Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
И, наконец, последнее, чтобы завершить общие рассуждения о культуре Монтайю, взятой в целом: речь идет, повторюсь, о культуре весьма живой, несмотря (или даже по причине...) на удары, потрясения, облавы и «чистки» со стороны инквизиции. Напротив, эта ментальная конструкция оказывается под большой угрозой с момента ее эмиграции в городки Каталонии вместе с самими носителями. Фактически там ее подстерегает, хуже всякой привычной напасти, угроза разложения, порождаемая удалением, одиночеством и рассеянием носителей, которые впредь рискуют стареть и прозябать там, где оказались, без детей, а то и без средств к существованию. В этом случае опасность утраты своей культуры для каталонской диаспоры исходит, прежде всего, от притворной ласки окружающей среды. По капле, через все поры вливает она римский католицизм в его испанской, проникнутой духом Реконкисты, разновидности, эффективность которой известна... {245} Молодое поколение эмигрантов, рожденное в прежних краях, но воспитанное в Каталонии, не равнодушно к его чарам, молодежи случается восставать против родителей, вплоть до нанесения последним нещадных побоев в результате сурового конфликта поколений, немыслимого в крестьянской верхней Арьежи [467] . Крестьянское катарство в Каталонии ускоренно размывается под воздействием радикально иной среды и городского образа жизни эмигрантов [468] . Именно в Монтайю, даже в большей степени, чем в высокогорных кабанах, можно уловить в подлинной первозданности коллективное сознание наших горцев.
{245}
Реконкиста (букв. исп. «отвоевание») — борьба за освобождение Пиренейского полуострова от арабов (VIII—XV вв.). Реконкиста, бывшая не столько национально-освободительной, сколько религиозной войной, сформировала особые качества государств и народов Пиренейского полуострова, в том числе особый тип религиозности — суровой, мрачной, зачастую фанатичной.
467
III, 173; гл. XII и XIII (Жанна Бефай против своей матери).
468
Г-жа Б. Вурзе, изучившая по Регистру Жака Фурнье проблемы каталонской эмиграции, выделила давление урбанизации, модернизации и католицизма на бежавших в Каталонию, а также отчуждение и рассеяние, которые поджидают изгнанников: р. 103 (отношения с торговцами); р. 80—81, 127 (нищета и деклассированность одиноких женщин в эмиграции); р. 104, 117 — 118 (тенденции к женской эмансипации, разрушающие замкнутый domus, импортированный из верхней Арьежи и Монтайю); р. 100, 123 (численное сокращение группы эмигрантов, которые при высокой смертности почти не воспроизводятся); р. 81 (конфликт поколений под воздействием эмансипации бывшей арьежской молодежи в каталонской среде).
Осуществляется ли культурная трансмиссия, передается ли культурный импульс в Монтайю и деревнях подобного типа через книгу? И шире — через письменность? В начальный момент проповеднической деятельности братьев Отье, сыгравшей решающую роль для нашей деревни, значение книги бесценно: Пьер и Гийом Отье, — рассказывает крестьянка Сибилла Пьер, — были люди грамотные, знали закон (в качестве нотариусов). У них были жены и дети. Они были богаты. Однажды Пьер у себя дома прочел в книге одно место. И говорит брату Гийому, который оказался рядом, чтобы тот прочел за ним то же самое место.
По прошествии какого-то времени Пьер спрашивает Гийома:
— Что ты об этом думаешь, брат мой?
А Гийом отвечает:
— Думается мне, пропали наши души.
И Пьер заключил:
— Пора, брат, туда, где спасение души.
И тогда избавились они от всего своего добра и отправились в Ломбардию, где сделались добрыми христианами. Там обрели они способность спасать души других, и потом возвратились в Акс-ле-Терм... (II, 403).
Что касается книги, ставшей исходной точкой катарского призвания братьев Отье, то можно лишь высказывать предположения [469] . Одно достоверно: группа нотариусов, которая обеспечила экономическое и юридическое возрождение XII — XIII веков [470] , не была лишена книг и даже небольших библиотек, где и пустила ростки ересь. Начало широкого распространения бумаги и обиходное использование в письме окситанского языка могли лишь благоприятствовать этим опасным тенденциям, одновременно стимулируя профессиональную активность нотариусов, среди которых видное место занимал клан Отье, столь влиятельный в Монтайю. Четырнадцать лет тому назад, — рассказывает в 1320 году Пьер де Гайак, уроженец Тараскона-на-Арьежи, который был младшим письмоводителем нотариуса Арно Тессейра (он же лекарь в Лорда, зять Пьера Отье [471] ), — я провел полгода в доме Арно Тессейра, переписывая грамоты, сбором которых он занимался. Однажды, перерывая его бумаги, чтобы пополнить регистрационные книги, я обнаружил бумажный томик в переплете из старого пергамента с текстом на народном языке. Я взял его почитать на какое-то время и обнаружил там рассуждения и споры, изложенные на народном языке, о воззрениях еретиков-манихеев {246} и католиков. Книга то поддерживала мнение манихеев, не одобряя католиков, то наоборот. Когда я читал книгу, явился патрон, метр Арно Тессейр; неожиданно взъярившись, он вырвал книгу у меня из рук и спрятал. Ночью я слышал, как он бил жену и своего побочного сына Гийома за то, что мне удалось откопать эту книгу. Красный от стыда, я немедленно возвратился в свой Тараскон-на-Арьежи. На третий день метр Арно явился за мной и вернул на место. Текст отражает опасность, исходящую от книг. С другой стороны, антикатарская паранойя у некоторых крестьян доходит до того, что они начинают отождествлять любой письменный текст с проявлением ереси. Однажды, — рассказывает погонщик быков Мишель Сердан, — в летнюю ночь накануне полнолуния поднялся я до зари, чтобы отогнать быков на выпас, и заметил людей, которые при свете луны что-то читали на лугу за домом Арно Тессейра. Уверен, что это были еретики [472] .
469
Duvernoy /. Le Registre..., t. II, p. 404, note 366; p. 197, note 311; t. I, p. 375, note 159.
470
Couron A.. 1958; Cramain M. These...
471
II, 196. Об относительном увеличении числа книг, в частности Библий на обиходном языке в XIV в. по сравнению с несколько более «пергаментным» XIII в., см.: Moliat. С. D. U., fasc. 1, 1962.
{246}
Манихеи — приверженцы религии, основанной иранцем Мани (216—277) и представляющей смесь христианства, буддизма и зороастризма. Мани объявил, что было три великих пророка: Иисус на Западе (относительно Ирана), Будда — на Востоке и Заратуштра — в центре; сам же он — Мани — пророк величайший и стоящий над всеми. От христианства Мани взял учение о Святом Духе, от буддизма — о переселении душ, от зороастризма — утверждение о существовании двух равновеликих и равномощных божеств — доброго и злого: Бога (отождествляемого с Богом-Отцом христиан) и Дьявола. Учение Мани преследовалось всеми официальными религиями, но было весьма популярно, и многие принципы манихейства заимствовали разные христианские секты дуалистического направления; ортодоксальные богословы называли такие секты манихейскими, хотя в действительности можно говорить лишь об опосредованном манихейском влиянии.
472
II, 201. Впрочем, южные соборы XIII в. распространяли неприязнь на большинство книг, включая Библию: обладание ими было запрещено под страхом подозрения в ереси (Hefele. Vol. 5—2, p. 1498).
В одско-арьежском регионе даже в сельской местности существует некоторая «социально-экономическая база» для изготовления книг. Не будем говорить о Памье, настоящем интеллектуальном центре. Даже в средней руки деревнях наподобие Бельпеша (совр. Од) или Мервьеля (Арьеж) можно найти где пергаментщика, где переписчика книг (I, 256; II, 91). И с этими ресурсами можно производить на свет в минимальных, но вполне достаточных дозах книги, способные через посредство «доброго человека» «инфицировать» Сабартес и Айонский край. Первые поставки бумаги в дополнение к редкому пергаменту могли лишь усилить этот поверхностный процесс. Между культурой ученой и культурой народной, таким образом, есть прямая и обратная связь, подкрепляемая распространением, хотя бы и весьма скромным, некоторых книг. Просто эта связь действует гораздо медленнее и неувереннее, чем в наши дни.
Несмотря на эту ограниченную роль далекого истока, книга остается драгоценностью. Уважение к ней со стороны неграмотных поселян есть непременное следствие трогательного и трепетного почтения их к наукам и образованным людям. Гийеметта Мори из Монтайю, бежавшая в Каталонию, млеет от восхищения перед «совершенным» Раймоном Иссора де Ларка: Умеет он наставить на путь истинный, весьма сведущ, в вере нашей (II, 63). Превыше этого Раймона Иссора сама катарская книга (составленная Святым Отцом на небесах), которую хозяйка, наученная Гийомом Белибастом, подчеркнуто обожает [473] . И «добрый человек» без книги — все равно что солдат без ружья. «Совершенный» Раймон из Кастельно, сорока лет, краснолицый, седовласый, довольно высокий, с тулузским акцентом поверяет пастухам из Монтайю (которых такая жалоба поражает) свое мучительное сожаление: Я оставил свои книги в Кастельсаразене (П,475).
473
II, 45—46. В общем крестьянин, несмотря на неграмотность, рассматривает Писание (в различных смыслах этого слова) как главное руководство к действию. Отметим беспокойный вопрос, который ставит Раймон из Лабюра, овцевод и католик, но отлученный от церкви за отказ платить десятину, перед священником: А что, насчет отлучения есть ли (указание) о каком-нибудь писании? (II, 318—319). Точно так же (I, 152, слова одного мельника) «воскрешение — дело верное, ежели, как сказывают кюре, это записано в заветах и книгах». Об авторитарной роли Писания см.: Levi-Strauss С. Tristes Tropiques. Ed. 1962, chap. XXVIII, p. 264 (рус. перев.: Леви-Стросс К. Печальные тропики. М., 1999. С. 384-385). Книги в верхней Арьежи 1300—1320 гг. были бесконечно большей редкостью, чем в наши дни. Но их престиж и действенность были бесконечно выше! Одно частично компенсирует Другое.
Но воистину драгоценны книги, когда они почти недосягаемы. На деревне (не считая «добрых людей») только одни, или едва ли не одни, священники имеют манускрипты или берут их на время и способны читать. Священник Бартелеми Амильяк имеет часослов, что в тюрьме навлекает на него насмешки альбигойца Бернара Клерга [474] , впрочем, Бартелеми подумывал заложить или продать свою книгу, чтобы обеспечить себе бегство в Лиму в компании с любовницей (I, 247). Некий встреченный Пьером Мори гасконский священник, о котором мы знаем только, что он из богатой семьи, ему тридцать лет, он брюнет с сине-зелеными глазами, имеет «книгу еретической веры» в красном кожаном переплете (II, 188, 383, 484). В Жюнаке, деревне крестьян и горных кузнецов, расположенной в Викдессосе, постоянный викарий Амьель де Рив обладает «книгой проповедей» или, по крайней мере, прибегает к чтению этой книги, принадлежащей, возможно, приходской церкви (III, 7—10). Он извлекает из нее еретические рассуждения, которые затем развивает в своей проповеди в присутствии кюре, местного сеньора и большого количества прихожан. В самой Монтайю частью престижа и харизматического влияния кюре Пьер Клерг обязан тому, что какое-то время в руках у него был «календарь», именуемый также «книгой еретиков» или «книгой святой веры еретиков», который ему одолжил Гийом Отье (I, 315, 375, 292; II, 504). Вариации названий одной книги могут рассматриваться как указание, что речь действительно идет о календаре, который «предваряется или завершается под общей обложкой небольшим текстом назидательного характера» [475] {247} . Отсюда рукой подать до того, что впоследствии станет «народной литературой». В самом деле, известно, что «синие книжечки» XVIII века тоже будут соединять календарь, полезные советы и религиозные тексты {248} . Как бы то ни было, эта единственная книга (из имеющейся у братьев Отье библиотеки, богатой тремя томами [476] ) не слишком долго пробыла у кюре. После публичного чтения на монтайонских посиделках кюре через посредство Гийома Бело возвратил манускрипт законным владельцам. Временное пребывание этой книжки в остале Клергов стало деревенским событием: оно запомнилось четырем свидетелям, среди которых фигурирует безграмотная прислуга Раймонда Арсан. Со своей стороны пастух Жан Мори сообщает, что именно упомянутому календарю обязаны своим полным обращением в катарство четверо братьев Клерг во главе с кюре (II, 504). Действительно, невозможно пренебречь воздействием книги на Бернара Клерга, которого в Монтайю считали «ученым» (II, 302). Что же касается приходского священника, по определению располагавшего минимумом интеллектуального «багажа», то здесь влияние письменного слова само собой разумелось [477] .
474
II, 283; о «Часах» и книгах вальденсов из Памье см.: I, 102—103, 121. О распространенности часословов в ту эпоху и несколько позже см.: Mollat, CDU, 1962, fase. I, p. 121.
475
Эту весьма достоверную гипотезу сформулировал Ж. Дювернуа (I, 375, note 159). См. также III, 397, note 531: клятва на «календаре»; а также описание (Жака Дювернуа) картулярия графства Фуа: он содержит под одной обложкой календарь, выдержки из Евангелия и уставы.
{247}
Картулярий — сборник грамот (лат. charta), или их копий, нередко (как в данном случае) касавшийся поземельных отношений.
{248}
«Синие книжечки» — имеются в виду книги из так называемой «Синей библиотеки» (они печатались на синей бумаге) которые издавались в Труа с XVII в., а в XVIII в. перепечатывались множеством типографов в самых разных городах Франции и предназначались для широчайших слоев населения. «Синяя библиотека» включала катехизисы, жития святых, сказки, пересказы рыцарских романов, сонники, гадательные книги, альманахи, сельскохозяйственные календари и т. д. и т. п. Произведения разбивались на маленькие главки и параграфы для более легкого усвоения, из сокращенного текста исключались непонятные обороты и фразы, непристойности.
476
I, 375, note 159. В мексиканской деревне Чанком, исследованной Р Редфилдом, насчитывающей в 1930 г., по всей вероятности, очень мало читающих и знающих грамоту, в обороте было всего две книги: Новый Завет и календарь. Почти как в Монтайю около 1310 г. (См.: Redfield R. Chankom..., p. 17).
477
I, 292. То, что сельские священники и кюре располагают, в общем, некоторой интеллектуальной культурой, кажется вполне естественным. В самом деле, приор из Юнака (совр. Арьеж), живущий вне монастыря, цитирует Иова и послание св. Августина (III, 9—10).
Иногда в Монтайю на ничтожное время появлялись и другие книги благодаря «добрым людям» наподобие бывшего ткача Прада Тавернье. Однажды, — рассказывает Гийеметта Клерг, — собралась я гнать мула в поля за репой, но сначала надо было задать этой скотине сена. Я и пошла за этим на гумно, где у матери были и сено и солома. Но так, чтобы брат не заметил. Боялась, как бы он не помешал мне взять сена. На гумне я застала Прада Тавернье, он сидел под самой крышей, где пробивались лучи солнца, и читал в черной книге размером с ладонь. Захваченный врасплох Прад поднялся, будто хотел спрятаться, и говорит:
— Это ты, Гийеметта?
Тут я подала голос:
— О да, господин, это я (I, 340—341).
А не читал ли Прад Тавернье свою книгу вверх ногами (не был ли он вообще безграмотным?) с единственной целью подкрепить в глазах славной деревенской простушки свой престиж «доброго человека», выбившегося из ткачей в «господа»? Нелестное это предположение вполне вероятно. Латыни Прад не знал, но, возможно, умел читать на народном языке [478] .
478
См. ниже. Среди книг «библиотеки» Отье была одна, наполовину написанная на латыни, наполовину на романском языке.
Чтение подозрительных книг было в Монтайю не только индивидуальным упражнением. Грамотные и гонимые «добрые люди» время от времени приобщали к этому безграмотных поселян на домашних посиделках. Как-то вечером, — рассказывает Алазайса Азема (вдовая торговка сыром), — в те времена, когда я не чуралась еретиков, заглянула я в дом Раймона Бело, не ведая, что там у него как раз еретики. Вижу, в доме подле огня сидят еретики Гийом Отье и Понс Сикр. Были еще Раймон, Бернар и Гийом, три брата Бело, и мать их Гийеметта Белота. Еретик Гийом Отье читал из книги и еще говорил собравшимся... поминал святых апостолов Петра, Павла и Иоанна. Тогда я присела на скамью рядом с Гийеметтой. Братья Бело сидели на другой, еретики — на третьей. До самого конца проповеди. (I, 315). Сценка катарского семейного чтения на деревенских посиделках... Торговка сыром Алазайса прекрасно все обрисовала: каждому своя лавка. С одной стороны, отдельно, женщины, с другой — мужчины. Внемлют истине, истекающей из книги и с уст Гийома Отье подобно струе меда [479] .
479
О чарующем, почти наркотическом воздействии слова «совершенных» см. также 1,219.