Моран дивий. Стезя
Шрифт:
– Откушай с нами, дедушко, - сказал вежливо.
Старик, обтерев о штаны измазанные золой руки, примостился рядом.
Мы жевали и прихлёбывали. Говорить не хотелось. Ни о чём. Но говорить было надо.
– Ты уже решил что будешь делать?
– спросил наконец Тим.
Я равнодушно пожал плечами.
– Хорошо. Поставлю вопрос по-другому: куда тебя сейчас отвезти?
– Куда мне ехать теперь, кроме Юрзовки?
– нехотя ворочая языком, пробурчал я.
Тим нахмурился.
– Послушай, - он побарабанил пальцами по столу, - ты, конечно, имеешь полное право
– Ну?
– Дим, прошу тебя как друга...
– А ты мне ещё друг?
Мы замолчали, задумавшись каждый о своём и каждый об одном - о тех извилистых жизненных путях, что привели нас к этому разговору.
– Ладно, "друг". Когда она уходит?
– По первому снегу...
– Я перекантуюсь где-нибудь до этого времени.
– Сделай одолжение.
Он посмотрел на меня исподлобья, через стол. И я не увидел в его взгляде ни признательности, ни привязанности - ничего. "Я ненавижу её, - вспомнил я слова Леси о жене брата, - потому что Тим несчастлив. Хотя и понимаю, что в этом только доля её вины..." Как ко мне должен относиться Тим, осознавая мою роль в судьбе горячо любимой сестры? Вряд ли он мне это когда-нибудь забудет...
Мы собрали мусор в пакет, вынесли угольное ведро во двор, проверили печные заслонки и повернули ключи в больших амбарных замках.
– Дед, поехали с нами, - сказал Тим грустному старичку, стоящему на крыльце с видом одинокого, покинутого всеми пса.
– Тебе в этой деревне делать больше нечего, не умирать же вместе с ней.
Он протянул ему неведомо откуда добытую старую плюшевую ушанку. Поклонился.
Дед, зардевшийся от неожиданной радости, приосанился, сразу поважнел и построжел. Помолчал для солидности, якобы раздумывая над предложением, и небрежно принял протянутую шапку. Нахлобучив её на голову, старик гоголем продифилировал через мокрый двор к машине и забрался на заднее сиденье.
– Надеюсь, ребятки, - сказал он нам, когда мы уселись впереди, - в вашей деревушке не сплошь дырявые клоповники, будет где похозяйствовать со вкусом? А то, чую, завезёте меня в степь свою дурацкую, к чёрту на куличики, где свинья не хрюкает, пономарь не молится...
– У этого-то нрав, видать, ещё более гнусный, чем у вашего деда, - заметил я.
– Кому ж такой подарочек везёшь?
Тим усмехнулся.
– Поверь, те, к кому он пойти согласится, всю жизнь за моё здоровье пить будут.
Он повернул ключ в замке зажигания, включил заднюю скорость и, растрясая с травы и яблонь мириады капель, вывел машину за ворота. Покосившиеся створки дрогнули и потащились, скребя по грязи, навстречу друг другу, сомкнувшись перед носом "тойоты".
– Спасибо, дед, - рассмеявшись над моим ошарашенным видом, бросил Тим, разворачивая машину.
* * *
В родной город мы прибыли на рассвете. Было тепло и тихо. Чистое светлеющее небо обещало солнечный жаркий день. Одуряющее пахла сирень дачных посёлков и каштаны пустынных сонных улиц. После промозглости севера я блаженствовал. Как мало!.. Как же мало нужно человеку, чтобы почувствовать себя счастливым. Как много нужно для того, чтобы это счастье научиться слышать...
Тим высадил меня на въезде, у зачуханной придорожной харчевни, где сдавались номера, и рванул через мост дальше, на Юрзовку.
Получив свою комнату с кроватью и телевизором, я рухнул поверх покрывала и уставился на потолок в жёлтых разводах от протекающей крыши.
На прежнюю квартиру мне возвращаться нельзя. В автосервис тоже. Нельзя и к родителям - там-то будут пасти наверняка. Нельзя пользоваться банковской картой, сотовым телефоном, нельзя устраиваться на работу и светиться в сети. Таким образом я должен продержаться до зимы. Не хилая задачка, скажем прямо.
Деньги со счёта я снял ещё по дороге, в одном из городков, куда мы заворачивали перекусить. Карту заблокировал и выкинул. Пересчитал бумажки и пригорюнился. Не густо. На пару месяцев скромной жизни должно хватить, не более того. Денег целенаправленно я никогда не копил, но кое-что за прошедшую зиму на карте осело. После ухода Леси я вкалывал сутками напролёт и практически ничего не тратил. Разве что на кольцо. Кстати...
Там же, стоя у банкомата, я пошерудил в карманах куртки, выудив на свет божий поблёскивающую в лучах фонаря коробочку, повертел в пальцах.
– Слушай, дед, - обратился я к старику, улучив момент, когда Тима не оказалось поблизости.
– Могу я попросить тебя об одолжении?
Дед с интересом уставился на меня.
– В посёлке, куда ты едешь, живёт девушка. Зовут Бадарина Олеся. Передай ей это.
– Доверяешь мне, лопух?
– причмокнул мой попутчик, разглядывая кольцо.
Я пожал плечами.
– Решишь меня обмануть - флаг тебе в руки. Судьба этой цацки заведомо печальна - не заберёшь, я её в речку выкину. А так - хоть минимальный шанс имеется, что кольцо достанется той, кому изначально предназначалось. Хотя, вряд ли она его возьмёт. Делай с ним тогда что хочешь...
Сейчас, лёжа на продавленной кровати в номере дешёвого мотеля, я попытался определиться с дальнейшими планами на выживание. Так, кумекая, размышляя и прикидывая, я и заснул. А когда, ближе к полудню, проснулся, то сдал ключи от номера, сел на трамвай и, после нескольких пересадок, добрался до остановки Электролесовская на окраине города. Вокруг беспорядочно громоздились дома, домишки, лачуги и трёхэтажные терема частного сектора. Пыльная ухабистая улица привела меня к высокой глухой ограде из красного кирпича.
Кнопка звонка на железных воротах мягко и безмолвно подалась под пальцем. На той стороне забора басовито прирыкивая залаяла собака. Она билась о железные ворота, оглушительно ими громыхая и демонстрируя яростное желание растерзать чужака. Через несколько долгих минут её кровожадное рвение было, наконец, остужено грозным окриком хозяина. Тяжёлая калитка распахнулась, явив передо мной пожилого азиата со смуглым и острым лицом. Резкие, суровые линии делали его мрачным, но, как ни странно, одухотворённым и аристократичным. Что совершенно не вязалось с галошами на босу ногу и радостно-синим пластиковым ведром в левой руке.