Мой первый опыт в нерикоми
Шрифт:
Пришло время оставить Лидию на попечение врачей, но им было трудно расстаться. Они сидели рядышком на банкетке и ничего говорили, только Лидия крепко сжимала руку мужа.
— Ну всё, иди, — сказала она. — И мне пора в палату, а то уже вон тётя дохтур косится. — Она вымученно улыбнулась и поёжилась. — Блин, боюсь ужасно. Вот бы уснуть и проснуться с уже готовой мелкой…
— Не бойся, — ободряюще улыбнулся Дмитрий. — Ты абсолютно здорова. Ребёнок в норме…
— Вам, мужикам, легко рассуждать. Ты и не заметишь, как станешь дважды папой…
— Это вряд ли, — ответил, помолчав, Дмитрий.
— В… смысле?
— Не стану я дважды папой.
— Как? Что?
Дмитрий улыбнулся — грустно и задумчиво.
— Я не могу иметь детей, милая. Вообще.
— Почему?
— Когда мне было двадцать четыре или двадцать пять, я переболел свинкой. То есть, сначала заболел Алёша, а я заразился от него. Эта дрянь опаснее для взрослых, чем для детей. Убивает репродуктивную функцию к чертям свинячьим. Не у всех. Большинству удаётся отделаться лёгким испугом. А мне не повезло.
— Ты…
— Уверен. Я проверялся. Я могу заниматься сексом, но я — абсолютно стерилен.
— Зачем ты мне это рассказал… — прошептала Лидия. Слёзы градом лились из её глаз и звучно капали на линолеум.
— Прости… Я и вправду подобрал не самое удачное время. Просто… что-то перемкнуло в голове, и вырвалось. Нет, милая. Не подумай чего… Я люблю тебя, и люблю нашего ребёнка…
Услышав «нашего ребёнка», Лидия уже не смогла сдерживаться. Она разревелась и торопливо заковыляла в палату.
— Милая, прости!.. — донёсся голос мужа словно сквозь ватную стену..
— Так, папаша! — строго окликнула Дмитрия медсестра. — Довёл жену до истерики, доволен? Быстро домой!
— Да-да, — закивал Дмитрий. Он медленно и неловко поднялся с банкетки, точно девяностолетний дед, и пошёл по коридору.
Алёша стоял у окна и смотрел на улицу.
— Пойдём, Алексей, — тихо сказал он.
— Почему она заплакала? — прошептал Алёша.
— Просто нервничает. Переживает за твою сестрёнку. Идём.
Кладбищенская колыбельная
— Это ошибка! Ошибка! Этого не может быть! — Лидию не покидало ощущение, что происходящее — не то жестокий розыгрыш, не то сон.
— Девушка, я вас понимаю и сочувствую, но тут никакой ошибки нет. Ваш супруг, Воронцов Дмитрий Сергеевич, и его младший брат, Воронцов Алексей Алексеевич, погибли в автокатастрофе.
Она смотрела на профессионально-скучное лицо полицейского, который пытался натянуть маску сочувствия, слушала его слова про катастрофу, занос, грузовик, а в голове у неё перекатывались, сталкиваясь с сухим костяным звуком, последние слова мужа: «Я не могу иметь детей… Я люблю тебя и нашего ребёнка…»
— Зачем? — прошептала она.
— Простите? — официальный голос вернул её к реальности.
— Куда же я теперь?..
— Вы не москвичка? А супруг? У вас есть родственники? Знакомые? Свяжитесь с ними, не затягивайте. Одна вы не справитесь…
* * *
Она справилась.
И вот, три года спустя, она стоит над двойной могилой. С чёрной плиты на неё смотрят два лица в овальных рамках: сдержанно улыбающийся Дмитрий и отрешённо-серьёзный Алёшка. Связанные противоестественным родством, они окончили земной путь одновременно. Была ли забравшая их катастрофа несчастливой случайностью, или Дмитрий, устав от переполняющих его жизнь позорных секретов, решил покончить со всем разом — этого уже никто никогда не узнает. Земля безралично приняла в себя стыдную семейную тайну.
Подножье памятника залито бетоном, и в него по просьбе Лидии вставлено блюдо со снегирями: то самое, которое Дмитрий сделал на её керамических посиделках. Каждый раз, навещая могилу, Лидия кладёт туда ржаное печенье. И сейчас в блюде лежала аккуратная горка серо-коричневых квадратиков.
— Ты — прекрасный человек, Дима, — шептала она. — Умный, добрый, сильный… ты был бы отличным мужем и отцом… И Алёшка — умный малый, мы бы победили его болезнь… Просто… не повезло. Покойтесь с миром… Я к вам теперь приду нескоро… или никогда…
Она промокнула платком покрасневшие глаза, встала со скамейки, вышла и аккуратно закрыла калитку.
Она уходила, не оглядываясь. Ей казалось, что если обернётся — увидит, как Дмитрий и Алёшка стоят в своём загончике и смотрят на неё, и у них на лицах написан вопрос, на который она не может ответить.
Услышав заунывное монотонное пение поблизости, она подпрыгнула. Мгновенный страх опалил её ледяным огнём. В голове промелькнули калейдоскопом образы из фильмов ужасов.
В следующую секунду страх исчез, уступив место любопытству: голос показался знакомым.
Она пошла на голос и вскоре увидела женщину, которая сидела на скамеечке в могильной оградке и напевала колыбельную. «Ненормальная, — подумала она. — С младенцем сюда тащиться…» Но она тотчас себя одёрнула: может, ребёнка не с кем оставить, а мёртвые, пусть и в меньшей степени, чем живые, нуждаются во внимании…
Она подошла поближе и снова передёрнулась от жути. У незнакомки со странно знакомым голосом не было младенца на руках. Она просто сидела на скамейке, покачивалась в ритм колыбельной и мурлыкала:
Уж как я тебе, коту,
За работу заплачу:
Дам кувшин молока
И кусок пирога!
«Точно чокнутая…» — подумала Лидия и осторожно, стараясь не привлекать внимания кладбищенской певуньи и не терять её из виду, попятилась. Но та, услышав шорох, обернулась сама — и Лидия замерла, точно настоящая героиня фильмов ужасов.
— Светка, ты?