Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Наряду с частным, но заслуживающим внимания случаем апостолов, в Монтайю почитаются все святые в день праздника, получившего это имя. День Всех святых имеет в Айонском крае особенное значение: согласно замечанию Жана Мори, он включен в цикл перехода на зимние пастбища, начало которого в местах, откуда начинается отгон на каталонские луга, и совпадает с этим праздником (II, 479). Этот священный праздник является одним из немногих дней в году, когда закореневший в ереси местный катар Бернар Клерг снисходит до ночного бдения и поста! (И однако ж можно прочесть по его лицу, что это ему вовсе не нравится, — замечает священник Бартелеми Амильяк, сокамерник байля [II, 283].) Для Гийеметты Аржелье, крестьянки из Монтайю, день Всех святых является таким же переломным моментом в сознании, что и праздник, посвященный Деве Марии. Со дня Всех святых до Успения, — говорит она (III, 97), — я заблуждалась, уверовав, что кюре должны работать своими собственными руками, чего они совсем не делают. Именно на Всех святых Раймонду Марти, урожденную Мори, начинает терзать ощущение греховности (чужой) и достославное неодолимое желание донести епископу на еретические действия своих деревенских друзей и знакомых (III, 104, 108). С более общей точки зрения, день Всех святых, канун Дня поминовения [786] {349} , является прелюдией к одному из наиболее интенсивных моментов фольклорной монтайонской религиозности. Года так двадцать три назад, — рассказывает Гозья Клерг (III, 356—357), — на другой день после дня Всех святых, понесла я большой кусок хлеба в дом Пьера Марти, чтобы ему дать такое пожертвование. Такой уж обычай в Монтайю (в День поминовения).
786
О
{349}
День поминовения усопших — 2 ноября.
— Примите сей хлеб во искупление душ отца вашего и матери, а также других покойных родственников, — сказала я Пьеру.
— И кому ж я должен его отдать, по-вашему? — спросил он.
— Возьмите его для себя и для всех, кто из вашего осталя, да съешьте, — ответила я.
— Так это для Бога, — заключил Пьер.
И я отправилась восвояси, сказав, однако, Эмерсанде, жене Пьера, которую встретила по дороге:
— Пожертвование, что я вам принесла, для меня хорошо и похвально, раз вы Божья подруга.
Замечательный монтайонский обычай! Он объединяет два базовых компонента местной культуры: фольклорное, общинное жертвование еды тому или иному domus по случаю Дня поминовения [787] и заботу о спасении, которая подталкивает дарителя к тому, чтобы снискать заслуги за его добрые дела, опосредованно адресованные душам мертвых [788] .
787
По поводу даров снедью по случаю дня Всех святых см. несколько перешедших в область детства пережитков, обнаруженных Ван Геннепом (Van Gennep A. Manuel du folklore contemporain. T. I, vol. VI-4, p. 2817): детские подарки в верхней Соне, более или менее символическая уплата аренды в Беарне и Ландах. См. также в библиографии ссылки на работы A. Moults о фольклоре и о пожертвованиях в день Всех святых в верхней Арьежи.
788
Для полноты характеристики культа святых в Монтайю стоит также различать крестьянскую культуру, которой известны лишь апостолы и горсть святых, и культуру более образованных персонажей вроде Пьера Клерга, который интересуется также и святыми мучениками (I, 227).
Глава XXII. Религиозная практика
Как в Монтайю обстоит дело, наряду с культом святых, с практикой церковных таинств? Крещение безусловно является там церемонией, в которой принимает участие каждый. И не только в силу религиозной ценности таинства, подвергаемой тут же сомнению со стороны «добрых людей» (I, 282; И, 410). Какой бы ни была критика, крещение водой в любом случае сохраняет за собой некоторый фольклорный престиж (для тех, кто его принял, крещение является гарантированной защитой от опасности утонуть и быть загрызенным волками; кроме того, у крещеных детей, если верить одному крестьянину из Тиньяка, красивее тело и лицо [II, 16,110]). И, что является особенно драгоценным в мире, где господствуют средиземноморские отношения дружбы, это возможность приобрести кумовей. Белибаст совершенно безрезультатно пытается перевоспитать Пьера Мори и других пастухов из Монтайю, больших любителей крещений и кумовства. Впрочем, Пьер Мори мог возразить «святому мужу», что ересь не всегда проигрывает от этих крестильных уловок, совсем наоборот. Будучи завязаны по случаю крещения, отношения кумовства могут впоследствии служить для распространения альбигойства. Пошел я в Арк, в дом Раймона Пьера, кума моего, — рассказывает один скотовод из Сабартеса (II, 9), — и принялись мы тогда говорить о еретиках, а кум мой возьми и скажи мне, «что еретики — люди добрые, что вера у них настоящая» и другое, Что же до моей матушки, так она сильно сдружилась со своей кумушкой, да с сестрой той кумушки,.. Так ведь ту потом сожгли за ересь! Вот и дурные знакомства, вызванные кумовством...
Разумеется, теоретическое — если не глубинное — значение крещения не имеет ничего общего с этими откровенно фольклорными и «родственными» проявлениями, от которых волосы стали бы дыбом у сегодняшних «истинных» верующих: согласно доброй католической теологии, обоснованной папами уже в XIII веке [789] , крещение прежде всего искупает первородный грех {350} . Понятие первородного греха не является совсем уж неизвестным в Айонском крае, как можно видеть из свидетельства Мангарды Бюскай, простой крестьянки из Прада, недалеко от Монтайю. Ребенок, которого я кормлю, — христианин (= крещеный) и никакого греха не совершал, если не считать того, что перешел ему от меня, — говорит эта Мангарда; она, таким образом, недвусмысленно ссылается на первородный грех, переходящий из поколения в поколение, начиная с наших прародителей (I, 499). Однако это упоминание остается единственным в Регистре Фурнье среди свидетельств собственно деревенских жителей [790] . Необходимо констатировать: связь первородного греха с крещением, — которое, между тем, лишь в этом контексте приобретает свое истинное значение — гораздо меньше известна монтайонской деревенщине, чем информация о пресуществлении в евхаристии либо об отпущении грехов как способе достичь спасения в отношении таинства покаяния.
789
См., например, письма Иннокентия III, в частности против вальденсов, где папа утверждает, что таинство крещения «стирает» или «прощает» первородный грех (цит. по: С. Dumeige, 1969, р. 384-385).
{350}
Еще св. Августин трактовал крещение как приобщение к Христу в связи с необходимостью искупить первородный грех.
790
Напротив, за пределами деревенской среды Жан Рок (II, 245), персонаж, не имеющий ничего общего с крестьянами, знает, что крещение должно снять первородный грех, но, по-видимому, отвергает это верование (?). Точно так же некоторые вальденсы, избравшие местом жительства Памье, были вполне в курсе проблемы первородного греха (I, 51).
Действительно, есть другие таинства: причастие и исповедь. Первое должно осуществляться раз в год или иногда несколько раз в год. Я уже говорил о нем в одном из предыдущих разделов; следовательно, нет смысла к этому возвращаться. Можно напомнить, что оно естественно следует каждый год, подобно циклу времен года, за таинством покаяния. Последнее, следовательно, также осуществляется ежегодно, ненамного предваряя причастие [791] {351} .
791
По поводу годичного ритма исповеди, установленного Латеранским собором 1215 г., см.: Carozzi С. in: Cahiers de Fanjeaux, no8, 1973, p. 321 («Le ministere de la confession chez les precheurs de Provence»).
См. также: Toussaert, p. 106.
{351}
Латеранский собор 1215 г. — IV Латеранский собор католической Церкви (XII Вселенский по католическому счету) потребовал от всех верующих исповедоваться только у своего приходского священника, призванного безусловно хранить тайну исповеди, причем исповедь обязательна как минимум раз в год, перед причастием, во время Великого поста.
— Хочешь ли ты исповедаться мне? — спрашивает Арно де Верниоль, лжесвященник и гомосексуалист из Памье, у сельского парня, ставшего городским жителем [792] .
— Нет, — отвечает тот, — я уж исповедался в этом году... Да вы и не священник вовсе!
В самом Монтайю необходимость ежегодной (но не чаще) исповеди признается — конечно, не активными еретиками, которые по этому поводу бранятся до хрипоты [793] , но католиками, даже самыми вялыми, которые формируют, в зависимости от года, молчаливое большинство или меньшинство в деревне. Я
792
III, 27, 29 (исповедь во время Великого поста, единственная, по-видимому, в году).
793
I, 226 (высказывания Пьера Клерга, верующего в катарство; Пьер Клерг также заявляет [I, 227], что если он и принимает исповедь, то единственно из-за материальных доходов, которые он таким образом получает за осуществление таинства).
794
II, 173, 446; III, 231. У Пьера Мори эта почти регулярная привычка неотделима от его двоеверия, также для него привычного, в рамках которого он сохраняет приверженность и католицизму, и катарству, поскольку оба могут спасти его душу.
795
III, 104; I. 232 (Беатриса).
Таким образом, исповедь среднего монтайонца, если он не является стопроцентным еретиком, совершенно не обязательно является простой формальностью, с механическим отпущением: все забыто, начинаем заново. Нет, как иронически указывает Белибаст, нужно рассказывать священнику о секретах (II, 38— 39), над которыми он, может быть, будет смеяться впоследствии, пересказывая своим собратьям комичные грехи кающихся [796] ; эта мучительная мысль вызывает некоторые колебания и, возможно, многих толкает в секту «добрых людей». Они, по крайней мере, в конце концов спасают душу, не требуя предварительного раскрытия греха. Разумеется, с таким исповедником, как Пьер Клерг, катаром по убеждениям и циником по характеру, многое становится проще. Но случается также исповедаться другим священникам, или того хлеще — нищенствующим монахам, требования которых могут быть куда жестче, чем те, что выдвигает, не особенно на них настаивая, славный кюре из Монтайю. Будучи, как и любой другой, озабочен спасением души, самый простой пастух понимает, что исповедь имеет смысл лишь в том случае, если сопровождается искренними движениями души: они приводят, например, к обузданию ненависти (греховной) к ближнему. Священники и нищенствующие монахи берутся напомнить бродячим пастухам эти очевидные истины. Именно в этом духе во время перегонов призывается к порядку Гийом Мор в связи с его местью Клергам. Священники, что меня исповедовали, — рассказывает он, — не давали мне подойти к причастию, потому как я носил в душе ненависть к кюре Монтайю (II, 173). Конечно, Гийом Мор не обладает душой «возвышенной» и не был способен в полной мере к идущему от сердца раскаянию (II, 95), которое доступно его современнице крестьянке Од Форе. Приведенная цитата, однако, показывает, что он не лишен искренности, которая заставляет его, при поддержке исповедников, идти дальше механического получения отпущения. Обобщая, можно сказать, что монтайонцы не лишены внутреннего ощущения греха [797] , несмотря на то, что в гораздо большей степени они испытывают общественное чувство стыда.
796
III, 229 (co слов П. Мори).
797
I, 224—226. О проблеме «греха» и «стыда» см. гл. XXIV
Естественно, в Монтайю мы очень далеки от пламенного идеала вальденсов нижних земель — их исповедь проходит в дрожи и слезах, когда это возможно! [798] {352} С другой стороны, в Сабартесе изобилуют «тихие исповеди», во время которых исповедующийся послушно преклоняет колени за алтарем у ног исповедника... но ни слова не говорит о своих грехах (II, 196), а также «исповеди-фарсы», принимаемые священником, который едва удерживается от смеха по поводу происходящего и который использует свое положение исповедника, чтобы соблазнять прихожанок. Тем не менее, несмотря на странные условия, в которых ее принимал недостойный кюре, исповедь в Монтайю остается одним из основных таинств, учитывая, что в общем в деревне они не являются предметом чрезмерного уважения. Раскрывая личные секреты, исповедь являлась для кюре источником власти, а иногда и поводом для доносов, которые он охотно принимал. Посмотрите на злопыхательство Гозьи Клерг: она выдает на исповеди прадскому священнику своих катарских подруг из Монтайю (III, 357; И, 200). Исповедь также была, даже для прихожан, поддавшихся искушению ересью, всегда возможным ключом к спасению на том свете. Пошла я по приказу моего мужа, и с другими людьми, — рассказывает Алазайса из Борда, крестьянка, живущая в Орнолаке, — полоть наше хлебное поле, что на другом берегу реки Арьежи. А на обратной дороге мы все перепугались страшно на нашей лодке, потому как Арьеж сильно поднялась. Только на землю ступили, бросилась я, дрожа, в дом Гийома Остаца.
798
I, 61. Именно в этой авангардистской среде вальденсов, иноверцев и горожан, раньше, чем в сельской местности, появляется внутреннее, индивидуалистическое, я не осмеливаюсь сказать паскалевское. восприятие греха.
{352}
Великий французский физик и философ Блез Паскаль (1623—1662) был глубоко религиозным человеком, мучимым проблемой личной греховности, что и привело его к янсенизму и уходу в монастырь Пор-Рояль. Для Паскаля грех — внутреннее состояние, помрачение ума, сладострастие духа, как следствие эгоизма; человек не может не грешить, это проклятое наследие первородного греха, при этом он прекрасно осознает, что грех есть зло, а изменить это, отказаться от греха не в силах — и в этом трагизм человеческого бытия.
— Чего испугалась? — спросил он меня.
— Да боялась помереть, не исповедавшись, — отвечала я ему. — Я уж лучше помру как-нибудь по-другому, и исповедавшись! [799]
В Монтайю и Сабартесе исповедь находится в центре вялой католической религиозной практики, как consolamentum находится в завершающей точке катарской практики для рядовых верующих в ересь; точно так же, наконец, как спасение находится в центре забот большей части простецов. Всей воды из пруда, да даже и всей воды в мире не хватит, чтобы смыть грехи, если нет сначала исповеди и покаяния, — заявляет в шекспировском стиле один из наших свидетелей, привлеченных к трибуналу в Памье, и свидетель этот, между тем, далек от ортодоксии (II, 245). Таким образом, исповедь остается твердым ядром религиозной практики, которая, несмотря на нанесенные альбигойской пропагандой удары, дорога населению, жаждущему спасения после смерти [800] .
799
I, 196; см. также II, 120. Спасенческо-католический настрой рапространен среди женщин Орнолака, более преданных римской вере, чем женщины Монтайю (см. случай с женой Мюнье: 1,194).
800
В целом по проблеме исповеди в Окситании и, более широко, на Западе в рассматриваемый период, см.: Cahiers de Fanjeaux, n°8
(C. Carrozi, p. 321 — 354); Mansi. T 23, p. 830 sq. (исповедь перед каждым причастием: собор в Альби в 1254 г.); Hefele. Vol. V-2, 1498 (тулузский собор 1229 г.: обязательная исповедь три раза в год, — гораздо чаще, чем сабартесская норма!); Moliat, С. D. U., 1962, р. 42, 43, 1965, р. 71; Rapp, р. 137; Toussaert, р. 106.