Моран дивий. Стезя
Шрифт:
Обжёгшись в первое мгновение ледяной водой, ноги загорелись, стараясь согреться, но минут через пять, исчерпав согревающий рефлекс организма, они пустили холод вверх по телу, разливая его студёной расплавленной ртутью в животе, груди, горле, пальцах рук... Мы всё брели и брели, взбаламучивая за собой прозрачную воду травяного зеркала, весело брызгающего солнечными зайчиками в весеннее голубое небо.
А там, где почва слегка приподнималась над затопом, образуя сухой бережок, и деревья снова смыкали густые кроны, пряча лесных обитателей от всевидящего ока солнца, -
Подойдя ближе, мы остановились как вкопанные. Замер и я, забыв о замёрзших до онемения ногах. На пеньке сидел заскорузлый дед. На его безбородую голову, коричневую и изрезанную морщинами словно древесная кора, до самых глаз была натянута ветхая, бесформенная полотняная шапка. Одеждой костлявому, перекрученному будто старая коряга телу служила невнятная дерюга, которую при особом расположении можно было бы, пожалуй, назвать длинной рубахой. В её частых прорехах металась безволосая, задубевшая шкура, туго перетянувшая гнутые старческие кости.
Было ли это существо человеком? Или местным Лешим? Кем бы он ни был, завидев нас, внезапно напрягся, подобрался всеми своими корявыми сучьями, готовый бежать или нападать, с нескрываемым ужасом пялясь на наше приближение.
– Здрав будь, Тапуня Травотроп, - проговорил Ярослав медленно, стараясь не делать лишних движений. После шума и плеска нашего коллективного шлёпанья по воде в лесу, казалось, воцарилась оглушительная тишина. Вежица, как всегда, куда-то подевалась.
"Леший" выдернул из воды лапы и, ухватившись рукой за свисающую над ним ветку, проворно вскочил, замерев с согнутой колесом спиной, словно шипучий кот, отчаянно трусящий, но готовый принять неравный бой.
Ярослав поднял ладони в знак добрых намерений, существо тонко и сипло взвизгнуло, и в следующее мгновение шагнувший вперёд страж с головой ухнул в неожиданную трясину. Я только и успел схватить его ускользающие руки, падая плашмя в ледяную воду. Показавшиеся бесконечными следующие несколько секунд мы с Тимом и Зварычем, упираясь пятками в скользкую траву, вытягивали из тугой трясины, жалобно чавкнувшей напоследок, здоровучего Панько, проклиная на чём свет стоит его богатырское сложение.
– Зачем ты так?
– задыхаясь крикнул Тим настороженно замершему на бережке существу.
– Мы не хотели тебя обидеть. Хотели, чтобы ты принял наше приношение и не чинил препятствий на пути!
– Э...
– сказало существо и замахнулось на нас корявой лапой... в которой вдруг нарисовался пакет с пряниками, поспешно вложенный туда появившейся за спиной старого пенька Вежицей.
"Леший" удивился, принюхался, резко прянул от моры, вжавшись в дерево и почти слившись с ним, словно палочник из отряда привиденьевых...
– Отпусти мальчиков, Тапуня, - ласково и осторожно заворковала Вежица.
– Ты сильный, великий, могущественный - какое зло эти мокрые щенки могут причинить тебе? Чего испугался? Ну же, посмотри на меня... Не бойся, мы просто пройдём мимо. Дорогой в Стобуд. Мимо тебя... Слышишь, Тапуня? Мимо...
Не отрывая глаз от "пациента", Вежица нетерпеливо дёрнула кистью руки. Мы осторожно пошли вдоль кромки разлива, стараясь по возможности громко не плескать и выбирая на бережку местечко подальше от чёртового Тапуни и мутной ямы, чуть было не ставшей могилой одному из нас. Выбравшись из воды и даже не подумав останавливаться, отряд доблестных стражей ринулся в глубь леса: достаточно поспешно для того, чтобы считать наш крейсерский ход походным маршем, но всё же недостаточно сумбурно, чтобы обвинить нас в позорном бегстве. Во всяком случае, нам так казалось.
Остановиться мы решились не ранее, чем через час. От меня и Ярослава, как подвергнутых наиболее тщательному купанию, пар валил, как от банщиков на морозе. Переодеться и просушиться не мешало.
– Спасибо, - буркнул Ярослав, развешивая одежду на ветки возле почти невидимого в ярком дневном свете костра.
– Ты среагировал вовремя... Не ожидал.
Это своеобразное выражение признательности далось ему, видимо, с усилием. Такому человеку, как он, всегда непросто чувствовать себя кому-то обязанным. А уж быть обязанным мне...
– Не стоит благодарности, - столь же сердечно отозвался я, - Рефлекс сработал, ничего личного.
– Надо ж было нарваться на этого старого чёрта!
– Тим, ругаясь, старательно устанавливал на распорках у огня мокрые ботинки. Устанавливаться они категорически не желали: заваливались набок, клевали носом в костёр, опрокидывались на спину - в общем, выкаблучивались как могли.
– Я-то уж размечтался, что сегодня к вечеру будем на месте...
Ботинки таки вывели его из себя. Взорвавшись, он пнул одного из весёлой парочки в костёр, подняв при этом сноп искр, треснул кулаком по дереву и тут же бросился извлекать неразумную обувку из огня.
– Что ещё за перец?
– поинтересовался я, наблюдая борьбу Тима с ботинками. Наконец, он добыл две ветки, достаточно длинных и крепких для того, чтобы, не кочевряжась, удерживать на себе вес Тимкиных траков.
– Придурок один, - весело отозвался тот, довольный достигнутой идиллией, - никогда не знаешь в каком месте Морана на него наткнёшься - болтается как говно в проруби. Потому и не опасёшься.
– Ты хочешь сказать, это он нашего викинга чуть не утопил?
– А то кто же? Вежице сие пока ни к чему...
– Но зачем?
– Да ни зачем. Силы у него ведовской - дуром навалено, а мозги давно ссохлись от старости. Безумец блаженный наш Тапуня. Обезьяна с гранатой. То, что он сотворил - это не со зла, а от страха. Боится он людей, защищается таким образом. Почти непроизвольная реакция, - он посмотрел на меня, хитро прищурившись.
– Как у тебя сегодня. Здорово ты Панько заловил - прям на излёте. Реакция - супер.
– Я просто стоял ближе всех, - буркнул я, чувствуя как горячая волна удовольствия от признания моих заслуг поднимается от живота к ушам, зажигая их рубиновым свечением. Особо никогда не доверял дифирамбам в свой адрес. Но, блин, всё равно слушать Тима было почему-то приятно.