Москва в очерках 40-х годов XIX века

Андреев Александр Радьевич

Шарманщик и уличная певица

«Возми в ручку пестолетку, Прострели ты грудь мою!»

Бедная, но благородная вдова

– Бедной вдове… с крошками сиротами…

Старый

старьевщик

– Вот енотовая шуба, сотенная, а ведь за красненькую досталась.

Чувствительная нянюшка

Во пиру была, во беседушке, Я не мед пила, сладку водочку.

Сладчайший кучер

– Спойте, Дормедонт Петрович, – воскликнули девушки.

– С нашим удовольствием. А вы что дадите-с, хе-хе?..

Бедный, но доблестный воин

– Мосье! Эн су!., бедному, но благородному офицеру.

Рыцарь выше соблазна

– Не соблазняй, друг, ибо сей враг силен, а человек очинно уже слаб – не соблазняй милый!..

Кухарка-сударка

– Уж такой несообразный; ничем его не урезонишь!

Гонимый судьбою за правду

– Принужден вещи продавать… за бесценок… вот прекрасная золотая булавка!., крайность!.. Не угодно-ли купить?

Нищий

Мужлан!хлеба сует, а нет, чтобы денег дать. Эка невидаль его хлеб!

Тетка Лукерья, торговка

< image l:href="#" />

– Живем, слава Богу, хлеб жуем, а без водочки и чайку тоже не сидим.

Ванька с «холодным» седоком

– Постоял бедняга в ожидании денег, наконец почесал голову, плюнул, сел на козлы своих саней и поплелся по улице.

Торговка

модница

Прокутилась барыня – наряды продает… вещи хорошие, истрепались маненько… Не надо-ли чего?

Нищенка

Нежная мать чужого ребенка

– Маловато больно. У соседа мука была не в пример хуже, нашей, а взял по рублю по тридцати… – отвечает хозяин, пожимаясь.

– Давеча и я бы дал, а теперь навезли столько, что и половины не раскупят; цена-то и поспала. Ведь застоитесь, прождете до завтра…

Завтра – бедовое слово и не для крестьянина. Так рассудите же, каково ему при лишних расходах расставаться с последней кровной полтиной, платить в Москве за все втридорога. Поэтому, кому бы ни была поручена продажа хлеба, управляющему или крестьянину, он продается почти всегда без переночовки в Москве. Померекали еще немного торгующиеся, побожились – один, что дешево продает, другой, что покупает чуть-чуть не в убыток, – и ударили по рукам. Подводы поворотили оглобли.

– Ваша милость не из кулаков ^{55} ли? – спрашивает набольший мужик у покупщика.

– А хоть пес, лишь бы яйцо нес: слыхал ты эту пословицу? – отвечает тот. – Небось расплачусь не хуже кого другого.

– Вестимо, кормилец. Да чтоб не было какого мытарства. Онамедни, как приезжали к Николину дню с первым обозом, попался такой шишимора, что и господи упаси; уж он водил, водил нас… совсем из сил выбились. Так чтобы опять… того… И упряжки, родной, не сделаешь. Наше дело крестьянское, – промолвливает мужичок и по привычке просовывает руку под шапку, чтобы почесать затылок, что, как известно, выражает у него раздумье…

Покупщик, однако, заверяет правым словом, что мытарства не будет никакого, весь хлеб придется ссыпать в одно место, а если и свернуть куда в сторону, так по дороге, рукой подать до заставы. Набольший отдает приказ Ванюхе, который намосковичился и знает дорогу, ехать вперед, и обоз трогается.

Следовательно, разыскиваемый нами кулак – капиталист, а торговля хлебом – его занятие, или, как говорят ныне, профессия; следовательно, русский человек несправедливо заклеймил его не очень лестным прозвищем, несправедливо, потому что не отдал должной чести труду и деньгам, этим двум рычагам, которыми можно решить задачу Архимеда – сдвинуть земной шар с места. На первый взгляд, конечно, покажется так; но ведь, вы знаете, мы скептики во всем; посмотрим еще, и тогда уже произнесем приговор. Надеюсь, что вправе я перенести вас на место, где остановился кулак с своею покупкою. Вот он у одной лавки, раскланивается с хозяином ее:

– Наше наиглубочайшее почтение Петру Терентьичу! Все ли в добром здоровье, батюшка?

– Помаленьку, Кузьмич. Что, привез?

– Как же, сударь, извольте взглянуть, наверно, не охаете. Товар, я вам доложу, первеющий сорт.

– Знаю, знаю. Ну… раз, два, три… четырнадцать возов. А мне требуется только десять; так, брат, я тебе и наказывал. За то спасибо, а остальные девай куда хочешь.

– Истинно хотел услужить вам, Петр Тереньтьич! Возьмите, право, останетесь довольны: на всем Болоте не было такой муки. Места не пролежит, а без барыша не уйдет.

Но, увы! Купечество наше крепко, не соблазняется отдаленными выгодами и берет скорее синицу в руки, чем соглашается ждать журавля в небе. Торговец отвечает решительно:

– Нет, любезный, что сказал, то и сделаю. Деньги нужны. Развязывайте, ребята!

Счастье кулака, если за тремя парами чаш, которые всегда распиваются в подобных случаях, купец поддастся, наконец, на его просьбы и умасливания, возьмет лишние возы, а то иначе…

– Ну, братцы, – говорит оторопелый кулак мужикам, когда мука ссыпана, – надобно маленько еще проехать; здесь не рука.