Моран дивий. Стезя
Шрифт:
Женщины разделили волосы по плечам, заплели две косы, закрутили вокруг головы короной, перевив жемчужными нитями. Прикололи к косам лёгкую, словно дым, богато вышитую праздничную намитку, мягкими складками обнимающую затылок. Заковали чело в серебряный обруч с рыжей яшмой, поправили у висков колты-полулунницы.
Парча алого, украшенного золотым шитьём платья прошуршала вдоль тела. Богатые опястья сомкнулись над кистями рук, тяжёлое оплечье заискрилось на солнце самоцветами, широкий пояс, украшенный серебряной вязью и рубинами стянул драгоценную ткань, мягкие нарядные сапожки - лазурные, словно небо над Зборучем, приподняли княгиню над полом...
Она
Свенка подходила к каждому, стоявшему вдоль галереи гостю, кланялась, благодарила за оказанную честь, вручала подарок, переходила к следующему.
– Благодарствую, что почтили скромный праздник мой. Не побрезгуйте и угощением, разделите с нами пир свадебный, - поклонилась она высокому воину в иноземных одеждах, протягивая на раскрытых ладонях тонкий витой поясок.
Его длинные русые волосы были связаны в хвост на затылке. Богатые одежды и дорогое оружие говорили о высоком положении. Он улыбнулся молодой княгине так, что у неё загорелось лицо.
– Да прибудет с тобой Сурожь, славутница. Я приду, чтобы только ещё раз увидеть тебя, - он принял дар, коснувшись пальцев Свенки. Она вздрогнула от прикосновения, отдёрнув руки.
– Как зовут тебя?
– Ольвик СвИтель, прекрасная госпожа. Я темник князя Богурда. Возвращаюсь с посольством в родные края. Не мог устоять против соблазна взглянуть на твою прославленную во многих землях красоту. Теперь я вижу, что люди не врут...
– Силь?
– она чувствовала, как стучит в ушах кровь. Неужели её смятение так заметно?
– Ты права, княгиня. Моя отчизна лежит за северными границами Дубрежа...
– Твоя земля прекрасна и сурова. Так же, как её воины, Ольвик Свитель.
Черемис поднёс к губам её подарок, мягко коснувшись вышитых нитей...
В зыбком теплом свете живого огня развешанных по стенам пиршественной залы факелов люди казались бестелесными существами, призрачными картинами, представляющими то безудержное веселье, то почтительное величание молодых, то оживление разговора... Их трепетные силуэты, рыжие отблески на лицах, сверкание драгоценностей и мехов - всё завораживало княгиню, казалось необыкновенным, сказочным, нереальным. Как никогда ранее. Знакомые картины окрашивались новым чувством сердечного трепета, обжигающим огнём, разливающимся по венам лихорадочным возбуждением, щекочущим в животе, ослепляющим сладким и беспокойным томлением. Она сидела во главе стола рядом с князем, разделяя с ним винную чашу и боясь думать о том, что скоро разделит с ним и ложе. Околдованная странными взглядами северного гостя, она то и дело прикладывала ладони к горящим щекам, выискивая взглядом его среди разгорячённых медами лиц. "Что со мной? О, Сурожь, помоги..."
Высокую светловолосую фигуру Ольвика она заметила сразу же, как только он появился в зале, сопровождаемый своим ближником. Гость тоже заметил её взгляд, улыбнулся и почтительно поклонился издалека. Свенка опустила глаза, устыдившись своего откровенного внимания, но время от времени всё же украдкой поводила ими по чадному пространству залы, отыскивая северянина. Он беседовал с князьями и посадниками и казался полностью поглощённым этим занятием.
Когда чашники сопроводили гостей к ломящимся от яств столам, место темника князя Богурда оказалось так близко от княжеской четы, что у невесты перехватило дыхание. Мёд, пиво, южные вина текли рекой в чаши пирующих, звучали здравницы и восхваления в честь князя и его молодой жены, их славных родичей, их богатых и процветающих земель. За окнами залы, на центральной площади Зборуча, освещённой высокими кострами и уставленной длинными, наспех срубленными столами, пировал народ, отплясывая под гудки и волынки, наливаясь мёдом и объедаясь жареным мясом с пирогами. Молодая княгиня, рассеянно улыбалась хмельному посаднику, увлеченно и во всех подробностях живописующему ей княжеский свадебный пир в Поставце, где ему посчастливилось погулять прошлую зиму, и краснела всякий раз, невзначай встречаясь взглядом с гостем, который так легко и нечаянно одарил её любовным безумием.
– Вестимо мне, - сказала княгиня своему собеседнику, - что северские воины обязаны быть не только виртуозами меча, но и лиры. Будто бы их с детства учат владеть одинаково мастерски и человеческой жизнью и человеческим сердцем. В детстве я часто слушала баллады Сили у странствующих музыкантов, - ты ведь знаешь, почтенный Вестимир, Дубреж граничит с их землями, - но никогда не слышала игры воина...
Посадник, оборванный на полуслове, таращился на княгиню, стараясь вникнуть во внезапно переменённую тему разговора.
– Нет ли, уважаемый, среди наших гостей северянина, чтобы тот смог потешить моих гостей своей чудесной игрой?
– Как же, светлая княгиня, есть, конечно, и не один...
– Попроси, милый Вестимир, чтобы сыграл для гостей вон тот, что сидит седьмым от князя. Он, мне кажется, наверняка сын Севера...
Когда посадник, пошатываясь на нетвёрдых ногах, удалился похлопотать о капризе невесты, Свенка тут же переключила своё внимание на сидящих рядом гостей, чтобы скрыть своё волнение от окружающих и, должно быть, от себя самой. Сердце стучало в груди, висках, где-то в горле - так оглушительно, что разговоры с гостями тонули в этом грохоте. Краем глаза она увидела, как Ольвик кивнул, как ему передали лиру, как он тронул её пальцами, настраивая звонкие струны. Ближний круг попритих, прислушиваясь к переливчатым переборам мелодии, как раз настолько, чтобы Свенка расслышала и музыку, и слова песни.
Мой верный друг, мой кречет буйный,
В твоих чертогах - высь и воля,
И солнца жар, и сумрак лунный,
И звёздных капель млечная река.
Возьми у девы юной злую долю
Развей по ветру, унеси за облака.
Ольвик пел, глядя прямо на княгиню, не смущась приличиями и одиозностью происходящего. А княгиня смотрела на него. И синие глаза её темнели от страсти и наливались слезами от безнадёжности.
Он улетел давно - уж много зим минуло,
И много трав взошло, и много белопенных волн
разбилось
О берега её тюрьмы.
А друга весть ко мне не возвратилась,
И дева не вернулась на холмы.
Мне ночью снятся косы долги,
И белых щёк печаль, и синих глаз тоска...
Потеряна навек и безнадёжно далека
Она в холмах камлающей Маконы,
Чья поступь осторожна и легка
Под сенью Морановой кроны.
Она зовёт меня вослед ушедшей девы,
И манит обещаньем близкого свиданья.