которые впереди (II, 39). Как можно предвидеть, мавры и евреи (чаще еврейки) пополняют ряды прорицателей, и несколькими поколениями позже последние вдруг будут объявлены ведьмами [958] теми священниками, которые не смогут долее сохранять в этом вопросе хладнокровие Жака Фурнье, — тот был слишком занят, гоняясь за более крупной дичью. Но не только представители религиозных меньшинств, иудеи и мусульмане, предаются колдовскому промыслу по ту и эту сторону Пиренеев: в Акс-ле-Терме (I, 156—157) некие нотариус и клирик практикуют искусство святого Георгия, которое в этом городке заключается в использовании способности маленькой девочки видеть в зеркале путь к похищенным вещам. Одна женщина из Акса и ее зять надеются таким способом вернуть два отреза шерстяного сукна, потерянного или украденного на ярмарке в Фуа. Отыскание пропавших вещей может происходить даже без посредничества обретающихся на грешной земле специалистов. Деве Марии Монгозийской, например, поручается вернуть непосредственно законной владелице добро, которое воришки, чье сердце должна смягчить Богородица, похитили у одной орнолакской крестьянки. За последней, само собой, остаются пламенные молитвы к Деве Марии. Повседневная астрология, которой занимаются деревенские женщины или кюре, перемешивается с «суевериями» по поводу обрезков ногтей и волос, которые хранят удачу осталя. Эти магические знания разнообразны и зачастую, но не исключительно, являются женской прерогативой.
958
Michelet J. Sorciere… p. 33 (рус. изд.: Мишле Ж. Ведьма. Женщина. М., 1997).
Ищите женщину [959] . Ищите также пастуха. Некая трава, положенная недоброжелательным пастухом на сырную закваску, не дает молоку створожиться в сыр. Такая же трава, помещенная на желудок (?) женщины, уподобляемый ведру с молоком, не дает мужскому семени «створожиться» в зародыш: магическая «стерилизация» семени... И снова: во всем этом ничего дьявольского; Жак Фурнье, одержимый охотой на катаров, не задерживается на мелких магических безделицах. Насколько сильно это отличается от шнурочков {394} XVI века, другого ритуала сексуальной «стерилизации», который Жан Боден {395} и прочие демонологи будут преследовать вплоть до костра как преступный сатанизм [960] .
959
О другой женщине-ведьме, или псевдоведьме, отрицающей евхаристию, см.: II, 305.
{394}
Шнурочки — особое магическое средство, известное не позднее XVI в., а скорее и ранее. Человек, ревнивец или отвергнутый влюбленный, должен был завязать на ленточке три узла, приговаривая при этом определенные заклинания, причем при завязывании второго узелка он должен назвать по имени того, на кого он наводит порчу; данный «шнурочек» подбрасывался в дом к счастливому сопернику, лучше всего в кровать, и тому была обеспечена импотенция.
{395}
Жан Боден (1530—1596) — французский политический мыслитель и юрист, автор знаменитого сочинения «Шесть книг о республике» (1576), в котором он выдвигает проект ограниченной монархии, один из основоположников международного права, поборник гуманизации пенитенциарной системы и, одновременно, ярый сторонник преследования ведьм. В книге «Демономания» он призывает к беспощадной борьбе не только с подозреваемыми в колдовстве, но и с теми, кто высказывает сомнения в реальности такового.
960
См. мою статью по поводу шнурочков в специальном номере журнала Europe, посвященном Фрейду (март 1974 г.). О магических ритуалах, относящихся к мужскому семени и к створоживанию, см. гл. X. Ср.: Institoris, cd. 1973, p. 438 («молочная» магия).
Итак, на скамье подсудимых Сатана. Присутствует или отсутствует он в Монтайю? Не один ли шаг от ворожеи до ведьмы? И легко ли его сделать? Ответ не так прост. Одно дело — верить в дьявола. Другое — приписывать ему, по обыкновению церкви и множества людей в более поздний период, причинную связь с магическими действиями, к которым при случае прибегает любая крестьянка в горах.
То, что в Сабартесе дьявол как у себя дома — в душах, в телах, в вещах, — совершенно очевидно. Пошел ты к черту; сгинь, нечистая сила; грядет день торжества дьявола; Святая Мария, дьявол явился, — таковы самые невинные выражения, используемые крестьянами и крестьянками, находящимися под влиянием ереси при виде католического священника и, в ответ, — сторонниками римской веры при виде «доброго человека». Стоит женщине-альбигойке, или предположительно альбигойке, или альбигойке лишь по расчетам ее ближних начать вести себя как добрая католичка — и причина этого сразу же ясна ее окружению: в нее вселился дьявол, она одержима дьяволом, indemoniata, dyablat. Для крестьян, знакомых с альбигойством, наш мир в принципе изначально плох, а жизнь является лишь смертельной болезнью, поэтому им не составляет никакого труда повсюду видеть руку дьявола и угадывать снующих вокруг бесов. Да ведь тогда черти — наши братья, — говорит один сельский житель [961] , впечатлившийся иноверческими речами Арно Тессейра, предвосхитившими выражение Сартра, согласно которому ад — это другие.
961
II, 200; см. также по поводу всего предыдущего фрагмента: I, 338, 340, 351, 364, 462; II, 73, 184, 200, 244, 365; III, 174-178. См. также: Vourzay. Vol. I, p. 69, 74—75.
Итак, дьявол повсюду... но только не там, где начнет его в один прекрасный день искать церковь, не там, где она уже пытается его найти, — еще вяло, слепо тыкаясь без особенного успеха и без особенной убежденности. Мы только что видели, какое — довольно существенное — значение имеют магические действия в повседневной жизни; тем не менее, ни vulgum pecus, ни духовенство не отождествляют их с дьявольщиной и колдовством, несмотря на некоторые попытки. Таково большое отличие начала пиренейского XIV века от заполненного охотой на ведьм XVI века; последние обречены стать огненными жертвами преследований, организованных пиренейскими судьями-параноиками, которые возведут деревенскую магию в ранг сатанинского заговора. Около 1300 года подобный образ мыслей еще ни чем не проявляет себя: костры предназначены катарам.
Конечно, Сабартес не вполне чужд мысли о практическом использовании предоставляемых адом услуг. Айкар Боре из Коссу упоминает о возможном обращении к дьяволу, говоря об одном из своих врагов, которого он отправил в тюрьму. Он затыкает рот своей протестующей куме, говоря ей: Заткнись, кумушка; ведь у дьявола иногда больше власти, чем у Бога, и, стало быть, мне надо взять в помощь Бога или, того лучше, дьявола [962] . Но Айкар Боре — преступник, соучастник убийства, и его случай остается единичным.
962
III, 348; в целом: III, 347-348.