Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Начнем с самых близких и домашних животных. У пастухов из Монтайю, безусловно, были собаки, или matin {310} , ходившие в отгон со стадами [672] . Отдаленные дома иногда охраняли большие собаки, лаявшие беспрерывно [673] . Повседневные отношения между двуногими и четвероногими были, возможно, хорошими и нежными — нам ничего об этом неизвестно. Однако в целом стереотипный образ собаки не является позитивным. Собачьи отродья, что сдирают шкуру, волчьи отродья, что пожирают... Сучье отродье — это самые ласковые ругательства, используемые Клергами и некоторыми другими по адресу братьев-миноритов или Алазайсы Форе. Берегись злой собаки! Она может заразить бешенством. Пастух Жан Мори боится быть отравленным? Он дает попробовать приготовленные хозяйкой кушанья своему пастушьему псу [674] . Жермен из Кастельно, архидиякон {311} . Памье, наживается за счет своих собратьев, провернув дело с земельными доходами? Его постигнет кара! Четыре здоровенных цепных овчарки ждут архидьякона на том свете, чтобы разделаться с ним по-свойски. Один каменотес высказывает свои сомнения по поводу конца света? У вас веры не больше, чем у собаки, — говорят ему его приятели [675] .
{310}
Matin, (совр. мастино) — порода крупных сторожевых собак, известных во Франции еще с доримских времен.
672
II, 485. См. также тулузскую миниатюру XIV в., воспроизведенную : Duvernoy J Inquisition a Pamiers, p. 64 — 65. Весьма распространенные концепции, согласно которым пастушьи собаки являются достаточно поздним «изобретением», должны быть, на мой взгляд, оспорены.
673
III, 257
674
II, 485. См. также: II, 288 (оскорбления). Точно также на собаках будут испытывать яд, приготовленный, по-видимому, для Гастона Фебуса (Moliat, С. D. и. Vol. I, р. 167).
{311}
Архидиакон — духовное лицо, обладавшее в западной Церкви по меньшей мере с V в. важными полномочиями в системе управления духовенством. Архидиакон кафедрального собора возглавлял капитул (см. прим. 25 к Предисловию), исполнял обязанности заместителя епископа, вел дела, в том числе и о еретиках, в церковном суде, осуществлял контроль за монастырями, низшим духовенством и их имуществом.
675
I, 535, 160.
Образ собаки, таким образом, не является ни лестным, ни просто хорошим. Мы очень далеки от Эдма Ретифа, который в своей Бургундии XVIII века настолько будет любить свою собаку, что не колеблясь заявит: Прикоснуться к моей жене — это все равно, что прикоснуться к моей собаке. Несмотря на мнение Ретифа, у антисобачьих стереотипов будет долгая жизнь; в словаре ругательств они доживут до сегодняшнего дня| [676] .
Другое близкое к очагу животное также страдает от негативной, а то и диаболической характеристики — речь идет о кошке. Ночные крики дерущихся котов слишком уж походят, если верить семье Бене из Орнолака, на стенания странствующей души покойника (I, 262). Ба! Подумать только! Когда Жоффруа д'Альби, инквизитор из Каркассона, помер, — рассказывает Гийеметта Мори, — никто не присутствовал при его ночной, кончине. Но на другой день, — продолжает хозяйка [677] {312} , — люди, что обнаружили труп, увидели рядом с его кроватью двух черных кошек, по одной с каждого края кровати. То были злые духи, которые составили компанию душе инквизитора. Отметим, что крыса, другой обязательный обитатель дома, также вызывает неприязнь [678] .
676
По поводу этого собачьего досье см. также: II, 40 (бешенство, идущее от собаки): II, 281 (На Госса как оскорбление, иначе говоря — сука); I, 231; II, 420... Однако отметим, что сука, как млекопитающее, несущее в себе эмбрион, может стать, согласно Белибасту, сосудом, приемлющим воплощающуюся душу (II, 35). Но она идет в списке лишь следом за женщиной, кобылой и крольчихой (там же). Ж. Ле Гофф (Указ, соч.) показал, что образ собаки гораздо позитивнее в благородной среде, где она символизирует верность, чем среди сельских жителей.
677
II, 69. О том же см.: Devic, Vaissette. Histoire du Languedoc..., vol. IX-1, p. 300 — 301; в 1307 г. мы отмечаем дьявола в виде кота в признаниях тамплиеров.
{312}
Тамплиеры, или храмовники (полное официальное название — «Бедные рыцари Христа и Соломонова Храма») — духовно-рыцарский орден (см. прим. 2 к гл. VI), основанный в Палестине в 1118 или 1119 г. Название получил по резиденции, находившейся в Иерусалиме на месте, где, по преданию, некогда располагался храм (фр. temple) Соломона. Тамплиеры пользовались широчайшими привилегиями и были исключены не только из-под светской (императорской, королевской), но и местной церковной (епископской) юрисдикции. Орден обладал обширными земельными владениями по всей Европе и в Святой Земле; значительные денежные средства пускались в оборот, и орден, по существу, стал крупнейшим банкиром западно-христианского мира (по мнению некоторых исследователей, именно тамплиеры изобрели банковские чеки). После падения крестоносного Иерусалимского королевства в 1291 г. орден формально перенес резиденцию на Кипр, но фактически руководство ордена пребывало в Париже. Филипп IV в стремлении уничтожить независимую от него мощную военную и финансовую силу, а также завладеть богатствами храмовников, приказал в 1307 г. арестовать руководство ордена и большинство его членов. В 1310 г. начался процесс по обвинению их в ереси, богохульстве, колдовстве, дьяволопоклонстве (в частности, согласно протоколам допросов, они признались в том, что главными объектами поклонения были кот и некая магическая голова), противоестественных пороках и т. п. Зависимый от Франции папа Климент V (см. прим. 26 к Предисловию) после робкого сопротивления поддержал обвинение и потребовал арестовать и судить храмовников во всех странах Западной Европы. В 1312 г. последовал папский указ о запрете ордена. В марте 1314 г. великий магистр ордена Жак де Моле (ок. 1243—1314) и два высших сановника ордена были сожжены. Перед смертью Моле проклял короля и папу, посулив призвать их на суд Божий в том же году. Папа умер через две недели, король — через полгода; молва приписывала их смерть отравлению, в котором подозревали спасшихся собратьев великого магистра.
Процесс тамплиеров и их воззрения породили в Новое время обильную литературу. Большинство исследователей XIX в. настаивали на полной невиновности храмовников. Выяснилось, например, что показания, дававшиеся ими на следствии, разнятся у проживавших совместно орденских братьев, если брались разными следователями, и почти дословно совпадают у никогда не видевших друг друга членов ордена, если их допрашивал один и тот же инквизитор. Из этого был сделан резонный вывод, что признания в преступлениях вкладывались в уста обвиняемых с помощью пыток. Однако, во многих масонских и антимасонских кругах в XVIII—XX вв. распространились мнения о том, что обвинения возникли не на пустом месте, что тамплиеры создали некую очищенную внеконфессиональную религию, высокую духовность которой не смогли понять тупые фанатики-инквизиторы, либо (мнение противников масонства), что они действительно предавались дьяволопоклонству и плели заговор с целью установления всемирного еврейского владычества, а потому и избрали храм Соломона местом резиденции, наследники же их — масоны — продолжают это губительное дело. Указанные про- и антитамплиерские воззрения не имеют сколько-нибудь доказанной научной базы. Что же касается образа кота, то, как показывают современные исследования, даже образованные люди того времени «видели в пресловутом коте воплощение дьявола. В своей коллекции фольклорных историй, собранных, главным образом, в качестве подсобного материала для проповедей, немецкий цистерцианец Цезарий Гейстербахский, писавший в 20-е гг. XIII в., утверждал, что „дьявол по причине алчности часто сравнивается с котом или львом, которые внешне и по природе своей очень похожи; вот и дьявол, подобно им, терпеливо лежит в засаде, охотясь за душами простаков”» (Барбер М. Процесс тамплиеров. М., 1998. С. 308-309).
678
III, 221 (по словам Пьера Мори): Белибаст и Тавернье запрещают убивать любое животное, кроме крыс, змей и жаб.
Дурная репутация свиньи в каком-то отношении напоминает судьбу собаки. В самом деле, собака входит в человеческую семью и в то же время обладает какой-то долей дикости, поскольку может быть скрещена с волком, в компании с которым она часто поминается в оскорблениях. Я бы сказал то же самое о свинье. Она одновременно является постоянным сожителем, и соседство более чем тесное, поскольку ее кормят домашними отходами и ежедневно едят в виде соленого сала, и животным наполовину диким, поскольку кормится желудями в лесу и оплодотворяется кабаном, дикость которого бесспорна. Следовательно, свинья оказывается вдвойне подозрительной, поскольку это четвероногое, если можно так выразиться, стоит двумя ногами в одном лагере и двумя ногами в другом: в культуре (наиболее интимно-домашней) и в природе (наиболее дикой). Свиная морда (truiassa), — кричат во время семейных сцен мужья из Сабартеса своим женам, когда дело доходит до того, что пестики для соли и деревянные миски летают туда-сюда по кухне [679] . Если у вас в погребе есть свиные ноги, отнесите их святому Антонию, — насмешливо говорят братья Отье своей скотоводческой аудитории; правда, они ссылаются на животное, которое в фольклоре тесно связано со св. Антонием {313} (II, 420).
679
См. гл. XII, а также II, 288.
{313}
Согласно одному из житий, св. Антоний Великий (см. прим. 5 к гл. IV), удалившись в пустыню, в знак смирения взял с собой кабана и водил его за собой.
За пределами первого круга табуированных животных, отмеченных негативным восприятием (собаки, кошки, свиньи, крысы), располагается второй круг, включающий классический домашний скот: коров, овец, коз и лошадей; степень их полезности оказывается достаточно высокой, а близость к людям несколько меньшей, чем в случае с первой группой, включая свиней. Грацида Лизье, недавняя бедная крестьянка из Монтайю, четко чувствует этот образ позитивного круга, зажатого между двумя концентрическими негативными зонами, внутренней и внешней. Молодая женщина, чтобы лучше сформулировать свою мысль, не колеблясь отливает ее в форме примитивного катарства и дуализма, переделанных в соответствии с ее фантазией.
— Грацида, — спрашивает Жак Фурнье, — веруете ли вы, что Бог создал все телесные предметы, которые мы видим в мире?
— Я верую, — ответствует Грацида, — что Бог создал телесные вещи, которые хороши для использования людьми: самих людей и животных — съедобных или же полезных человеку, ну как быки, бараны, козы, лошади, мулы, а еще съедобные фрукты земли и деревьев. Но, однако ж, я не верю, что Бог создал волков, мух, ящериц и других зловредных для человека существ, и не верю еще, что Он создал дьявола (I, 304).
На другом берегу Арьежи Бернар Франка, крестьянин-священник из Гулье в Сабартесе, воспроизводит простодушные суждения неграмотной женщины из Айонского края. Этот Бернар также изобретает для себя дуализм наподобие катарского, но достаточно причудливый. Есть от чего перевернуться в гробу истинным манихеям; но в нем содержатся и основания для того, чтобы отличить дурных зверей от хороших, — последняя группа включает, как и у Грациды, полезный домашний скот. С одной стороны, — говорит свидетель из Гулье, — есть творения Бога доброго, небо, земля, воды, огонь, воздух и животные, что полезны человеку для еды, для перевозки, для работы или для одежды, туда же включим и съедобных рыб! С другой стороны, злой бог сделал демонов и зловредных животных, как, к примеру, волки, змеи, жабы, мухи и всякие зловредные и ядовитые твари (I, 358).
Корова с теленком. Миниатюра Х111 в.
Во главе этих домашних животных, к которым относятся доброжелательно, выступает, разумеется, лошадь. Она оказывается в первом ряду множества животных, которым, согласно местным пророкам катарского Сабартеса, суждено принимать в себя душу в ходе ее последовательных реинкарнаций. Лошадь или, точнее, кобыла в этой роли следует за женщиной и безусловно опережает крольчиху и суку, а также корову. Души, — говорит Белибаст, — когда выходят из рубахи, то есть из тела (после его смерти), тут же начинают метаться, будучи боязливыми и пугливыми. Так быстро они перемещаются, что если душа покинет (мертвое) тело в Валенсии (в Испании), так в другое тело (живое) она может вселиться в графстве Фуа, и если будет сильный дождь, так едва ли и три капли дождя на нее попадут! И в таком бегстве мятущаяся душа (которую пытают в это время языки пламени, испускаемые дьяволами, населяющими воздух) кидается в первую же свободную дыру, какую найдет! А иначе говоря — в чрево любого животного, только что зачавшего зародыш, у которого нет еще души, будь это животное сукой, крольчихой или кобылой. Или же во чрево женщины (II, 35).
Белибастов миф о гонке духов по направлению к чреву популярен также и в Монтайю. Раймон Руссель рассказывает его в сокращенном виде Беатрисе де Планиссоль (I, 220). В этом рассказе прямо упоминается о преимуществе лошади перед другими животными, способными приютить дух, только что вышедший из мертвого тела. Это преимущество, помимо прочего, подчеркнуто мифом о лошади, как минимум четыре версии которого нам оставили арьежцы, беглые или оставшиеся на месте [680] . Две из них воспроизводятся Пьером Мори, услышавшего их от Белибаста и Прада Тавернье; они очень упрощены. Еще одна нам предоставлена Сибиллой Пьер, скотоводкой из Арка, услышавшей ее непосредственно из уст Пьера Отье; четвертая, самая полная, попала в наши протоколы через посредство Арно Сикра, слышавшего ее, как и Пьер Мори, от Белибаста (который, подобно Сибилле Пьер, возможно, знает ее лично от Пьера Отье). Один человек был дурным и убийцей. Когда человек этот умер, дух его вошел в тело быка; у быка этого был жестокий хозяин, который плохо его кормил и терзал тычками длинного стрекала. А между тем душа быка помнила, что была человеком. Когда бык умер, душа вошла в тело лошади. Лошадь эта принадлежала важному сеньору, который ее хорошо кормил. Как-то ночью на сеньора напали враги; он вскочил на коня и поскакал каменистым ущельем. И случилось, что у коня копыто застряло меж двух камней, — он едва его вытащил, так что потерял подкову, которая осталась в каменьях. Сеньор продолжил ночную скачку. А душа коня все помнила, что была человеком. Когда лошадь умерла, душа перешла в тело беременной женщины и воплотилась в зародыше ребенка, что женщина носила в животе. Став большим, ребенок этот возвысился до постижения Блага (до катарской веры). А потом он стал совершенным [681] . Однажды вместе со своим товарищем шел он как раз в том месте, где конь потерял свою подкову. Тогда этот человек, дух которого был раньше в лошади, сказал своему спутнику: «Когда я был конем, одной ночью я потерял свою подкову меж двух камней, а потом скакал раскованный целую ночь...
680
II, 36, 408; III, 138, 221.
681
Текст говорит «добрым христианином», что на языке предстоящих перед трибуналом Жака Фурнье означает «добрый человек» или «совершенный». Одна из версий мифа в самом тексте и в контексте (III, 138) явно противопоставляет этого «доброго христианина», или «совершенного», внимающей аудитории «простых верующих».
И тогда оба принялись искать в каменьях; они нашли подкову и взяли ее с собой.
Крестьянин с мулом. Миниатюра середины ХШ в.
Этот миф, происхождение которого, местное или иноземное, нам неизвестно, встретил теплый прием у людей из Сабартеса; если они и не сами изобрели его, то, по крайней мере, адаптировали, опираясь на старые фольклорные традиции; рассказчиком-посредником был Пьер Отье, так хорошо знавший свою верхнюю Арьеж. Они с большим энтузиазмом его распространяли. В самом деле — миф примиряет обязательные элементы альбигойской догматики (метемпсихоз, важнейшее значение «добрых людей») с параллельным, очень сабартесским прочтением [682] социальной и животной иерархии, которые напоминают «триады» Дюмезиля {314} :
682
О трех сословиях в контексте социальных и политических реалий Сабартеса см. гл. XVIII.
{314}
Жорж Дюмезиль (1898—1986) — французский филолог, этнолог и фольклорист, специалист по сравнительной мифологии индоевропейских народов, создатель концепции троичной модели мифологической картины древних обществ, в которой трем функциям (религиозная власть-мудрость, военная сила, плодородие-богатство) соответствуют три социальные группы (цари-жрецы, воины, крестьяне), триады богов (полубогов, героев). Кроме того, по Дюмезилю, каждому такому божеству соответствует животное-символ, например, италийской триаде Юпитер (священные цари) — Марс (воины) — Квирин (земледельцы) соответствует триада человек — конь — бык. Французские ученые, в частности Ж. Ле Гофф и Ж. Дюби, соотносят существовавшую в Средние века трехсословную социальную структуру — молящиеся (духовенство), воюющие (рыцарство), трудящиеся (в первую очередь, крестьянство) — с трехфункциональной моделью Дюмезиля.
В высоком «социальном» положении лошади нет ничего удивительного: даже на том свете рыцари графства Фуа не расстаются со своим верным скакуном. Три года назад, — рассказывает в 1319 году Арно Желис по прозвищу Чашник, пропитанный алкоголем ризничий одной из церквей в Памье, имеющий дар видеть призраков [683] , — явились мне два умерших экюйе, родом из деревни Ден. Были они рассечены сверху донизу до самого пупка из-за раны, по причине которой они и померли; и однако ж они по-прежнему сидели верхом на своих боевых скакунах, которые отправились за ними на тот свет!
683
1,132. См. гл. XXVII.