Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Женщины. Как таковые они, можно предположить, не организованы. (Даже на весьма специфическом уровне общепризнанно-женских организаций. Я нахожу послушниц или монахинь с колокольчиками лишь гораздо ниже Айонского края, а именно в Тарасконе, при слиянии Арьежи и Викдессоса. Там при церкви Девы Марии Саварской есть монахини Брюна де Монтель и Мария. Славные девушки привечают и священнослужителей, и прохожих самозванцев, угощают их сабартесскими гастрономическими изысками. К крестьянам, отлученным от церкви за отказ от уплаты десятины, они суровы: запирают перед ними дверь храма Девы Марии. Нельзя сказать, что одна пара таких приветливых монахинь составила бы «монастырь» [519] {258} .)
519
II, 316; III, 33. См. также о «бегинке», у которой в Кастельнодари временно укрывается Бланш Марти из Жюнака (III, 285).
{258}
Бегинки — члены возникших в Позднее Средневековье полумонашеских объединений одиноких женщин, посвятивших себя уходу за больными и другим делам милосердия. Жили общинами, проповедовали воздержание, скромность в поведении и одежде. В отличие от монахинь не приносили формальных обетов и могли выйти из общины в любое время.
Деревенские танцы. Миниатюра из часослова Карла Ангулемского. XV в. Национальная библиотека, Париж.
Реальный или мнимый недостаток «женской социальности» затянется надолго: даже в провансальских деревнях XVIII и XIX веков, которые будут заполняться палатами, клубами, кафе, вся эта система кровеносных сосудов социального организма будет создаваться почти исключительно на потребу сильного пола. Женщины останутся, если можно сказать, «в естественном состоянии» или, по крайней мере, состоянии неформализованном: эта «неформальность» не является синонимом чистой изоляции. В Верхней Арьежи XIV века даже на уровне деревни существует смутное чувство женской общности, возможно, окрашенное антимаскулинизмом. Гайарда из Аску была бы лучшей и самой твердой духом из деревенских женщин, — говорит Риксанда Амьель из Аску, — если бы не так боялась своего мужа (II, 366—367). Однако важнее смутного ощущения общности те дружеские связи в рамках самой деревенской среды, которые объединяют влиятельных женщин в несколько тесных групп. Я уже отмечал большую близость или крестьянскую сплоченность, существующую в Монтайю между тремя «матриархами», каковыми фактически или юридически являются Мангарда Клерг, Гийеметта «Белота» и На Рока (I, 326, 328). Как представительницы высшей, доминирующей в деревне группы, эти зажиточные дамы наносят друг другу визиты; греются вместе на солнышке, сидя перед дверью в подвал domus Клергов; посылают передачи той из трех, которая на какое-то время попадает в застенки инквизиции (I, 229). Активистки ереси и притом подруги, они образуют самое твердое ядро женского альбигойства в Монтайю. Что касается других, затронутых влиянием иноверия женщин деревни (мы знаем всего десяток таких), то они становились таковыми вследствие социального «хвостизма». Их увлекала не то чтобы большая личная вера, но «эмоциональное воздействие» родни или дружественных, уже тронутых еретической заразой domus.
Упомянутое трио, однако, не одиноко в деле формирования в Монтайю ячеек пылких сторонниц ереси. Аналогичного свойства четверку, разве что менее стойкую в своих убеждениях, образуют Гозья Клерг, Гийеметта «Морина», Гийеметта «Бенета» и Сибилла Фор. Это жены монтайонских землепашцев, представительницы «среднего» или «нижнего среднего» класса, образующего скелет деревни. Между собой они в большой дружбе [520] . Эта вторая женская группа проявляет, впрочем, много меньшую твердость в своих еретических убеждениях, чем три «матриарха». Наконец, к дружеским связям добавляются узы кумовства: смычка деревенских кумушек была фактом уже в XIV веке [521] .
520
III, 67—68, 71. Гийеметта «Морина» — это не кто иная, как наша Гийеметта Мори до бегства в Каталонию. Приводимые здесь и в I, 229 тексты наводят на мысль о существовании двух слоев женской социальности в деревне, оба из которых иноверческие и крестьянские: они соответствуют grosso modo в плане предпочтений в общении, двум экономическим уровням (высший и ниже среднего) социальной стратификации. М. Клерг, Г Бело и На Рока относятся к сливкам местного деревенского общества. Вторая группа, или «четверка», исходит скорее из местного «основного» крестьянства. Отметим также (не входя в противоречие с вышеизложенным) важность для женской социальности связей родства или свойства (мать—дочь, тетка—племянница, кузины, кумы)
521
II, 224: Мангарда Клерг, например, кума Гийеметты Бело. Отметим также, что Беатриса де Планиссоль — кума кюре Клерга, сына Мангарды Клерг. Отсюда двойная связь между вдовой шателена и кланом катарских «матриархов» (I, 253).
Эти неоднородные и неформальные женские связи существовали до начала катарского миссионерства и были им достаточно широко использованы. Пьер Отье, например, без всяких задних мыслей, для пользы дела заводит целую сеть подруг и симпатизирующих в верхней Арьежи. Среди них, судя по показаниям Сибиллы Пьер, — и это не полный список — некая мужняя жена и некая девушка из Акс-ле-Терма (II, 425). Гийом Отье специализируется на произнесении проповедей на тайных встречах, организуемых той или иной группой женщин в Монтайю и Жюнаке (I, 477; III, 68-69, 273).
Женская социальность оказывается выше классовой структуры, особенно в деревенских приходах. В самом деле, чтобы не попасть в полную изоляцию, вдова шателена должна общаться с местными женщинами, и для этого ей отнюдь не надо преодолевать себя. В Далу у Беатрисы де Планиссоль, экс-шателенки из нашей деревни желтых крестов, есть, по меньшей мере, пять близких подруг, которым она может доверить свои секреты [522] {259} . Кажется, почти все они замужние крестьянки, простолюдинки и даже служанки. (Служанки, которые могут спать в одной комнате с хозяйкой, бывают поверенными в любовных делах последней. Полудуэньи, полусводни, они знают много больше того, что положено знать мужу. Тому, кто им по душе, они легко поверяют секреты нанявшего их дома. Они выступают одним из важнейших элементов информационной системы и одним из каналов нисходящей передачи культуры на деревне [523] .)
522
I, 214, 215. К этим сведениям следует добавить, post mortem, факты специфических форм общественной жизни женщин, отмеченной среди призраков, точнее, среди женщин-призраков (см. гл. XXVII).
{259}
После смерти, посмертно (лат.).
523
I, 222, 256; III, 286. См. также о Сибилле Тессейр из Монтайю, служанке и поверенной, полудуэньи, полусводни при Беатрисе де Планиссоль. См. также об Оде Форе, богатой поселянке, окруженной служанками и кормилицами, которые присутствуют при ее молитвах и случающихся у нее судорогах... и работают на жатве в ее хозяйстве (II, 95).
Проживая в Монтайю, а потом в Праде, Беатриса отнюдь не опасалась пускаться в относительно дальний путь до Коссу и Жюнака, наносила визит сестре по случаю родов, встречалась с Раймондой де Люзенак, которая прижала ее к груди и расцеловала, поскольку они состояли в родстве (I, 237—238). Но в той же Монтайю круг общения Беатрисы включает и самых обыкновенных крестьянок. Немало времени провела дама у очага в простом деревенском остале с Раймондой Мори и Алазайсой Азема, которые пересказывали ей катарские и вообще все слухи, ходившие в округе (I, 234—237, 308). Под влиянием бесед такого рода, зачастую еретических, прекрасная дама была растрогана речами крестьянок — элиту иной раз трогают аргументы, исходящие из низших классов, — и пожертвовала мешок муки для «добрых людей».
Благородные арьежанки привычны к подобным отношениям между женщинами, как в городе, в среде католической, так и в деревне, среди катаров (III, 26). В Памье жена сеньора Гийома де Вуазена слушает мессу в церкви Сен-Жан-Мартир в компании других женщин, составляющих часть ее общества, являющихся ее приятельницами или всегдашними спутницами. Кроме того, от деревни до деревни простирается специфическая цепь сердечного патронажа, связывающая сеньоресс с поселянками. Монтайонская торговка Алазайса Азема покупает сыры у Риксанды Паларес, хозяйки сыроварни в Люзенаке и любовницы небогатого местного дамуазо [524] . Потом, несколько позже, она встретится с другой клиенткой Риксанды. Речь идет об уже упоминавшейся благородной даме Раймонде де Люзенак, которая управляет местной сеньорией. Встретив Алазайсу, та обнимет и расцелует ее во имя общей привязанности к сыну торговки, вставшему на путь еретического «совершенства» (I, 313, 300).
524
III, 496. Впрочем, Риксанда Паларес в свою очередь общается в Акс-ле Терме с группой катарствующих женщин: все они относятся к более высокому социальному слою (I, 281).
В различных сферах деятельности, в разных местах процветают формы общественной жизни женщин, прежде всего крестьянок. Некоторые несколько поспешно именуют ее болтовней. Торговля сырами, например, позволяет скромным горным дамам передавать важнейшую информацию. Риксанда Паларес из Люзенака занимается торговлей сыром; она же работает вестницей; беспрестанно курсирует она от Лиму до Лорда, от Акс-ле-Терма до Тараскона. Из своих разъездов она возвращается с разного рода идеями, не всегда ортодоксальными. То же самое относится к Алазайсе Азема, вдове, занимающейся разведением свиней и торговлей сырами в Монтайю. Однажды, — рассказывает она, — направлялась я в Соржа, чтобы прикупить там сыров. Вижу, сидит у дверей своего дома Гайарда, жена Раймона Эсконье. Мы с этой Гайардой двоюродные сестры, я и подсела к ней. А она говорит мне:
— Слышь, сестра, Отье-то воротились.
Я ей в ответ:
— И где же это их носило?
— Да в Ломбардии, — говорит она. — Они все свое добро потратили и сделались еретиками.
— И как они, эти еретики? — спросила я.
— Добрые и святые люди.
— Слава тебе, Господи, — заключила я, — может, это и к добру!
И отправилась своим путем (I, 318).
Можно не сомневаться, что новость о возвращении Отье не замедлила обойти Айонский край со скоростью сыроторговли Алазайсы. «Арабский телефон» {260} изобретен не в XX веке.
Еще одно преимущественно женское место сбора и разговоров — мельница. В самом деле, обычное разделение труда в верхней Арьежи предписывает женщине доставлять на муле зерно на мельницу. Потом они привозят обратно домой муку [525] . В Акс-ле-Терме в 1319 году толпа окрестных жительниц спешила на местную мельницу, принадлежавшую сеньории графства Фуа (I, 151—153). Единственный мужчина, мельник Гийом Коссу, выделялся в этом гинекее. Ему достался сильный противник. В этой по преимуществу женской компании споры бывают отчаянные. В самом деле, едва только был убит Валантен Барра из Акса, близкий к местному прокатарскому дворянству, как ночные вопли сверхъестественного происхождения на кладбище, где похоронили этого Барра, сделались такими громкими, что кюре местной церкви не смели даже остаться ночевать в своей церкви! Одна из женщин, Жакетта ден Каро, использует дискуссию, вспыхнувшую по этому поводу среди клиентов мельника, чтобы перед лицом всех дам отрицать телесное воскрешение! Святая Мария! — говорит она, — После смерти да снова встретиться с отцом-матерью!.. Возвернуться от смерти к жизни!.. Воскреснуть при тех же костях и той же плоти, что и сейчас! Полноте! И Жакетта клянется на отборной, только что из-под сита муке, что не верит ни единому слову о телесном воскрешении. Мельник в смятении: он заявляет, что воскрешение — доподлинная истина, поскольку братья-минориты и кюре нашли о том запись в книгах и грамотах. И далее, будучи не в силах возражать, Гийом Коссу оставляет Жакетту и всю толпу женщин, возвратившись к помолу. Бедная девчонка двенадцати лет [526] , прислуга кюре, оказавшаяся именно в тот день на мельнице, в итоге донесет на Жакетту ден Каро как на крепкую глоткой богохульницу.
{260}
«Арабский телефон» — аналог русского выражения «сарафанное радио».
525
I, 151. См. также о Гийеметте Мори (II, 21) и Гозъе Клерг.
526
Другой случай доноса со стороны девчонки: I, 488.