Мой ВРБ
Шрифт:
И угораздило же меня пойти с подружками на какой-то рок-концерт в нереальную гадючню (рок-клубов и клубов ещё и в помине не было) в каком-то типа ДК у нас тут на районе. В этой чернобурке.
Гардероба в той рюмочной, конечно, не было, и в угаре рок-концерта шубу у меня, разумеется, скоммуниздили. Даже и не помню как. К родителям идти я побоялась и, переночевав у друзей, с утра побрела на работу в театр.
Без шубы. В чём была. На улице был довольно сильный мороз, середина зимы, да. Весь день я переживала, в чём же вечером ехать домой.
А Романыч, когда услышал эту историю, пошёл в свой кабинет, вынес оттуда офигенную обливную дубленку (писк моды в тот момент!) и отдал её мне.
На, мол, носи, не мёрзни».
* * *
ВРБ:
«Спасибо
(«Вперёд…», стр. 49).
ТРИЛОГИЯ
Осенью 1988-го ВРБ поставил Сухово-Кобылина, все три пьесы: «Свадьба Кречинского», «Дело» и «Смерть Тарелкина». Спектакль шёл шесть часов, с двумя антрактами.
Это была вершина мастерства. Это был пик любви и доверия зрителей к режиссёру Беляковичу. Люди шесть часов высиживали на жёстких креслах без подлокотников. Собственно, это были скорее стулья, чем кресла. И некоторые сидели между стульями. Я лично, в качестве дежурного по залу, просила людей выдохнуть и прижаться друг к другу плотнее, чтобы больше народу уместилось. Не говоря уже о подушечках, которые клали на ступеньки, и о тех зрителях, которые стояли в проходах. А в проходе «под Толиком» (имеется в виду Анатолий Николаевич Лопухов, режиссёр по звуку) была жёрдочка. Жёрдочка была железной трубой. Если на неё вскарабкаться, можно было видеть сцену. Задница твоя при этом нависала над стоящими в проходе, но это было ничего.
В «Свадьбе Кречинского» блистал Алексей Сергеевич Ванин. Он был единственным из актёров, кто уходил после первого действия. Этаким франтом уходил, лёгкой походкой с высоко поднятой головой. У него были свои фанаты. Они покупали билеты отдельно на первое действие. Далее отрывок из нашего с Алексеем Сергеевичем интервью от января 2012 года.
– Алексей Сергеевич, вы – один из основоположников театра на Юго-Западе. Вы – непосредственный участник всей истории этого театра. Я не спрошу, какой спектакль был лучшим за эти 35 лет. Я задам вопрос иначе. В каком спектакле для вас лично совпало ваше восприятие искусства и жизни? То есть вот когда захватило так, что не оторвёшься, и не мыслишь, а чуешь, как это здорово. Для меня таким спектаклем была «Трилогия». А для вас кто первый в вашем личном рейтинге юго-западных спектаклей?
– Я тут с тобой соглашусь на все сто процентов. Это действительно так. Три кита успеха любого спектакля – драматургия, режиссура и подбор актёров. Попадание в десятку с актёрами. И осенью 88-го года в «Трилогии» всё это совпало. Первое, конечно, драматургия, Сухово-Кобылин – это до сих пор сегодняшний день. Так было в 88-ом, 98-ом, 2008-ом, и так будет в 18-ом. Суд, взятки, коррупция. Мещанство, обывательщина. И, конечно, любовь. Второй кит – режиссура. Белякович был готов на сто процентов. Больше 10 лет человек думал об этом материале. Я знаю, что со студенческих лет Сухово-Кобылин был у него в голове. И именно в ту осень материал созрел окончательно, настала необходимость высказаться. И это случилось. Фонтанировал он так, что мало не покажется. И подбор артистов. Те ребята и девчата, которые открыли этот театр и уже прошли «нулевой цикл». К 88-му году они накопили уже. Позади были и Гоголь, и «Мольер», и «Гамлет». Эти люди уже были готовы играть шестичасовую «Трилогию», эту громадную махину. Витя Авилов, Серёжа Белякович. Ах, какой это был Муромский! Володя Коппалов, Славка Гришечкин. А девчата какие уникальные: Наташа Сивилькаева, Надя Бадакова, потом Тамара Кудряшова. Я помню эти репетиции, как актёры всё это выдавали. Режиссёр только: «А», мы уже: «Б», «Б», «Б»… Столько накидывали, он только успевал сортировать. Вот так слепилось. Это было гениально».
«Трилогия» – был первый спектакль в новом пространстве. О театре на Юго-Западе тогда писали, что это театр «в цокольном этаже жилого дома». Это клише перепечатывали из статьи в статью. Театр же занимал малую часть цокольного этажа. А в 88-ом году расширился за счёт соседнего с ним магазина «Овощи-фрукты». Справа от сцены (если смотреть из зрительного зала) появились две новые двери. Мир спектаклей ВРБ расширился, стал широкоформатным.
Как рассказать о спектакле людям, которые его никогда не видели? Вот представьте, что вы не отрываясь посмотрели три первых сезона «Игры престолов». Или любого другого мега-сериала. В таких сериалах новый сезон – это не просто новая история, это сдвиг жанра. Только в случае со спектаклем это было круче. Потому что зритель театра на Юго-Западе был не перед экраном, а внутри действа. За два антракта зрители успевали перезнакомиться между собой. В мужской туалет приходилось ходить через сцену, на второй этаж, в гримёрки. Пока я дежурила, между «Делом» и «Смертью Тарелкина» мыла сцену. У Славы Гришечкина, исполняющего роль Тарелкина, был монолог, во время которого он по сцене катался. Если не мыть, то можно было задохнуться от пыли. Пока я мыла пол, я беседовала со зрителями. Это было так естественно. Каждый из них готов был мне помочь.
О чём был спектакль? Про взятки, про коррупцию вроде. Только сначала это была любовная история, трагичная, как у Шекспира. А потом шла чертовщина. Люди превращались в бесов, в оборотней. Это был уже Стивен Кинг. Если бы Стивен Кинг умел так смешить. А так про взятки, конечно.
* * *
ВРБ:
«Сколько может жить театр?» – в своё время вопрошали многие деятели этого вида искусства. И отвечали сами: от Немировича, который давал театру максимум десять лет творческой жизни, до Стрелера, расщедрившегося аж на двадцать…
Но тридцать пять лет не называл никто. Это совсем кажется запредельным. Конечно, многие театры отмечают годами более солидные юбилеи, но у нас энергия движения вперёд с первотолчка, без остановки, без выходных, ежедневный святой труд, единым духом.
Когда-то, может, и остановится эта машина: вылетит клапан какой-нибудь, какая-нибудь шестерёнка… Но ведь пока не вылетает – так все заделано основателями и передалось следующим поколениям».
(«Вперёд,..» стр. 207).
В.М. ДОЛЖЕНКОВ
Звоню Валерию Михайловичу, предлагаю встретиться и поговорить о ВРБ. «Анют, -говорит, – у меня рак, две химии уже было, чувствую себя не очень, так что давай прям сейчас по телефону, мало ли что. Да и волосы у меня выпали после химии, борода поредела, не хочу, чтобы ты меня таким видела».
И мы стали вспоминать ВРБ. Как они играли вместе у Юденича. Валера Долженков героев играл, а Валера Белякович в массовке бегал и рисовал уморительные карикатуры на сцены из спектакля. Однажды подходит Белякович к Долженкову и говорит: «Юденич просил тебе передать, что ты – фашист». Оторопь. Потом выяснилось, что полная цитата из Юденича звучала бы: «фашист от искусства».
Мы проговорили минут двадцать. Валерий Михайлович смеялся весь разговор. Вспоминал, что вспоминалось, я ни о чём не спрашивала. В конце разговора даже сказал: как хорошо поговорили, я будто и не болел эти двадцать минут.
Валерий Михайлович вспоминает, как ВРБ нарисовал его в роли Сорина. Как же это было смешно и трогательно. Какой несравненный был у ВРБ юмор. Это был юмор Фальстафа. Он сам был «ренессансный человек». Играли «Ромео» на гастролях, громадный зал, всё не как дома. Валерий Долженков играет князя, он в белом костюме, и он совершенно растерялся. За кулисами подходит к Валерию Долженкову Валерий Белякович и говорит: «Ты руками-то делай что-нибудь, помаши что ли, а то стоишь как фуй шахматный». И тут у Валерия Михайловича открывается второе дыхание.