Мятеж на «Эльсиноре»

Лондон Джек

Молодость всегда возьмет свое. Судно в море – так же. И четыре пуда десять фунтов человеческого тела также возьмут свое. Красивая дверная филенка расщепилась, щеколда отскочила, и я обломал четыре ногтя на правой руке, тщетно пытаясь ухватиться за убегавшую дверь и оставляя на ее полированной поверхности четыре параллельные царапины. Я продолжал лететь вперед и очутился в просторной каюте капитана Уэста с огромной бронзовой кроватью.

Мисс Уэст, закутанная в шерстяной капот, с заспанными глазами и роскошными, на этот раз непричесанными волосами, держась за дверь, выходившую в кают-компанию, встретила мой испуганный взгляд таким же испуганным взглядом.

Извиняться

было некогда. Я продолжал свою бешеную скачку, ухватился за спинку кровати и, описав полукруг, упал прямо на кровать капитана Уэста.

Мисс Уэст начала смеяться.

– Входите, входите, – сказала она.

Десятка два одинаково неприемлемых ответов вертелось у меня на языке, поэтому я промолчал и удовольствовался тем, что держался за кровать левой рукой, убаюкивая ноющую правую руку у себя под мышкой. Позади мисс Уэст, по полу кают-компании, носился буфетчик, преследуя Библию капитана Уэста и нотную тетрадь мисс Уэст. И в то время как она смеялась надо мной, а я глядел на нее в этой интимной обстановке, в моем мозгу внезапно вспыхнула мысль: «Она – женщина! Она – желанная»!

Почувствовала ли она эту беглую, невысказанную мысль? Я не знаю, но и смех умолк, и долгая привычка к условностям сказалась в следующих ее словах:

– Я была уверена, что в каюте отца все вверх дном. Он не входил к себе всю ночь. Я слышала, как по каюте катались вещи… Но в чем дело? Вы ушиблись?

– Ободрал пальцы, больше ничего, – ответил я, рассматривая свои ногти и осторожно поднимаясь на ноги.

– Да! Это был толчок! – сочувственно сказала она.

– Я собирался наверх, на палубу, а не в кровать вашего отца, – ответил я. – Боюсь, что я испортил дверь.

Тут начался новый приступ качки. Я снова сел на кровать и ухватился за спинку. Мисс Уэст, прочно стоя в дверях, опять начала смеяться, а позади нее по ковру кают-компании пулей пронесся буфетчик, держа в объятиях небольшую письменную конторку, которая, по-видимому, сорвалась с подставки, когда он ухватился за нее, ища опоры. О наружную стену каюты бились волны, а буфетчик, не найдя пристанища, промчался обратно все еще с конторкой в руках.

Воспользовавшись благоприятным моментом, я попытался выйти из каюты и достигнуть сторожевой стойки трапа до начала новых раскачиваний. И стоя у трапа в ожидании возможности подняться, я не мог забыть того, что только что видел. Перед моими глазами ярко вставали заспанные глаза мисс Уэст, ее распущенные волосы и вся ее женственная мягкость. «Желанная женщина!» – непрестанно звучало у меня в голове.

Но все это вылетело из нее, когда, почти добравшись до верхушки трапа, я вдруг полетел вверх так же стремительно, как обычно летят вниз. Ноги мои сами собой перелетали со ступеньки на ступеньку, чтобы избежать падения, и я летел или падал, по-видимому, вверх, пока, достигнув конца трапа, не уцепился за что-то, дрожа за свою жизнь, в то время как корма «Эльсиноры» взлетела кверху на огромной волне.

Какие прыжки для такого огромного судна! Старое, стереотипное слово «игрушка» как раз соответствовало ему. Оно действительно было игрушкой, игрушечной дощечкой во власти стихии. И все же, несмотря на подавляющее чувство своей беспомощности, у меня было сознание нашей безопасности. Здесь был Самурай. Руководимая его волей и его мудростью, «Эльсинора» не была легкой добычей для моря. Все было под его контролем, им предусмотрено. Она делала то, что он ей приказывал и, какие бы титаны бурь ни ревели вокруг нее, ни набрасывались на нее, она будет продолжать исполнять его веления.

Я

заглянул в капитанскую рубку. Он сидел там на привинченном к полу кресле, упираясь обутыми в непромокаемые сапоги ногами в стойку, что удерживало его в равновесии при самой сильной качке. На его непромокаемом плаще в свете лампы сверкали мириады капель морской воды, свидетельствовавшие о том, что он недавно вернулся с палубы. Его черная и блестящая шапка казалась шлемом легендарного героя. Он курил сигару и, улыбаясь, приветствовал меня. Но он выглядел очень усталым, очень старым, но мудрым, а не слабым. Его побледневшее лицо было более прозрачно, чем когда-либо, и все же никогда он не был более спокоен, никогда не был таким самодержавным властелином нашего маленького, хрупкого мирка. Сказывавшийся в его чертах возраст не был результатом земного существования. Он не имел возраста, не имел страстей, он был сверхчеловеком. Никогда он не представлялся мне столь великим, столь далеким, столь бесплотным гостем из потустороннего мира.

И серебристо-мелодичным голосом он предостерегал меня и давал мне советы, когда я пытался открыть дверь рубки, чтобы выйти на палубу. Он знал подходящий момент, которого сам я никогда бы не угадал, и объяснил мне, как попасть на корму.

На палубе всюду была вода. «Эльсинора» летела вперед в шипящем потоке. Море пенилось и лизало край кормовой палубы то справа, то слева. Высоко в воздухе вздымавшиеся вверх и угрожающе падающие волны преследовали нашу корму. Воздух был полон водяных капель, как туман или как пена. Вахтенного офицера на корме не было. Она была пуста, если не считать двух рулевых в клеенчатых плащах, с которых струилась вода, под неполным прикрытием открытой будки штурвала. Я пожелал им доброго утра.

Один из них был Том Спинк, пожилой, но живой и надежный английский матрос. Другой – Билль Квигли, один из трех друзей, державшихся всегда вместе на баке, несмотря на то что двое остальных, Фрэнк Фицджиббон и Ричард Гиллер, были из вахты второго помощника. Эта тройка доказала ловкость и силу своих кулаков и свою сплоченность. Они вели правильные сражения с кликой висельников и отвоевали себе некоторую независимость. Они не были настоящими моряками – мистер Меллер насмешливо называл их «каменщиками», – но они успешно противостояли баковой шайке.

Перейти палубу от рубки до кормы было делом не легким, но мне это удалось. Я уцепился за перила, а ветер жалил мне тело сквозь пижаму. В это время «Эльсинора» на минуту выпрямилась и бросилась вперед и вниз по скату огромной волны. Когда она таким образом стала горизонтально, ее палуба наполнилась водой от одного борта до другого. Над этим потоком, по колено в нем, стояли мистер Пайк и полдюжины матросов, уцепившись за перила бизань-мачты. Там же находился и плотник со своими помощниками.

Следующий вал плеснул с полтысячи тонн воды за правый борт в то время, как все шпигаты правого борта автоматически открылись и впустили огромные потоки воды. Затем последовал обратный размах влево, и железные дверцы захлопнулись со звоном, сотни тонн воды выплеснуло за левый борт, а все шпигаты этого борта широко открылись, набирая воду. И не следует забывать, что в продолжение всего этого времени «Эльсинора» бешено неслась вперед.

Единственными поднятыми на ней парусами были три верхних марселя. На ней не было ни малейшего треугольника передних парусов. Я еще никогда не видел ее с таким небольшим количеством парусов, и три узких полоски парусины, казавшиеся под давлением ветра листами железа, гнали ее с поражающей скоростью вперед.