Мой первый опыт в нерикоми
Шрифт:
— Вас, наверное, интересует, как всё случилось? — продолжала Ксения Леонидовна. — А я, честно говоря, не помню. Мы с ним были настолько близки, что не различали, где заканчивается он и где начинаюсь я. Если бы Диме начали внушать эти новомодные глупости про сепарацию, разрыв психологической пуповины и личные границы, он бы просто не понял, о чём речь. Ему не были нужны никакие сепарации-сегрегации!.. И мне трудно выделить момент, когда мой мальчик стал моим мужчиной, скажем так, технически. Кажется, к тому моменту он уже был достаточно взрослым, по-моему, уже поступил в университет в Ленинграде. Вот… а в один прекрасный день мы узнали, что во мне зреет его сын и брат.
Лидия слушала разглагольствования «будущей свекрови» (какой, к чёрту, свекрови после таких откровений!..) с удивлявшим её саму отрешённым спокойствием. То, что она услышала, было чересчур ужасно и невероятно, чтобы вызывать душевный отклик.
(«А ведь признайся, ты с самого начала подозревала что-то подобное!»)
— И вы… вы сразу решили…
— Рожать? Признаюсь, первой мыслью у меня было — открыть газ и сунуть голову в духовку. Рожать от собственного сына, вы подумайте, ужас! Но я решила, что не могу оставить сиротой своего старшего мальчика. Аборт? Это было бы немногим лучше, чем самоубийство. Понимаете, существо внутри меня было мне более родным, чем большинство детей для своих матерей. В нём было три четверти моей крови. Не половина, а три четверти, вы понимаете?
Лидия тупо кивнула.
— Мы жили в Ревде — не под Свердловском, а под Мурманском. После того, как я родила, мы продали свой дом и переехали в Ленинград…
Лидию царапнуло, что «свекровь» употребляет древнесоветские топонимы. Нафига? Ведь не бабка девяноста лет, которая «так привыкла»…
— …было нелегко, но у меня были кое-какие сбережения, а Дима вскоре нашёл хорошую работу. Но около двух лет у Алёши обнаружился аутизм, ну, и у нас начались ссоры… В общем, однажды Дима уехал, забрал с собой Алёшу и дал понять, что не хочет меня видеть. Несколько раз я пыталась восстановить отношения, но безуспешно. А потом я узнала, что он рассказывает всем, и в первую очередь Алёше, эту сказку про сестру. Не стану спорить, это менее травматичная версия, чем реальность, вот только правда, рано или поздно…
— …Какая же ты сука, мать, — прозвучал голос Дмитрия. Он стоял в дверях и со спокойным отвращением смотрел на Ксению Леонидовну.
— Дима, где кофе? — поинтересовалась та.
— В Караганде. Лучше расскажи, как ты превратила меня в живую куколку. Как ты меня совращала, начиная со школы. Я был ребёнком, несчастным одиноким ребёнком, у которого не было друзей, потому что ты не давала мне ни с кем подружиться! Я ничего не знал и не понимал, но ты, мать, должна была сесть!..
— И ты бы отправился в детский дом, где тебя бы каждый день насиловали такие же несчастные зверёныши.
— Это было бы вряд ли хуже, чем… — Дмитрий хоркнул носом. — Короче. Собирайся и уматывай.
— Но я хочу увидеть своего сына и внуке. Я имею право!
— Ты его не увидишь.
— Почему, родной?
— Потому что, если ты не уберёшься сей же час, я выколю тебе глаза.
Он шатнулся к ней. Должно быть, Ксения Леонидовна разглядела в лице старшего сына нездоровую решимость, потому что она с молодым проворством подскочила и, бормоча «Господипомилуй», шмыгнула в прихожую.
Загремели колёсики чемодана, перекатываемого через порог, хлопнула дверь, и Ксения Леонидовна исчезла. Остался лишь кисловатый запах, которые издают пожилые люди, страдающие хроническими заболеваниями пищеварительной системы.
Лидия расхохоталась.
— Кла-асс! А ведь я почти поверила!
— Во что? — просипел Дмитрий.
— В это… Это ведь пранк, да? Ты меня разыграл? Ну, знаешь, это было жёстко! Надо же додуматься!
— Ага… пранк, — глухо сказал, присаживаясь на кровать, и тотчас вскочил, точно сел на шершня.
— Это правда! Правда, слышишь? Я урод! Извращенец! Эдип сраный! Я спал со своей матерью, и Алёшку она родила от меня! Довольна? Тварь! Тварь! Тварь! — выкрикивал он, стуча кулаком в стену.
Лидия вскочила и обхватила его сильными руками керамистки, натренированными в борьбе с вязкой глиной на гончарном круге.
— Не надо, Дима! Пожалуйста, не надо! Успокойся!
Она силой усадила его на кровать и сама села рядом.
— Ты не виноват! Ты был ребёнком, она тебя использовала, ты не мог ей противостоять. Но всё позади. Ты справился. Ты освободился от неё, освободил Алёшку. Теперь всё будет хорошо. И я с тобой.
Она хотела добавить «я тебя люблю», но поняла, что это будет чересчур.
— Я от тебя никуда теперь не денусь, — сказала она.
— Почему7
— Приз за самый глупый вопрос века. Во-первых, я — твоя жена. Во-вторых, я беременна.
* * *
Известие о её беременности муж принял на удивление хладнокровно. Лидии это поначалу показалось оскорбительным, но потом она решила: после стресса вроде того, который обеспечила Дмитрию мамочка, можно простить ему некоторые необременительные странности в поведении. К тому же нигде не написано, что муж, узнав о беременности супруги, должен кричать ура, напиться на радостях и скакать по потолку. К тому же Дмитрий в остальном повёл себя в высшей степени благородно. Он приглашал в дом легионы врачей, оградил Лидию от всех хозяйственных забот — нанял двух домработниц и кухарку, порывался даже запретить ей гончарить, но здесь натолкнулся на сопротивление.
— Милый, наш малыш пока — вот такусенький комочек, больше похожий на рыбку, чем на человека! — смеялась Лидия. — Посмотри на мой живот. Он пока плоский, хоть сейчас на подиум. А если ты запретишь мне лепить, я сойду с ума.
Дмитрий повздыхал и согласился. Правда, через пару месяцев он огорошил жену известием: они переезжают в Москву. Лидия затосковала. Уехать из Лихогородска в облцентр — это ещё куда ни шло. Но укатить в Москву — значит, покинуть Слобожанину. Навсегда — это она тоже понимала. Но тут уже Дмитрий, обычно готовый уступить жене, настоял на своём: он получил должность в федеральном министерстве, и лет через пять-десять может стать членом правительства. Или отправится в какую-нибудь область на позицию заместителя губернатора, не меньше.
Лидия понимала, что муж прав. Поэтому, попалкав пару ночей, она не стала упираться.
Через неделю семья — Лидия, Дмитрий, Алёша и загадочное существо в Лидином чреве — вошли в трёхкомнатную квартиру в одном из престижных московских ЖК.
Лидия быстро привыкла к столичной жизни, и порой ей казалось, что она жила тут всегда. Слобожанщина в её памяти стала затягиваться дымкой.
Между тем девочка внутри Лидии росла и созревала, и настало время, когда Дмитрий, преисполненный гордости и страха, отвёз самую малость бледноватую супругу в роддом. Рядом с Лидией сидел Алёша, который время от времени клал руку на тётин живот и что-то успокаивающе шептал.