Морозных степей дочь
Шрифт:
— О-бо-жди! — вскинул ладонь Ярослав, потом дал себе пару секунд переварить не очень-то складный рассказ горе-заклинателя. — То есть ты, кроме того, что сорвал всем охоту, лишил меня гонорара, еще и приручил эту зверюгу?
— «Приручил» будет большой натяжкой. Но, как и я говорил, та оказалась духом. И теперь она, надеюсь, временно, поселилась в моем сердце. Ну, так она сама выражается.
— Так выходит, работу-то мы выполнили! — ударил Ярослав по колену. — Зверя в лагере больше нет! Вот гад этот судья, шесть рублей серебром зажал!
—
— А-а, Горицвет! — уточнил Ярослав, скептически вскинув брови. — Он считается Великим Героем, но почти ничего не известно о том, чем он занимался всю эпоху.
Настя кивнула:
— В отличие от Велимира, Елены, Астры и других, он, по всей видимости, не самый выдающийся персонаж.
— Не самый выдающийся, — хмыкнув, передразнил Ярослав. — Есть убедительное мнение, что Горицвет предал героев! Как раз перейдя на сторону… того, против чего они сражались.
Рэй больно прикусил щеку, ощутив поверх сыра привкус крови. «Алекто-видящая-грехи, что так внимательно смотрела на Сольвейг! Рыжая ничего не хочет рассказывать о былых временах, уж не с того ли?»
— Рэй? — убрав платиновую прядь за ухо, позвала Настя. — Да это же так, к слову пришлось, ты чего побледнел? Я же только вот о чём, ты сказал, что спасшая тебя девушка, она наполовину дух. Вот это тебя не беспокоит?
Рэй пожал плечами, уточнив, в чём может быть причина беспокойства?
— Со здешней нечистью не до шуток, — ткнул бутербродом Ярослав. — Это я вострушку вон за баней оставил, поскольку она не вредитель и даже более опасную нечисть отваживает. Но поди разбери, что у нее в башке! Одному лешему известно, как навные твари живут и о чём думают, а уж обхитрить такого простака, как ты, им только на разминку. Ты сказал, она поселилась в твоем сердце. Это, блин, мне кажется, не шутки. Не боишься, что она тобой, ну, питается?
— До сих пор не боялся!.. — отчаянно запивая кислым молоком застрявший в горле сыр, ответил Рэй.
Крупа, пареные овощи, навоз, дым, человеческий пот и гадкий запах псины — всё это нес вечерний ветерок, что веял со стороны деревни. Сольвейг гуляла по окрестным полям, когда на прилесок уже опустились крепкие сумерки, наконец-то прогнав ржавчину летнего заката, отсветы которого, казалось, забрались даже под ее хламиду. Небо темнело, скатываясь в ночь, и она уже собиралась отправиться в лес, чтобы подыскать удобное место для сна.
Душонка ее героя всё еще была блеклой и невзрачной, однако после того как попавший под руку Амадей на протяжении трех недель откармливал беглеца, свечку его души уже не задуть случайным ветерком. Всё-таки в здоровом теле и душа крепче сидит. Духом, следует признать, ее герой и так был неслаб, так что теперь часть сил смогла восстановить и она. Сольвейг была уверена, что теперь-то ни тощий ырка, что скитается ночами по полям, ни неша, вон, затаившийся в колючем кустарнике, ни залетный горемыка уже не представляют для нее угрозы. Она сжала ладонь, чувствуя, что, коль обернется лисой, своей истинной формой, сможет потягаться силами и с шишкуном. Проверять последнее предположение ей, однако, не хотелось — уж очень ловкие гады.
«Всё-таки вовремя мы уехали из Стяготы», — подумалось ей. Амадей явно подозревал о ней нехорошее, хоть и не подавал виду. Поди, наговорил Рэю всяких своих подозрений. А Рэй, на зло, сдружился с этим повесой. И вот как этому доверчивому чурбану объяснишь, что ее-то лисьи чувства прямо дыбом вставали, стоило ей оказаться поблизости от этого Амадея. Снаружи — белый красавчик с гладким лицом и зелеными глазами-миндаликами, точно свежая листва. А как в них поглядишь, так мороз и смертный ужас за душу хватают! Хотелось бы надеяться, что это чудище сюда не заявится. И чего ему, вообще, Рэй так приглянулся? И денег не жалел, и прям с утра до ночи не отходил от него!
И тут Сольвейг задумалась странной мыслью, не бог весть откуда взявшейся: «Хм, а Рэй вот — тоже красавчик?» С какой такой радости эта Настя так по нему истосковалась, что аж на шее у него повисла? В груди отчего-то затеснило. Нет, вовсе не ревновала она, было тут другое, впрочем, совсем непростое, о чём в двух словах не расскажешь.
Ветерок вновь пролетел мимо, донеся знакомый запах. Тонкий свист вдали подтвердил предположение. «И куда этот чурбан побрел на ночь глядя?!»
Герой тихонько позвал ее по имени, шагая через бескрайнее поле, шелестящее густыми колосьями ячменя, точно шкурой неведомого зверя.
— Собака я тебе, что ли — на свист меня подзывать? — огрызнулась Сольвейг, тенью возникнув из полумрака. Она сразу схватила героя за запястье, волоча назад, к деревне.
— Прости, — улыбнулся он, радуясь тому, что всё-таки видит ее перед собой овеществленной. Девушка-лиса оставалась столь таинственной, что предположение Ярослава о не совсем здоровом рассудке героя оставило в том глубокие сомнения.
— Знаешь, как опасно ходить ночью по засеянному полю? Велес сбережет, лишь полуночницу тут встретишь. Эта на неделю вперед набьет голову кошмарами, но отпустит, — с показной строгостью отчитывала Сольвейг, а краешком глаза пыталась разглядеть: красавчик или нет? — Но то — полуночница. А вот ырка и живьем задрать может!
— Но ты ведь рядом.
— Ха, зря надеешься, что спасать побегу! А ырка так и вовсе вмиг брюхо располосует, и премудрая лиса не поспеет. А… — остановилась она, недоверчиво глянув на героя, — чем пахнет?