Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Относительные уважение и почтение, окружающие лошадь, распространяются даже на подобных ей: при отсутствии лошади дворяне, не смущаясь, седлают мула (III, 271). «Важные шишки» из Сабартеса именуются в местном просторечии взгромоздившимися на жирных мулов. Став преемником переселившейся души, мул обладает доброй душой (II, 129), а потому имеет право на потраву зерна на соседнем поле! И осел, столь дорогой для монтайонцев, имеет лучшую репутацию, чем в наши дни: к нему применяют самое дорогостоящее ветеринарное лечение — ртутные примочки. Привидевшаяся во сне голова осла является мифологическим аналогом дворца [684] . Тело осла, как и тело лошади, являет собой достойное жилище для той или иной души, находящейся в странствии метемпсихоза. Гийеметта Мори справедливо негодует, когда Жан Мори бьет чуть ли не до смерти ее ослицу (Дурной прием для души! — кричит хозяйка виновнику) [685] .
684
II, 57.
685
II, 73; III, 199. «Простота осла и скромность быка» также должны быть связаны с персонажами яслей (Vicaire, 1966, р. 100: по поводу св. Доминика в Лангедоке).
Переходя от семейства лошадиных к рогатому скоту, мы спускаемся на одну ступеньку по лестнице уважения, аналогичную той, что разделяет знатного человека и землепашца. Тем не менее мы остаемся в зоне положительной оценки: Бог и дьявол согласны, помещая достаточно высоко предназначенных для пахотного труда и, следовательно, полезных быка и корову [686] . Бароны, пусть никто не протягивает руки к моей сохе, если не хочет держать ее крепко, — говорит Сын Господень своим последователям (согласно Пьеру Мори [III, 137]). Я дам вам быков и коров, богатства, жену-подругу, и у вас будут ваши собственные дома, и у вас будут дети, — говорит, со своей стороны, Сатана, чтобы выманить ангелов из Рая [687] . Положительно «отмеченная» деградировавшей в местных условиях катарской Вульгаты, корова естественным образом противопоставляется волку, которого воспринимают максимально негативно. Были у меня коровы и бараны, — рассказывает Арно Когуль, крестьянин из Лорда, — и случалось, что волк их утаскивал и пожирал; никак я не могу поверить, что Бог создал такого дурного зверя, волка! (I, 378).
686
См. также по этому поводу выше, в этой же главе (свидетельство Грациды Лизье и т. д.).
687
См. гл. II (проповедь Отье перед пастухами).
Баран, с другой стороны, несмотря на свою глупость, пользуется уважением, которое он сохранит до наших дней. В зятя моего вселился добрый дух, он смирен, как баран [688] , — говорит Эмерсанда Марти, имея в виду мужа своей дочери Жанны по имени Бернар Бефай. Этот зять действительно просто золото для своей тещи, на помощь которой он всегда галантно приходит. Он даже нещадно побьет свою жену, грубо ведущую себя со старой Эмерсандой. Среди пастухов Монтайю ягненок или, чаще, настриг шерсти считаются хорошими подарками, которые приятны для доброго св. Антония.
688
II, 65. См. также устроенный Жаном Мори скандал, когда он в гневе зовет еретиками чужих баранов (III, 199). «Мистический агнец», разумеется, связывается с личностью Христа.
С более общей точки зрения на быка и барана распространяется уважение и расположение, которое направлено на мясных животных. Их мясо, роскошное блюдо, считается афродизиаком: оно вздымает плоть [689] , что приносит ему народную любовь и сугубо теологическое неприятие со стороны «совершенных». Однако последние не держат из-за этого зла на мясных животных, которых они считают хорошими вместилищами для переселения душ, в отличие от рептилий и других «отмеченных» дурной репутацией тварей. Как-то оказался один еретик в Лиму, — рассказывает Арно Лофр из Тиньяка, — и, проходя мимо скотобойни того города, увидел он мясников, убивавших скотину.
689
III, 137, 230: у вина та же репутация.
— Какая жалость, — сказал еретик, — видеть, что так вот гибнет столь благородная порода! Какой грех! (II, 108).
Та же реакция по отношению к другому сельскохозяйственному «животному», к курице: и она является объектом доброжелательных стереотипов. Свернуть шею очаровательной курочке — это выше сил кумушек из Монтайю и дам де Шатоверден, если они еретички (I, 458, 221). Скорее уж пусть нас пытают огнем, заявляют они.
За пределами двух первых кругов — дурного круга животных настолько близких, что их названия становятся ругательствами, и более обширного круга животных, менее тесно соседствующих с человеком и попросту хороших и вкусных — начинается третий круг, охватывающий всю дикую фауну. В его рамках неодомашненные млекопитающие не внушают ярких чувств, если не считать волка, предмета всеобщей ненависти: в самом деле, он пожирает скот, а иногда и людей. Будучи народом противоречивым, наши крестьяне легко сравнивают духовенство с прожорливым волком; в то же время они утверждают, что получение крещения гарантирует, что человек не будет загрызен волками [690] .
690
II, 30, и сл. («волчище» ит. д.); III, 319; II, 16 (крещение).
Напротив, можно отметить популярность белки, частой добычи, которой живут охотники и которую ловят силками [691] . Ее также считают возможным промежуточным этапом переселения душ. Два еретика, — рассказывает опять же Арно Лофр, — нашли как-то белку, попавшую в силок. Они распутали и высвободили ее. Она убежала. Зная, что человек, расставивший силок, живет тем, что добывает охотой, они оставили на месте ловушки столько денег, сколько стоит белка.
691
II, 107 См. также: 1,338.
Напротив, все, что «волочит брюхо по земле» (змеи, жабы, ящерицы), является предметом страха, ненависти, неприязни в той же мере, что и крысы. В этом отвращении по отношению к рептилиям или земноводным нет ничего удивительного и оригинального: и сегодня люди безжалостно убивают этих животных-неудачников, будь они «вредными» или безобидными. Ящерица, однако, стоит несколько особняком, поскольку к ней относятся плохо — в той мере, в какой она сродни своей рептильей сущностью змеям, — и в то же время она имеет доступ к святая святых человеческого «Я» (ср. катарско-сабартесский миф о ящерице, где в нее воплощается человеческий дух, ни больше, ни меньше [692] ). Будем есть лишь то, что родится на деревьях и в воде, — говорит Белибаст Гийеметте Мори, дважды подтверждая тем самым народное проклятие хтонического характера, лежащее на всех ползающих гадах, перемещающихся, «волоча брюхо по земле» [693] .
692
III, 223.
693
II, 24, 35, 47; III, 137, 248; I, 283: по словам некоторых наших свидетелей, земноводные и рептилии представляют собой наиболее гадкий из возможных уровень реинкарнации. См. также: I, 304, 358.
Прочитав эту белибастову апофегму {315} , легко можно прийти к мысли, что живущие на деревьях птицы очень популярны среди наших монтайонцев. На самом деле все не так просто. Сова и сорока, птицы дьявольские и связанные с загробным миром, вызывают чувство тревоги и неприязни (подобно дракону, принадлежащему и воздушному, и хтоническому миру). Две этих летучих твари, приносящие несчастье, воспринимаются едва ли более положительно, чем мухи, другие «воздушные» существа, которых считают вредными, даже демоническими [694] . Уж не говоря о вшах, — они, правда, скорее жители эпидермиса, чем воздуха. Напротив, безусловно в положительном свете видится птица, которая для верхней Арьежи остается мифической, — пеликан. Прекрасная история о нем, использованная катарами к случаю, обходит все Пиренеи, ее передают из уст в уста, от человека из диоцеза Палар — человеку из Сабартеса и далее (I, 357, 363). Есть такая птица, что зовется пеликаном, и перья ее сверкают, как само солнце. И птица эта все время летит вслед за солнцем. Были у этого пеликана птенцы. Он оставлял их в гнезде, чтобы без помех лететь за солнцем. Когда его не было, дикая тварь забиралась в гнездо и отрывала маленьким птенцам лапы, крылья и клювы. После того, как такое случилось уже много раз, решил пеликан скрыть свое сверкание, спрятаться среди своих птенцов и подстеречь тварь, чтобы убить ее, когда она снова заберется в его гнездо. Так он и сделал, и спас маленьких пеликанов. Точно так же (вот где торчат катарские уши!) Христос скрыл свое сверкание, когда воплотился в чреве Девы Марии, так он смог поймать злого бога и запереть его во мраке ада. Так злой бог перестал разрушать творения Бога доброго.
{315}
Апофегма — краткое нравоучительное изречение.
694
III, 199 (дракон); гл. XIV (совы и сороки).
Итак, пеликан — это Христос, сова и сорока — это дьявол/ Между двумя этими крайностями располагается тьма птиц, к которым относятся скорее нейтрально.
Что касается живущих в воде рыб, то их плоть, на языке катаров, не испорчена; однако она не может быть местом реинкарнации, поскольку рыбы не вынашивают своих детей во чреве и потому не могут принимать странствующие души. Народное мышление не противоречит в этом вопросе катарской догме: у наших монтайонцев ни одна рыба не имеет названия, которое могло бы быть использовано в качестве оскорбления; морской окунь (волк на местном наречии) ценится настолько же, насколько сильно проклинается горными пастухами обычный волк [695] .
695
II, 33: «морской волк» и горный волк. II, 35: Белибаст полагает, что рыбы чисты, поскольку родятся в воде, не имеют ни крови, ни страстей.
По поводу растительной природы мнения расходятся. Некоторые крестьяне во время дискуссий при обмолоте высказываются в том смысле, что сам Бог заставляет зерно «цвести и наливаться»; дьявол же, полагают они, напротив, специализируется на производстве града, грозы и ураганов. Другие деревенские жители, столь же категоричные, приписывают живительную силу рождающей природы и культивируемые растения самой Природе, плодородию почвы, благодетельному присутствию «добрых людей», человеческому труду... или навозу. Однако во всех этих случаях растительный мир как таковой не является предметом негативных суждений; теории стронников абсолютного дуализма, выставляющие его как творение злого бога (I, 283), не находят громкого отклика в мышлении сельских жителей, — в том виде, в каком оно существует в Монтайю и Сабартесе.