Морские небылицы восьмидесятых, или «Антилопа»
Шрифт:
– А ты откуда про жену и дочь знаешь? – вспыхивает, словно подменили, Алексеев.
– Ты же сам просил съездить домой к твоим и всё объяснить, – не выпуская испуганно бегающих глаз земляка, вбивает слова, словно гвозди, бывший парторг.
– И что? Объяснил?
– Успокоил.
– Кого? – округляет глаза Михаил.
– Обеих.
– И что ты им… ей сказал? – цедит сквозь зубы.
– Правду!
– Да какую правду? – не выдержав, срывается на крик. – Откуда ты вообще можешь знать правду?
– Могу, – не выпуская испуганно бегающих глаз, выстреливает бывший старшина второй статьи. – Был у дознавателя.
– Как это? Кто тебя пустил?
– Пустили, – горестно отзывается. – Рамбов не только твой город, но и мой, а дознавателем там работает мой друг детства – Валерка Быстров!
– И что? Что он сказал?
– Показал!
– Показал?
– Да! – вздыхает. – Заявление девушки, с которой тебе в нетрезвом виде вдруг захотелось познакомиться в электричке, – задыхаясь, судорожно сжимает челюсти. – И то, что ты там творил, потом, когда тебе сделали на то замечание.
– Да то… был не я! – машет рукой, презрительно усмехаясь в лицо полный, дородный. – Это другой курсант, не наш, она обозналась.
– А ещё Валерка дал прочитать твоё письменное признание в том, как ты там с кулаками да намёками…
– А что мне оставалось делать? – кривит губы. – Так хотя б отпустили – признался, раскаялся…
– А ещё, – не дослушав, перебивает коммунист, – показал мне найденные у тебя в карманах военный билет Сашки Долина, пропавший накануне, и его увольнительная карточка с переклеенными на них твоими фотографиями.
– Это точно не я, – презрительно бросает Алексеев, – это всё менты мне подсунули.
– Да я Вавке, как себе!.. – сжав кулаки, не сдержавшись, наступает обычный курсант. – Да и деньги там, в твоих вещах, наши, ротные, в прошлом месяце пропавшие у Генки Манца.
– Почём знаешь, что они? – испуганно сужает глаза бывший товарищ.
– Мы их с Генкой давно пометили, заметив, что их кто-то из «чёрной кассы» по-тихому таскает, да вот только не знали кто.
– Узнали?
– Теперь да.
– А жене что сказал?
– Правду, – едва сдерживаясь, выдыхает бывший парторг, медленно подбирая слова. – Сказал, что ты случайно попал на свадьбу, где на голодный желудок выпил стопку водки за здоровье молодых, произнося тост, после которой, отправившись домой, в электричке тебе стало плохо и, будучи не в себе, ты попал в переделку.
– А-а-а… девушке? – выпучив глаза от удивления, невольно тянет Михаил.
– Ей тоже правду – рассказал о твоей жене и новорождённой дочке, она и забрала заявление.
– Не может быть! – кривит пухлые губы наподобие улыбки.
– А ещё написал заявление о добровольном сложении с себя полномочий парторга за то, что малодушно не выгнал тебя тогда со свадьбы, куда ты за мной увязался, а заодно и поставил вопрос о твоём исключении из партии.
– Это ещё за что? – ширится уничижительная улыбка бывшего друга. – Я ведь ничего такого не сделал, мало ли какие слова не скажешь, выпивши.
– За кражу документов своих товарищей, которые вместе с протоколом твоего допроса и твоим письменным признанием, Вавка официально направил нам, в первичную партийную организацию, для дальнейшего разбирательства в связи с прекращением уголовного дела.
– Ах ты… – не выдержав, срывается было бывший коммунист и бывший курсант, но, наткнувшись на прямой взгляд бывшего друга-земляка, разворачивается и спешно покидает расположение роты.
09.12.2020 – 24.09.2023
Вторая морская небылица
Без уважения в море нельзя
Рассказ
Это неправда, что у небольших корабликов и всякого рода других вспомогательных судёнышек военно-морского флота нет имен.
Очень даже есть, даже у катеров и шлюпок!
Чем меньше плавательное средство, тем ласковее и нежнее называют их моряки. К своим боевым товарищам, пусть даже самым маленьким и невзрачным, они относятся трепетно, нежно.
Ну, а как иначе-то?
Морская стихия – это тебе не ласковый курортный пляж. Она, что на открытом просторе в безбрежном океане, что в узкой гавани, на рейде не терпит пренебрежительного отношения к себе, с ней нужно с нежностью и трепетом, как с девушкой; уважением и почтением, как к родителям; боязнью и страхом, как к самому суровому наставнику, учителю. Отсюда и отношение у моряков к плавательным средствам как к живым, впрочем они и есть живые, особенно в минуты опасности, когда вдруг сами, без чьей-либо подсказки и помощи вынесут из разверзнувшейся под ними, казалось бы, неминуемой бездны, пропасти.
На флоте нет мелочей, нет ничего второстепенного и незначительного. За триста лет своего существования каждая мелочь здесь отточена до полного совершенства, присутствуя в том или ином, казалось бы, бестолковом действии, ритуале, обычае моряков. Потому-то даже последний буй на рейде, створный знак, ориентир, банка и даже иногда бочка имеют свои неофициальные, но по-матросски точные названия. Кто знает, может быть, по той же самой привычке моряки и в гражданской жизни дают имена и названия всем и всему вокруг себя, даже машине, даче, квартире, балкону, шкафу, себе.
У настоящего моряка имеется собственное суждение на всё и вся, даже в отношениях с Всевышним. Этим морские офицеры сильно отличаются от армейских, не говоря уж о том, что и разговаривают они на разных языках и в прямом, и в переносном смысле.
Да что там армейцы, менталитет действующего плавсостава не в состоянии понять даже обслуживающий флот персонал, которого, скажу по секрету, всегда в несколько раз больше, чем плавсостава: всевозможные многоуровневые штабы, тыловые службы обеспечения, медицинские учреждения, ремонтные терминалы, научные и учебные заведения, специальные и воспитательные службы, мобилизационные и прочие предприятия. Без них никуда! Но то, что очевидно настоящим морским волкам, часто непонятно и даже смешно околофлотским тыловикам. От этого, возможно, и появляются на необъятных просторах литературных волн множество всякого рода «юморных» историй о так называемом военно-морском маразме, выданных в свет, бесспорно, очень талантливыми мастерами слова, но по сути никакого отношения к флоту-то и не имеющими.