Мучимые ересями
Шрифт:
Человек, задавший вопрос, кивнул, но выражение его лица оставалось обеспокоенным, и Хэлком одарил его мягкой, печальной улыбкой.
— Когда Шарлиен добровольно присоединилась к Кайлебу в его атаке на Мать-Церковь, она сделала себя врагом Бога, Митран, — сказал он. — Я, конечно, никогда с ней не встречался. Всё, что я когда-либо слышал о ней, похоже, указывает на то, что она всегда была хорошим правителем, глубоко заинтересованным в справедливости и благополучии своего народа. Но какой бы она ни была в прошлом, это больше не она. Вполне возможно, что она действительно верит, что то, что они с Кайлебом делают — Божья воля. Но даже если так, то оба они ошибаются. И, во многих отношениях, хороший и искренний человек, ошибочно служащий целям Шань-вэй, абсолютно без злого умысла, является самой смертельной угрозой из всех. Тех, кто открыто и явно служит разложению, легко разоблачить, легко опровергнуть. Те, кто впадает в грех из-за добрых, но ошибочных намерений и ошибочного
— Это всегда так, но, боюсь, в случае Шарлиен это приобретает ещё большее значение. Только посмотрите, как её популярность здесь, в Черис, уже работает на поддержку Кайлеба и других лидеров раскольников, даже перед лицом отлучения от Церкви и интердикта[11].
Головы вокруг стола закивали, и далеко не одно лицо напряглось. Эдикт об отлучении от церкви Кайлеба Армака и Мейкела Стейнейра, а также декларация о воспрещении любых церковных таинств во всём королевстве Черис прибыли менее чем за две пятидневки до этого. Шок, однако, был менее глубоким, чем можно было ожидать, учитывая суровость задействованного наказания, и было очень мало признаков какой-либо существенной реакции против власти Короны или архиепископа Церкви Черис. Отчасти, без сомнения, это было связано с тем, что Стейнейр и Кайлеб с самого начала предвидели вероятность такого шага и осмотрительно предупредили своих сторонников, что он может последовать. Другим важным фактором было то, что сама Церковь в Черис беспечно игнорировала эти декларации. Несмотря на запрет служения, церкви были открыты и таинства совершались. Когда священство презирало законные постановления и декларации Матери-Церкви, как можно было обвинять мирян в том, что они последовали его примеру? Особенно, когда сами основания для отказа раскольников от власти Матери-Церкви ещё больше подрывали законность этих постановлений через их жгучее осуждение разложения викариата, который их издал?
Но был и ещё один фактор, в этом Хэлком не сомневался. Шарлиен не была отлучена от Церкви, очевидно, потому, что никто в Зионе не предполагал возможности её брака с Кайлебом, когда два месяца назад были изданы эти постановления. Тот факт, что её не отлучили, вкупе с тем, как она взяла штурмом сердце Черис, делал её своего рода легитимным источником власти и верности, которые Церковь формально отняла у Кайлеба.
— В настоящий момент, — продолжил он, — сама репутация Шарлиен, как хорошей и справедливой правительницы, тот факт, что она так симпатична, наложили улыбающуюся маску на разложение Шань-вэй. Это уже достаточно плохо. Но она искренне верит в то, что делает. Она не была сбита с толку или введена Кайлебом в заблуждение, и целенаправленность её усилий, на мой взгляд, ничуть не уступает его собственным. Она не позволит использовать себя в качестве оружия против того, во что искренне верит. Вот почему я думаю, что наш друг во Дворце ошибается.
— Я боюсь, что вы правы, — веско сказал священник, сбросивший пончо. — Я верю, что он искренен, хотя и склонен думать, что его побудительные мотивы не столь бескорыстны, как он говорит. На самом деле, я думаю, что они не настолько бескорыстны, как он действительно считает. И, конечно, есть все эти другие, более личные, факторы, играющую роль в его мышлении. Но каким бы искренним он ни был, он просто не хочет сталкиваться с тяжёлыми, неприятными фактами.
— Какими фактами? — спросил человек, который задавал вопросы Дейрюсу, и священник поднял руку, отсчитывая количество на пальцах, когда говорил о них.
— Во-первых, я не думаю, что он действительно хочет признать, что она стала врагом Божьим. Ему отчаянно хочется верить, что она лишь временно ошибается. Что, со временем, она возьмётся за ум. А во-вторых, он не хочет признаваться, насколько глубоко и искренне привязано к ней большинство её подданных. Я думаю, он недооценивает важность её поддержки среди простых людей в этом вопросе, вероятно, потому, что он сам не один из них. Это более чем немного иронично, в свете прошлых событий, но я полагаю, что также возможно, что он обманывает себя в этом вопросе потому, что он не хочет сталкиваться с логическими последствиями.
— Но вне зависимости от того что он думает, или почему вообще он думает об этом, правда в том, что она по-настоящему любима. На самом, деле весь его план вращается вокруг использования этой любви в наших собственных целях, и внешне это очень привлекательная концепция. Когда она не только удержалась на троне после смерти своего отца, но и проявила себя как одну из самых сильных правителей в истории Чизхольма, она завоевала их сердца, а также их преданность. Несмотря на то, как глубоко они уважают её, простолюдины также чувствуют себя активно собственническими по отношению к ней, почти как если бы она была их любимой, красивой сестрой или дочерью, а не просто монархом. Наш друг прекрасно осведомлён об этом, но упорно упускает из виду, что огромный процент чизхольмцев последует
— Так же, как и я, — сказал Хэлком, медленно, и с сожалением, кивая. — И, если он ошибается, если он не может дискредитировать её политику и лишить её возможности противостоять его действиям, тогда у нас не останется другого выбора, кроме как подумать о более… прямых действиях.
— Я понимаю, — сказал человек, задавший первый вопрос. — И всё-таки мне бы хотелось, чтобы был какой-то способ избежать этого.
— Как и все мы, — ответил Хэлком. — Как и все мы.
Несколько секунд он сидел молча, а затем снова обратил своё внимание на священника.
— Я так понимаю, вы получили его ответ на наше последнее встречное предложение?
— Да, получил. Он считает, что то, что вы предложили, должно быть дельным, учитывая условия как в Черис, так и в Чизхольме. Он согласился помочь подтолкнуть события в нужном направлении.
— А он строит какие-нибудь собственные планы, чтобы закрепить положение вещей после этого? — Глаза Хэлкома заострились, когда он задал этот вопрос, и другой человек пожал плечами.
— Он говорит, что сейчас нет смысла пытаться это делать. Или, скорее, что было бы неоправданно рискованно пытаться вовлечь кого-то ещё в его планы на данном этапе. Как он говорит, его нынешняя база поддержки не особенно сильна, и он не совсем уверен, кто из его очевидных сторонников мог бы оказаться менее восторженным, если бы они знали полный план. Поэтому он намерен ждать, пока не наступит нужный момент, а затем «играть на слух». Я думаю, что у него есть, как минимум, какая-то надежда привлечь новых сторонников, когда чизхольмская делегация в новый Имперский Парламент прибудет в Теллесберг. Даже если он не преуспеет в этом, или решит, что пытаться в итоге слишком рискованно, тот факт, что он единственный во Дворце, кто будет знать заранее время, когда что-то произойдёт, должен позволить ему извлечь выгоду из этого. Во всяком случае, так он говорит, и я в большой степени склонен согласиться, что он говорит нам правду о своих планах и намерениях.
— Что способствует приданию дополнительной достоверности вашим собственным замечаниям о его мотивах, не так ли? — сказал Хэлком немного печально.
— Полагаю, так оно и есть. С другой стороны, не забывайте, что его возражения, его условия, совершенно искренни. По крайней мере, так я их оцениваю. Есть чёткие границы, которые он не готов переступать.
Предупреждающая нотка в голосе священника прозвучала совершенно ясно, и Хэлком кивнул.
— Я это понимаю. И если бы я поверил, что его анализ последствий его собственного предложения был точен, я был бы полностью готов уважать эти границы. К сожалению, он ошибается. То, что он хочет сделать, с большой вероятностью обрушится ему на голову, а если это произойдёт, то обрушится и на нас, и на нашу задачу. На самом деле, я считаю, что, в конечном счёте, его идея, вероятно, ухудшит ситуацию, фактически укрепив власть Шарлиен со временем. Никогда не забывайте, сыновья мои, что наша новая Императрица — грозная, умная и решительная женщина. Та, кто не только пользуется огромной народной поддержкой в Чизхольме, но и непрерывно завоёвывает сердца и преданность всех в Черис. Именно это делает её таким опасным оружием в руках Кайлеба, и выбить её из его рук будет гораздо труднее, чем думает наш друг.
— Я… сожалею об этом, — тихо сказал священник. — Как вы только что сказали, она не злая и никогда не была злой женщиной, несмотря на ужасный грех, в который она впала.
— Зло соблазняет, — почти так же тихо ответил Хэлком. — Оно не может победить силой оружия, если только благочестивые люди не позволят ему сделать это, и если бы его маска не была такой прекрасной и соблазнительной, то в Аду не было бы никого, кроме самой Шань-вэй. Но Ад не пуст, сын мой, и какими бы благими ни были намерения Шарлиен изначально, какой бы доброй она ни была, она продолжает искренне верить в них, и теперь она полностью на службе у Шань-вэй. И поэтому, какой бы привлекательной она не могла быть, независимо от того, насколько она может быть физически или даже духовно привлекательна, она — враг Бога. А с Его врагами не может быть ни пощады, ни компромисса.