Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Раймон тогда был, должно быть, подростком или совсем ребенком. Он еще раз принял за истину — лет на семь-десять! — странные речи одного из старших, впрочем, товарища по работе:
— Я поверил во все это, — скажет позднее Раймон. — потому что Гийом Делер был старше меня.
В этом не было никакой глупости со стороны Раймона. Он мыслил, как бессознательный материалист, что душа животного равноценна человеческой, ибо они обе из крови. Просто авторитет более респектабельного возраста основательно подкрепил в возможно несколько причудливом сознании юного Раймона предрассудки наивного натурализма. Бог есть мир, — в здравом рассудке веровал с тех пор юный мулопас, — что же касается человека и животного, то души их в основе имеют кровь, а стало быть, большого отличия друг от друга не имеют.
Культура идет от старшего к младшему. Это не мешает инновациям, но затрудняет их и делает более специфичными. Обратный маршрут, который направил бы аккультурацию снизу вверх, например от сына к отцу или от сына к матери, представляется затруднительным [496] {253} . Я уже приводил случай Жанны Бефай, обратившейся вновь в римскую веру в каталонском изгнании. Она не встречает никакого понимания у своей матери Эмерсанды, старой альбигойской крестьянки из Монтайю [497] . Вплоть до того, что катарка-мать и католичка-дочь доходят до обмена затрещинами. Даже когда ребенок мужского пола становится священником, а значит обретает изрядный запас культурного превосходства, его влияние на отца с матерью, которые остались деревенскими земледельцами, оказывается более ограниченным. Однажды в праздничный день в Монтайю, — рассказывает Гийеметта Клерг (I, 335—336), — стояла я на деревенской площади с малой дочерью на руках... подле дома моего отца, а ниже прилегающей к дому овчарни оказалась Гийеметта Жан, жена Пьера Жана из Прада и сестра моей матери. Она подозвала меня... и говорит:
496
См. по этому поводу о весьма отличных «моделях», утверждающихся в современном мире, интервью этнолога Маргарет Мид («Le Nouvel Observateur», 1973, 18 sept.).
{253}
Маргарет Мид (1901—1978) — американский этнолог; изучала отношения между возрастными группами у народов Океании, детскую психологию. Приводимая схема трансляции культуры — от старших к младшим — соответствует, в терминологии М. Мид, постфигуративной культуре: «Разграничение, которое я делаю между тремя типами культур — постфигуративной, где дети прежде всего учатся у своих предшественников, кофигуративной, где и дети и взрослые учатся у своих сверстников, и префигуративной, где взрослые учатся также у своих детей, — отражает время, в которое мы живем. Примитивные общества, маленькие религиозные или идеологические анклавы главным образом постфигуративны, основывая свою власть на прошлом... Теперь мы вступаем в период, новый для истории, когда молодежь с ее префигуративным схватыванием еще неизвестного будущего наделяется новыми правами» (Мид М. Культура и преемственность. Исследование конфликта между поколениями // Мид М. Культура и мир детства. М., 1988. С. 322).
497
См. также II, 459: Гийеметта Мори «защищается» своей «каталонской невестки», которую она очень любит, хотя эта невестка не является еретичкой.
— Мне бы поговорить с братом моим, Прадом Тавернье... Еретики или добрые люди разбираются в душах... А священники преследуют добрых людей.
И еще сказала моя тетка:
— Если бы только мой сын Пьер Прад, который ныне священником в Жуку [498] , узнал, что я пришла сюда поговорить с Прадом Тавернье, он уже никогда не пожелал бы меня видеть или делать мне что-то доброе.
498
Жуку — населенный пункт в современном департаменте Од.
— И верно, — заключает свой рассказ Гийеметта Клерг, — позднее священник Пьер Прад забрал свою мать Гийеметту Жан в Жуку. Там и закончились ее дни. Этот священник поступил так потому, что очень хорошо понял: иначе моя тетка пристанет к еретикам.
В случае с Гийеметтой Жан влияние сына-священника оказывается, в конечном счете, эффективным только благодаря принуждению к совместному проживанию. Мать отнюдь не убеждена в интеллектуальном превосходстве своего отпрыска, Пьер Прад осуществляет влияние только через силу.
И еще достигает ли он своих целей! Он не мытьем, так катаньем вынуждает мать не встречаться впредь с «добрыми людьми». Что касается Раймона из Любара, крестьянина-овцевода из Кие, то влияние по линии «сын—отец» на сей раз совершенно ничтожно. Раймон, у которого были контакты с катарами, неистовый антиклерикал. У него есть все основания для такой позиции, поскольку он ненавидит карнеляжную десятину, которой облагаются его овцы. У этого «кюрееда» [mangeur de cures] есть сын, который сделал церковную карьеру, но не смягчил тем отцовского сердца. Чтоб они сдохли все, эти грамотеи, — восклицает Раймон в приступе гнева против десятины, — и сын мой, поп, вместе с ними [499] .
499
II, 328. О реальной крестьянской деятельности Раймона из Любара, которому как овцеводу полагалось платить карнеляжную десятину: II, 316.
Столь малое влияние сыновей, даже духовного звания, на тех, кто дал им жизнь, тем более примечательно, что обычно приходское и церковное духовенство, несмотря на не вполне строгие нравы, пользовалось сильным культурным влиянием (в антропологическом смысле этого термина) в верхней Арьежи. Но правило, согласно которому влияние «отец—сын» действует только в одном направлении, кажется сильнее. Старый катар Понс Клерг — и тот не позволяет себя убедить последним католическим перевоплощением своего сына, кюре Пьера. Отец может на склоне дней угнетаться сыновьями [500] , однако он не даст себя обратить в их веру, если она не совпадает с его убеждениями. Крестьянин может, в крайнем случае, позволить жене и теще водить себя за нос в идейном плане [501] . Но только не сыновьям [502] .
500
См. гл. XIII.
501
См. гл. XIV (еретикация Г Гилабера).
502
Между тем катарствующая мать (I, 413-414, 423) поддается дочери и сыну, тоже находящимся под влиянием ереси, когда она заранее благорасположена к их требованию согласиться на consolamentum для сына. Конфликт поколений, выделяемый нами здесь, касается, главным образом, отцов или матерей, которые остаются катарами и отказываются поддаваться влиянию своих детей, возвратившихся в лоно католичества. По поводу разногласий «мать—сын» в подобном контексте см. также о враждебности Арно Бай-Сикра к памяти матери, оставшейся верной ереси вплоть до костра (II, 21 sq.).
В этом мы, конечно же, узнаем авторитарные patterns {254} арьежского domus, которые освящают неограниченную власть старшего поколения (отцов, а при случае матерей) по отношению к младшему (сыновья, дочери). Но разве можно совершенно не считаться с талантом как одним из факторов выдающегося успеха пропаганды Отье? Катарские миссионеры из Акс-ле-Терма — это отнюдь не юноши, вознамерившиеся обратить своих товарищей-сверстников, и не их старшие родственники. Трое Отье, Пьер, Гийом (братья) и Жак (сын Пьера), образуют авторитетную странствующую фратрию-domus. Она перемещается, чтобы обратить в свою веру более скромные, но уверенные в своих правах domus. Процесс обращения осуществляется на молекулярном уровне, между равными, и принцип подчиненности сына отцу, молодых старшим остается в целости и с той, и с другой стороны.
{254}
Pattern — модель (англ.). В данном случае речь идет о моделях образа жизни.
Таким образом, монтайонская культура производится и воспроизводится через местные иерархические структуры социальности {255} без значительного вмешательства книги и письменности. В серии ставших классическими работ Морис Агюлон описал формы, в которых протекает жизнь в обществе Юга, которые представляют собой первый фактор религиозной и фольклорной трансмиссии, а также политизации окситано-провансальской деревни XVII—XIX веков [503] . Братства кающихся грешников, которыми долгое время занимались историки из Экса, уже были предвосхищены подобными объединениями эпохи Ренессанса, продолжающими свое существование между 1550 и 1700 годами в обширной зоне барочных психологических комплексов от Тулона до Тулузы. Они специализируются на погребении бедных, на покаянных или сиротских процессиях ad hoc, сопровождаемых в городах колокольным трезвоном на весь свет. В XVIII веке на менее мрачном фоне цивилизации рококо, когда смерть несколько ослабляет свои грозные объятия, братства кающихся грешников превращаются на какое-то время в гастрономические и пиршественные союзы, они переориентируются даже на масонские ложи и атеизм. {256}
{255}
Структуры социальности — так здесь переведен (в других случаях, в зависимости от контекста, используются выражения социальность, общественная жизнь, формы общественной жизни, социальные связи) используемый Э. Ле Руа Ладюри термин sociabilite', «трудно переводимое понятие, означающее формы, в которых протекает в ту или иную эпоху жизнь в обществе» (Мильчина В. «Элегантная жизнь» от Бальзака до Пруста // Мартен-Фюжье А. Элегантная жизнь, или Как возник «весь Париж». М., 1998. С. 5).
503
Agulhori М. Penitents et francs-macons...
{256}
Рококо (фр. rococo, от rocaile — декоративный мотив в виде раковины) — стиль в европейском искусстве XVIII в., в основном во Франции, характеризующийся грациозным, прихотливым орнаментальным ритмом, изящными и легкомысленными сюжетами. Название стиля переносится и на эпоху в целом — эпоху легкости, фривольности, цинизма и довольно поверхностного атеизма. Французское масонство той эпохи также имеет свою специфику: «Времяпрепровождение братьев-масонов, собиравшихся в ресторанах и кабачках, не отличалась строгостью нравов: роскошные обеды и карточная игра, по-видимому, главное их занятие» (Васютинский А. Французское масонство в XVIII в. // Тайные ордена: Масоны. Харьков, Киев, Ростов-на-Дону, 1997. С. 53).
Без слов ясно, что южные формы общественной жизни, или просто общественная жизнь, оказывается очень живучей в Монтайю 1300-х годов, но отнюдь не принимает тех наводящих тоску или смеховых форм, которые она легко приобретает в более поздней Окситании в эпоху «расцвета капюшонов» {257} . В Тулузе и крупных городах окситанского мира с XIV века существовали многочисленные братства, специализировавшиеся на благотворительности, создаваемые по профессиональной принадлежности или для почитания святых [504] . Городская активность нищенствующих орденов внесла свой вклад в такую социализацию через братства. Но в Монтайю влияние братьев-миноритов было почти незаметно. Оно ограничивалось севером, понизовьем, далеким от деревни желтых крестов, или более южными городками Каталонии, такими как Пучсерда [505] . В наш регион оно проникало лишь случайно. Конечно, кюре Клерг в общем довольно добросовестно исполнял свои обязанности. Держал торговлю освященным товаром. Но он был слишком увлечен своей неописуемой активностью в отношениях с прекрасными прихожанками, чтобы находить время или, скорее, желание насаждать в родных краях формы общественной жизни религиозных братств. Ничто не указывает и на то, что кюре соседних приходов в других деревнях верхней Арьежи, будучи более дисциплинированными и менее живописными, чем Клер г, были одушевлены благоговением перед братствами. Впрочем, кюре меньше смыслили в этом роде деятельности, чем нищенствующие братья, которых в наших горах вообще не было. И снова, в силу организационной пустоты, которую стремилось заполнить альбигойство, главной (но не единственной) структурой общественной жизни должен был стать domus. А в суточном его распорядке — вечерние посиделки.
{257}
«Расцвет капюшонов» — время расцвета братств кающихся (покаянные шествия их участники совершали босиком, с зажженными свечами и в скрывающих лица капюшонах). Подобные процессии и связанные с ними традиции возникли в Италии в XIII в. в связи с очередными эсхатологическими ожиданиями, в Южной Франции появились в XIV в. (некоторые исследователи датируют их появление концом XIII в. и связывают с завершением альбигойских войн, но Э. Ле Руа Ладюри, как видим, с этим не согласен) и приняли во 2-й пол. XVI в., в эпоху Религиозных войн, характер настоящей эпидемии по всей Франции, но особенно Северной, а более всего — в Париже.
504
Wolff P Commerce..., 1954, p. 607—609; а также, p. 545 sq (для сравнения со светскими ремесленными объединениями). Намек на слово братства, правда самый общий и метафорический, обнаруживается и в нашем Регистре (II, 32). Г-жа Грамен (These, Introd.) отмечает редкий характер братств, иногда даже запрещаемых, в городах Лангедока XIII—нач. XIV вв. Зато г-жа Лорсен (Les campagnes lyonnaises aux XIV et XV siecles, p. 161) обнаруживает множество чисто крестьянских братств в деревнях своего региона в ту эпоху.
505
См. ниже, гл. XXII.
Для начала приведем конкретный пример посиделок этого рода, имевших место в Аску близ Акс-ле-Терма. Чисто крестьянское и тайное катарское окружение делает их в точности похожими на аналогичные — не так хорошо нам известные — посиделки, имевшие место в самой Монтайю. Однажды вечером Раймон Сикр из деревни Аску с отменным успехом устроил семейную сцену жене [506] . Ни с того, ни с сего обозвал ее «старой свиньей» (или truiassa). Потом угомонился и пошел взглянуть на скотину. Проходил мимо дома Жан-Пьера Амьеля: тот (глава domus?) жил вместе с матерью, Риксандой Амьель. (Эта Риксанда шестью годами раньше покинула деревню в сопровождении мужа, Пьера Амьеля. Злые языки объясняли отъезд заболеванием Пьера проказой. Если же верить другим, причиной была приверженность этой пары ереси. Как бы то ни было, через некоторое время Риксанда вернулась одна и стала жить без мужа в сыновнем доме. Пьер Амьель исчез. Никто не знал, где и при каких обстоятельствах.)
506
II, 365—366. Еще один пример посиделок с теологической дискуссией между поселянами: I, 191.