Морозных степей дочь

Анфилов Александр

— О-бо-жди! — вскинул ладонь Ярослав, потом дал себе пару секунд переварить не очень-то складный рассказ горе-заклинателя. — То есть ты, кроме того, что сорвал всем охоту, лишил меня гонорара, еще и приручил эту зверюгу?

— «Приручил» будет большой натяжкой. Но, как и я говорил, та оказалась духом. И теперь она, надеюсь, временно, поселилась в моем сердце. Ну, так она сама выражается.

— Так выходит, работу-то мы выполнили! — ударил Ярослав по колену. — Зверя в лагере больше нет! Вот гад этот судья, шесть рублей серебром зажал!

—

Как ты сказал, Сольвейг? — вдруг спросила Настя. — Необычное имя для этих мест. Отдает далеким севером. Я ведь даже где-то его слышала. Вроде встречается в паре историй, связанных с… — она щелкнула пальцами, вспоминая, — Яр, помнишь нам с тобой коробейник рассказывал былину про первых героев? Про Елену и Александра. Как звали того странного героя с черным луком?

— А-а, Горицвет! — уточнил Ярослав, скептически вскинув брови. — Он считается Великим Героем, но почти ничего не известно о том, чем он занимался всю эпоху.

Настя кивнула:

— В отличие от Велимира, Елены, Астры и других, он, по всей видимости, не самый выдающийся персонаж.

— Не самый выдающийся, — хмыкнув, передразнил Ярослав. — Есть убедительное мнение, что Горицвет предал героев! Как раз перейдя на сторону… того, против чего они сражались.

Рэй больно прикусил щеку, ощутив поверх сыра привкус крови. «Алекто-видящая-грехи, что так внимательно смотрела на Сольвейг! Рыжая ничего не хочет рассказывать о былых временах, уж не с того ли?»

— Рэй? — убрав платиновую прядь за ухо, позвала Настя. — Да это же так, к слову пришлось, ты чего побледнел? Я же только вот о чём, ты сказал, что спасшая тебя девушка, она наполовину дух. Вот это тебя не беспокоит?

Рэй пожал плечами, уточнив, в чём может быть причина беспокойства?

— Со здешней нечистью не до шуток, — ткнул бутербродом Ярослав. — Это я вострушку вон за баней оставил, поскольку она не вредитель и даже более опасную нечисть отваживает. Но поди разбери, что у нее в башке! Одному лешему известно, как навные твари живут и о чём думают, а уж обхитрить такого простака, как ты, им только на разминку. Ты сказал, она поселилась в твоем сердце. Это, блин, мне кажется, не шутки. Не боишься, что она тобой, ну, питается?

— До сих пор не боялся!.. — отчаянно запивая кислым молоком застрявший в горле сыр, ответил Рэй.

* * *

Крупа, пареные овощи, навоз, дым, человеческий пот и гадкий запах псины — всё это нес вечерний ветерок, что веял со стороны деревни. Сольвейг гуляла по окрестным полям, когда на прилесок уже опустились крепкие сумерки, наконец-то прогнав ржавчину летнего заката, отсветы которого, казалось, забрались даже под ее хламиду. Небо темнело, скатываясь в ночь, и она уже собиралась отправиться в лес, чтобы подыскать удобное место для сна.

Душонка ее героя всё еще была блеклой и невзрачной, однако после того как попавший под руку Амадей на протяжении трех недель откармливал беглеца, свечку его души уже не

задуть случайным ветерком. Всё-таки в здоровом теле и душа крепче сидит. Духом, следует признать, ее герой и так был неслаб, так что теперь часть сил смогла восстановить и она. Сольвейг была уверена, что теперь-то ни тощий ырка, что скитается ночами по полям, ни неша, вон, затаившийся в колючем кустарнике, ни залетный горемыка уже не представляют для нее угрозы. Она сжала ладонь, чувствуя, что, коль обернется лисой, своей истинной формой, сможет потягаться силами и с шишкуном. Проверять последнее предположение ей, однако, не хотелось — уж очень ловкие гады.

«Всё-таки вовремя мы уехали из Стяготы», — подумалось ей. Амадей явно подозревал о ней нехорошее, хоть и не подавал виду. Поди, наговорил Рэю всяких своих подозрений. А Рэй, на зло, сдружился с этим повесой. И вот как этому доверчивому чурбану объяснишь, что ее-то лисьи чувства прямо дыбом вставали, стоило ей оказаться поблизости от этого Амадея. Снаружи — белый красавчик с гладким лицом и зелеными глазами-миндаликами, точно свежая листва. А как в них поглядишь, так мороз и смертный ужас за душу хватают! Хотелось бы надеяться, что это чудище сюда не заявится. И чего ему, вообще, Рэй так приглянулся? И денег не жалел, и прям с утра до ночи не отходил от него!

И тут Сольвейг задумалась странной мыслью, не бог весть откуда взявшейся: «Хм, а Рэй вот — тоже красавчик?» С какой такой радости эта Настя так по нему истосковалась, что аж на шее у него повисла? В груди отчего-то затеснило. Нет, вовсе не ревновала она, было тут другое, впрочем, совсем непростое, о чём в двух словах не расскажешь.

Ветерок вновь пролетел мимо, донеся знакомый запах. Тонкий свист вдали подтвердил предположение. «И куда этот чурбан побрел на ночь глядя?!»

* * *

Герой тихонько позвал ее по имени, шагая через бескрайнее поле, шелестящее густыми колосьями ячменя, точно шкурой неведомого зверя.

— Собака я тебе, что ли — на свист меня подзывать? — огрызнулась Сольвейг, тенью возникнув из полумрака. Она сразу схватила героя за запястье, волоча назад, к деревне.

— Прости, — улыбнулся он, радуясь тому, что всё-таки видит ее перед собой овеществленной. Девушка-лиса оставалась столь таинственной, что предположение Ярослава о не совсем здоровом рассудке героя оставило в том глубокие сомнения.

— Знаешь, как опасно ходить ночью по засеянному полю? Велес сбережет, лишь полуночницу тут встретишь. Эта на неделю вперед набьет голову кошмарами, но отпустит, — с показной строгостью отчитывала Сольвейг, а краешком глаза пыталась разглядеть: красавчик или нет? — Но то — полуночница. А вот ырка и живьем задрать может!

— Но ты ведь рядом.

— Ха, зря надеешься, что спасать побегу! А ырка так и вовсе вмиг брюхо располосует, и премудрая лиса не поспеет. А… — остановилась она, недоверчиво глянув на героя, — чем пахнет?