Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Однако не стоит заключать, опираясь на эти слова «добрых людей», что с кафедры приходской церкви совсем не произносятся назидательные и понятные проповеди. Совсем наоборот! В наших текстах ясно указывается, что после освящения даров во время воскресной мессы сельский священник произносит проповедь на народном языке; именно таким образом, например, Амьель из Рие, постоянный викарий Жюнака, просвещает своих деревенских прихожан, среди которых присутствуют один благородный и один священник; в целом же проповедь Амьеля слушают около пятидесяти человек. Он разъясняет на окситанском языке положения Credo и догматы веры, пользуясь этим (что верно, то верно) для распространения некоторых «заблуждений», таких как отрицание грядущего воскрешения во плоти или наличия души у новорожденных. Эти «ложные утверждения» возмущают некоторых слегка «образованных» людей, присутствующих в то время в церкви, но оставляют безразличным деревенское большинство аудитории викария (III, 9—13). Случай этой полуеретической проповеди не является единичным: другой деревенский священник, враждебно настроенный по отношению к идее воплощения Сына, заявляет в своей проповеди [842] , в церкви, что Христос ест и пьет, как все, но когда ест, следит, чтобы ничего не проглотить (III, 55). Годы спустя в Сабартесе все еще будут хохотать до изнеможения над этой шуткой.
842
В данном случае не имеет смысла использовать выражение «с кафедры», поскольку слово кафедра, используемое здесь метафорически, не соответствует реалиям: в те времена мебели такого рода в сельских церквях не существовало (Moliat, С. D. U., 1962, fase. I, р. 45).
Рака
Однако не следует, исходя из этих примеров, делать преждевременный вывод о радикальном инакомыслии наших кюре в их качестве воскресных проповедников! Наши документы намеренно подчеркивают подобные отклонения, остающиеся, на самом деле, скорее исключениями, с целью более успешного их искоренения. Нам необходимо скорректировать перспективу и вернуться к действительной практике: в большинстве своем кюре графства Фуа произносят речи, и во время проповеди, и в других ситуациях, которые grosso modo совместимы с римской догмой. Приходский священник Бартелеми Амильяк, например, подозревался инквизиторами в чрезмерно распущенном нраве, но никогда — в отклонениях от истинной доктрины. А он преподавал «школярам» Далу, девочкам и мальчикам, в местной церкви (I, 252). Его целью в этой педагогической деятельности было внушение юным умам (как и обязывали его южнофранцузские соборы) истины католической веры. Свидетельство Гийома Остаца, байля и земледельца из Орнолака, показания которого я здесь резюмирую, еще более однозначно по этому поводу. Попав под влияние Пьера Отье и моей матушки, — рассказывает Гийом, — я перестал верить в телесное воскрешение. Но, однако ж, разум мой колебался от одного края к другому. И правда: в церкви на проповеди я слышал о воскрешении, да и священник Гийом из Альзиньяка, что жил у моей матушки в Лорда, занимался моим образованием в юности; и он также уверял, что мужчины и женщины воскресают после смерти [843] .
843
I, 206. Гийом Фор из Монтайю также слышал проповедь о воскресении в церкви (I, 447).
Мы видели, что ересь распространяется прежде всего (в четырех стенах domus и посредством его членов) от старших к младшим, от родителей к детям. Католическая же доктрина пропагандируется устами церкви в приходском храме, во время проповеди либо в воскресной школе. Случай Гийома Остаца показывает, однако, что римская вера может внедряться и в самый осталь благодаря присутствию священника, живущего с матерью и играющего роль гувернера по отношению к ребенку. Конечно, мать Гийома Остаца, богатая крестьянка, находится в особом положении: мужичье с малым достатком, то есть большинство, не может позволить себе роскошь держать дома священника, который, говоря фигурально, всегда под рукой.
Как бы то ни было, при любом варианте деятельность сельского священника оказывается основным инструментом распространения и поддержания католической веры, а также обязательной составляющей воспроизводства культуры, от одного поколения к другому. Можно допустить, что с этой точки зрения Монтайю не очень повезло в рассматриваемый период! Несмотря на католические уроки, которые мог давать Пьер Клерг деревенскому школяру, исповедуемые этим священником радикальное иноверие и откровенный цинизм (он сам утверждал, что осуществляет свои обязанности лишь для получения доходов, [I, 227]) делали его воскресную проповедь достаточно посредственным способом приобщения монтайонцев к католицизму. Естественно, тем легче наша деревня в большинстве своем устремилась по открывшемуся пути ереси, или, по крайней мере, сообщнической терпимости по отношению к ней. Конечно, некоторые католические матроны, в числе которых матери Вюиссаны Тестаньер и Жана Мори, добровольно всеми силами стремились передать своим детям, в собственном доме [844] , пламя католической веры, начинавшее чадить и гаснуть в округе [845] . Но в отсутствие достойного кюре роль этих женщин не шла ни в какое сравнение с эффективной деятельностью «добрых людей».
844
Ср.: Rapp, р. 329.
845
I, 461; гл. XXI (мать Жана Мори); ср.: Rapp, р. 142; Moliat, С. D. U., 1962, fase. I, р. 40-42.
Присутствует оно или отсутствует, устное слово — не единственный способ распространения религиозности. Оно сопровождается религиозным искусством. Оно неотделимо от церковного пения, о котором мы ничего не знаем кроме того, что оно существовало (1,145— 146). Слово подкрепляется визуальным воздействием скульптуры, живописи и витражей, украшающих стены и окна храма. В Сабартесе предметами народного и суеверного поклонения являются деревенские деревянные скульптуры, вырубленные топором. Напротив, их осуждают «добрые люди». Эй ты, гаваш, ты и впрямь думаешь, что куски дерева могут творить чудеса? — говорит Белибаст Сикру, осмеивая местное верование, согласно которому скульптурные изображения святых в церквях сами по себе чудотворны (II, 54—55). Эти статуи святых, что стоят в «доме идолов» (в церкви), вы же сами их топором вырубали, а после этого им поклоняетесь! — хохочет Пьер Отье в разговоре с овцеводами (II, 420). Мать Христа также почитается в деревянном виде. Дева Мария — просто деревянный обрубок, без настоящих глаз, ног, ушей и рта! — не колеблясь, утверждает Бернар Гомбер из Акс-ле-Терма [846] .
846
II, 333. В целом по проблеме католической аккультурации в народной среде средствами искусства, и в частности пластического искусства, см., напр.: Duby С. Humanisme... р. 96, 106 — 107; Mollat, С. D. и.,1962, fase. I, р. 63 sq., 97
Глава XXIII. Вероотступник и «добрый человек»
До сих пор речь шла о всегда приблизительной католической ортодоксии — в Монтайю, когда она там существует, и в Сабартесе. Мы рассматривали отклонения, порой значительные, лишь по отношению к «верному учению». Теперь я хотел бы обратиться к отступничеству, взятому отдельно, ради него самого.
В первую очередь: милленаризм. В какой мере он проявляется у наших горцев, с его характерными симптомами: пророческий ужас, вызванный концом света, который считают совсем близким [847] ; ожидание крушения всех устоев и создания царства всеобщего счастья [848] ; погромный антисемитизм? Ответ однозначен: в крайне незначительной. Сельская среда не задета милленаризмом; городки затронуты, но не более. Белибаст может пророчествовать в своей испанской ссылке, что восстанет народ против народа, и королевство против королевства, и потомок арагонского короля будет пасти своего коня на римских алтарях... [849] {368} Эти изречения Белибаста вызывают у его слушательницы, Гийеметты Мори из Монтайю, лишь реакцию вежливого любопытства: И когда такое случится, господин? (Ответ: Когда Богу будет угодно.)
847
Само собой разумеется, что местные католики и альбигойцы (II, 405 и гл. XXVII) верят в общем и целом в конец света, но в неопределенно далеком будущем.
848
Откр. 21:4.
849
II, 63. Эти белибастовы фантазии перекликаются с конкретными интригами, которые вел Бернар Делисье в 1304 г. с сыном короля Майорки (Molinier. L’Inquisition dans le Midi de la France, p. 144). см. также текст Пьера Мори (III, 237) о Белибасте: последний возвещал приход, близкий сердцу всех милленаристов, нового императора Фридриха, который должен был возвысить альбигойскую церковь и повергнуть католическое духовенство. Пьер Мори, более доверчивый в других случаях (III, 234), остается достаточно скептичным в отношении этих утверждений Белибаста.
{368}
Среди различных милленаристских (см. прим. 12 к гл. XVIII) представлений были и такие: Праведным Царем (см. там же) будет не тот или иной ныне царствующий монарх, а некое лицо, уже покойное. Предполагалось, что этот человек — реальный государь или иной значимый исторический персонаж — не умер, но спит в некоем потайном месте и с появлением Антихриста проснется и будет участвовать в последней битве.
С другой стороны, мы видели, что пришедшее из «страны ойль» буйное влияние «пастушков» [850] , простонародных милленаристов, убивавших евреев, достигло лишь Гаронны и Тулузы. Конечно, в Памье святоши являются антисемитами, как это можно видеть по историям о привидениях, иудейских и христианских, циркулирующим по городским ризницам. Среди призраков я узнаю евреев по запаху, — говорит Арно Желис, специалист по общению с покойниками {369} . Но в Монтайю по понятным причинам евреев нет, и едва ли о них вообще знают: в наших деревенских досье они появляются лишь совершенно случайно, как упоминается крещеная еврейка, предоставившая Беатрисе де Планиссоль несколько рецептов магических действий для домашнего употребления. Следовательно, ввиду отсутствия сыновей Израилевых, и речи нет о том, чтобы возможные местные милленаристы их преследовали [851] .
850
См. гл. XVII.
{369}
В Средние века возникли или, скорее, оформились, представления о том, что евреи обладают особым запахом (foetor judaicus — лат. «еврейский запах»), который отражает их дьявольскую сущность. Приблизительно до XV в. считалось, что этот запах связан с иудейской верой. Существовал рассказ о том, как некий еврейский юноша принял крещение, и тело его тут же стало благоухать, а сам он, придя домой, почувствовал нестерпимое зловоние, исходящее от его закосневших в заблуждениях родителей; те, в свою очередь, ощутили его новые ароматы как мерзостную вонь и попытались смыть их, искупав его в отхожем месте. С начала Нового времени этот foetor judaicus (на деле просто не существующий) осмыслялся как нечто присущее не иудею по вере, но еврею по этническим корням, даже и выкресту, и объяснялся чем угодно: от особенностей традиционной еврейской кухни (широкое употребление чеснока, отсутствие в рационе свинины и т. п.) до особого, только евреям присущего обмена веществ. Сами по себе эти верования очень древние и не обязательно связаны именно с евреями (например, китайцы в XVI в. считали, что все белые омерзительно пахнут) и восходят к мифологическим представлениям о том, что чужой (по этническим или религиозным основаниям) — не человек, а живой покойник, а потому и должен издавать запах мертвечины. См.: Трахтенберг Дж. Дьявол и евреи: средневековые представления о евреях и их связь с современным антисемитизмом. М.; Иерусалим, 1998; Харитонович Д. Э. Антисемитизм в прошлом и настоящем. Размышления над книгой Джошуа Трахтенберга // Новое литературное обозрение. 1999. № 39.
851
Тем не менее один пастух из Монтайю, но эмигрировавший, Пьер Мори, под влиянием проповедей Белибаста пропитывается антисемитскими воззрениями: все евреи после Страшного суда отправятся в ад (II, 513—514). О евреях в качестве привидений см. гл. XXVII.
Ввиду отсутствия объектов в самой деревне, народная ненависть к евреям никак не проявляется в нашем приходе желтых крестов. Но антисемитизм, в конечном счете, является лишь вторичной характеристикой фанатизма ревнителей millenium. В центре картины мира фанатика находится прежде всего представление о немедленном конце света. Он оправдывает и обосновывает революционные действия, готовящие его и готовящие к нему. Однако это представление появляется у нас лишь в редких эпизодах и вызывает некоторое психологическое сопротивление на местах.
Дьявол, пожирающий человека. Скульптура конца ХШ в. Церковь св. Петра. Вена.
Совершенно очевидно, что слухи по поводу близкого конца света или, по крайней мере, — по поводу эгалитарных преобразований, распространились в Лангедоке и в графстве Фуа задолго до рассматриваемого мной периода. Они так или иначе вписываются в культурный горизонт эпохи и откликаются на отдаленные отзвуки монгольских нашествий. Свидетелем этой тревоги может выступать трубадур. И вот с Востока приходят Татары, — говорит Монтаньяголь [852] {370} . — Если Бог тому не воспрепятствует, всех они сравняют: и знатных сеньоров, и клириков, и крестьян. Литература? Не только. В 1318 году по тропинкам, связывающим Памье с верхней Арьежью, распространяются народные слухи о конце света. В том году, — рассказывает Бертран Кордье, уроженец Памье, — встретил я на другом краю моста, на земле прихода Кие, четырех тарасконцев, а среди них Арно из Савиньяна. Они спросили меня:
852
Nelli. Erotique..., p. 245, цитирует Монтаньяголя, XX, 6, 8
{370}
Гильем де Монтаньяголь (ок. 1233—1268) — провансальский трубадур; главная тема его творчества — воспевание некой дамы Гаусеранды. Но в цитированных строках слышен отзвук того впечатления, которое произвели на Западную Европу походы монголов в XIII в., в особенности вторжение в Центральную Европу в 1241—1242 гг. Это вторжение было поставлено в контекст эсхатологических ожиданий, ибо, как сказано в Апокалипсисе, «когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их — как песок морский» (Ап. 20:7). Народы Гог и Магог ассоциировались с татаро-монголами, их набеги рассматривались как прелюдия к светопреставлению, и никого не волновало, что в Писании эти события должны были произойти уже после «первого воскресения» и тысячелетнего царства Божьего (см. прим. 12 к гл. XVIII).
— Что нового в Памье?
— Поговаривают (в том числе)... что родился Антихрист, — ответил я. — Каждый должен привести свою душу в порядок, ведь конец света совсем близко!
На что Арно из Савиньяна возмутился:
— Не верю я в это! Нет у мира ни конца, ни начала... Пошли лучше спать (I, 160—161).
Арно из Савиньяна, образованный каменщик, основывает свою крепкую уверенность в вечности мира на одной местной пословице (I, 163), то есть на народном источнике; но его убежденность опирается также на ученый источник — полученные им за тридцать лет до того уроки его наставника Толюса, который преподавал в Тарасконе (I, 165). Арно будет заключен инквизицией в застенок за свое возмутительное верование в вечное существование мира; чтобы выпутаться, он будет ссылаться на недостаток религиозного образования. По причине моей занятости в каменных карьерах, — говорит он, — я очень рано ухожу с мессы и не успеваю послушать проповедь (I, 167). Дурной предлог. На самом деле этот инакомыслящий ремесленник, отказывающийся верить в то, что наступит конец всему, эхом воспроизводит достаточно распространенное в народных слоях Сабартеса мнение; мы видели, что в оправдание своих утверждений он цитирует местную пословицу: Извечно и вечно, допреть и опять, мужчина с чужою женой, будет спать. И добавляет: Слыхал я от многих людей, что живут в Сабартесе, что мир всегда существовал и потом всегда будет существовать [853] . Сами слова Арно по этому поводу, нет иного века, кроме нашего (I, 163), повторяет, но независимо от него, Жакетта ден Каро, простая женщина из Акса, перед другими женщинами, пришедшими, как и она, на мельницу за мукой: нет иного века, кроме нашего [854] . Этот отказ от веры в тот свет неотделим у Жакетты ден Каро от острого скептицизма по отношению к самой догме Воскресения [855] . (Найти своего отца и мать на том свете? Воскреснуть и вновь обрести свои кости и плоть? Полноте!) Подобный скептицизм тайно или радикально противостоит у Арно, как и у Жакетты, официальному толкованию, распространяемому с кафедры сабартесскими кюре и братьями-миноритами Памье (I, 206, 152).
853
I, 167 Еще в 1335 г. в Акс-ле-Терме будут преследовать одного «отклоняющегося» за его слова о том, что мир вечен и что после смерти нет ни воздаяния праведным, ни кары за грехи (см.: Garrigou А. Etudes historiques..., 1846, p. 250).
854
I, 151. «Век» означает здесь «мир». Это слово (saeculum) может также приобретать смешанное значение: «полумирское», полувременнбе (III, 70).
855
Выше и I, 151-153.