Мятеж на «Эльсиноре»

Лондон Джек

Когда с палубы схлынула вода, люди у бизань-мачты покинули свое убежище. Часть их, под руководством страшного мистера Пайка, старалась поймать кучу досок и куски перекрученной стали. Сначала я не понял, что это было. Плотник с двумя помощниками бросились к люку номер третий и стали работать напряженно и торопливо. И я понял, почему капитан Уэст повернул судно тылом к шторму. Люк номер третий был разрушен. Кроме того, был сломан большой брус-тимберс, называемый «твердым хребтом». Вероятно, он сорвался или затонул. Прежде чем наша палуба снова покрылась водой, я рассмотрел временные исправления плотника, который скреплял и заколачивал

новыми досками люк номер третий, чтобы он не пропускал воду.

Когда «Эльсинора» погрузила в воду левый борт и зачерпнула несколько сот тонн воды Атлантического океана, а затем, немедленно опустив правый борт, набрала еще несколько сот тонн воды, все люди побросали работу и, спасая свою жизнь, уцепились за реи бизань-мачты. Брызги волн совершенно скрыли их от меня, но затем я их снова увидел и пересчитал: все были на месте. Снова они ожидали, чтобы с палубы схлынула вода.

Преследуемая мистером Пайком и его людьми груда обломков пронеслась по палубе футов сто вперед, затем, когда корма «Эльсиноры» погрузилась в пропасть, понеслась обратно и налетела на стену рубки. Я узнал в этой груде часть мостика. Не хватало той части, которая шла от бизань-мачты к средней рубке, а шлюпка у правого борта против средней рубки превратилась в щепки.

Наблюдая усилия людей поймать часть мостика, я вспомнил, как Виктор Гюго великолепно описывает сражение матросов с сорвавшейся в бурную ночь корабельной пушкой. Но тут была разница. Рассказ Гюго волновал меня сильнее, нежели эта настоящая борьба, происходившая у меня на глазах.

Я не раз повторял, что море делает людей жестокими. Теперь, стоя здесь, на краю юта, в моей пронизанной ветром, пропитанной водяными брызгами пижаме, я убежден в том, как я сам стал жесток. Я не чувствовал жалости к обитателям бака, барахтавшимся с опасностью для жизни внизу, подо мной. Они не шли в счет. Мне было даже интересно посмотреть, что произойдет, если их настигнет эта низвергающаяся масса воды прежде, чем они достигнут безопасного места.

И я это увидел. Мистер Пайк, идя во главе, по пояс в потоках воды, бросился вперед, поймал обломок мостика концом каната и прикрепил его оборотом каната к одному из левых бизань-вантов. «Эльсинора» накренилась налево, и огромная зеленая стена встала футов на двенадцать над бортом. Люди бросились к перилам. Но мистер Пайк, держась за свой конец каната, смотрел прямо на стену воды и принял ее на себя. Он продолжал стоять, все еще держа в руках канат.

Слабоумный фавн (глухой как тетеря) первый направился на помощь к мистеру Пайку, за ним последовал Тони, грек, а за ним шли Падди, Карлик, Генри и позади всех, конечно, Нанси, с таким видом, словно его вели на казнь.

Воды на палубе было уже только по колено, но она текла с неудержимой силой, когда мистер Пайк и шестеро матросов подняли часть мостика и пошли вперед к баку. Они качались и спотыкались, но все же продолжали идти.

Плотник первый заметил угрозу: огромную гору воды. Я видел, как он кричал что-то – сначала своим помощникам, а потом мастеру Пайку, прежде чем побежал к перилам. Но для мистера Пайка и его людей не было спасения. Море ринулось к средней рубке через борт с высоты добрых пятнадцати футов над бортом и двадцати над палубой с правой стороны. С крыши рубки начисто смыло обломки шлюпки. Наткнувшись на стену рубки, вода взметнулась вверх до нижней реи и вместе со всей массой воды все это обрушилось на мистера Пайка и его людей.

Они

исчезли. Мостик тоже исчез. «Эльсинора» накренилась влево, и ее палубу залило водой от борта до борта. Затем она нырнула носом, и вся эта масса воды бросилась вперед. Из пенящейся кипучей поверхности то там, то тут высовывалась рука, голова или спина, а острые углы досок и перекрученных стальных прутьев показывали, что в этом водовороте все вертятся и вертятся обломки. Я думал о том, кто из людей очутился под ними и что с ними там творится.

И все же я беспокоился не об этих людях. Я сознавал, что тревожусь только о мистере Пайке. В известном смысле, по своему общественному положению, он принадлежал к моему классу, к моей касте. Он и я занимали почетное место, ели за одним столом. Я страстно желал, чтобы он не пострадал и не погиб. До остальных мне не было дела. Они не принадлежали к моему миру. Я думаю, что шкипера давно прошедших времен чувствовали нечто подобное по отношению к грузу невольников, находившихся в зловонном трюме.

Нос «Эльсиноры» подскочил вверх в то время, как палуба ее упала в пенящуюся бездну. Ни один из людей не встал на ноги. Обломки мостика и людей понесло назад, в мою сторону, и прижало к бизань-мачте. И тут этот удивительный, невероятный старик появился из воды, во весь рост, волоча за собой в каждой руке беспомощные тела Нанси и фавна. Мое сердце забилось при виде этой могучей фигуры человека, который был убийцей и погонщиком рабов, это верно, но который первым бросился навстречу опасности, подавая пример своим рабам.

Глядя на него, я чувствовал величие и гордость. Я гордился тем, что у меня были голубые глаза, как у него, белая кожа, как у него, что мое место на юте было рядом с ним и с Самураем. Я чуть не плакал от гордости, похожей на ужас, пробегавший холодной дрожью по моей спине и в моем мозгу. Что касается остальных – слабых и отверженных, темнокожих ублюдков и подонков давно покоренных племен – как могли они идти в счет? Боже! Боже! В течение десяти тысяч поколений и веков мы попирали их и делали рабами, обязанными выполнять нашу волю.

«Эльсинора» снова сильно накренилась влево, причем пена долетела до нижних рей, и добрых тысяча тонн Южного Атлантического океана плеснула от борта до борта. И снова все попадали на палубу, и по ним катались разломанные доски и перекрученная сталь. И снова этот белокожий гигант появился, крепко держась на ногах и волоча в каждой руке по беспомощному уроду. Он пробился по пояс в воде до перил, у которых держался плотник, сдал там свою ношу и вернулся, чтобы поднять на ноги Ларри и помочь ему добраться до перил. Очутившись вне опасности, грек Тони сам полз на четвереньках и беспомощно упал у перил. В нем теперь не было ни малейшей склонности к самоубийству. Но как он ни барахтался, он не мог подняться, пока мистер Пайк, схватив его за шиворот одной рукой, не перебросил прямо в объятия плотника.

Затем настала очередь Карлика. Его лицо было окровавлено, рука беспомощно повисла, высокие сапоги свалились. Мистер Пайк подсадил его через перила и вернулся за последним потерпевшим. Это был Генри, юнга с учебного судна. Я видел, как тот, неподвижный, показался на поверхности воды, словно утопленник, и снова погрузился, когда вода отхлынула к корме и прибила его к рубке. Мистер Пайк, по плечи в воде, дважды был сбит волной и падал на колени под напором волн, но все же поймал парня, взвалил к себе на плечи и донес до бака.