Мятеж на «Эльсиноре»
Шрифт:
– Отец знает море, – сказала мне сегодня мисс Уэст. – Он понимает и любит его.
– А, может быть, это просто привычка? – осмелился я выразить сомнение.
– Нет, он его действительно знает. И любит! Вот почему он вернулся к нему. Все наши предки были моряками. Его дед, Энтони Уэст, сделал сорок шесть плаваний между тысяча восемьсот первым и тысяча восемьсот сорок седьмым годами. А его отец, Роберт Уэст, ушел штурманом к северо-западному побережью еще до открытия золотых дней и был капитаном одного из самых быстроходных клипперов, огибавших мыс Горн после открытия золота. Элиа Уэст, прадед отца, служил в военном флоте во время революции.
– Энтони Уэст командовал в тысяча восемьсот тринадцатом и тысяча восемьсот четырнадцатом годах «Давидом Брюсом» с каперским свидетельством. Он был совладельцем этого судна с фирмой «Грэси и Сыновья». Эта шхуна в двести тонн, построенная на Майне, была вооружена большой восемнадцатифунтовой пушкой, двумя десятифунтовыми и десятью шестифунтовыми и отличалась бешеным ходом. Она прорвала блокаду Ньюпорта и ушла в Английский канал и Бискайский залив. И знаете, хотя она обошлась всего в двенадцать тысяч долларов, она взяла у англичан свыше трехсот тысяч долларов призами. Один брат Энтони Уэста плавал на «Осе». Как видите, море у нас в крови. Оно – наша мать. Насколько мы можем проследить всю нашу линию, мы все прирожденные моряки.
Она засмеялась и продолжала:
– В нашем роду есть пираты и торговцы невольниками и всякого рода морские разбойники. Старый Ездра Уэст, уже не помню как давно, был казнен за пиратство, и его труп в цепях висел в Плимуте. Море – в крови отца. И он знает море, как вы могли бы знать свою собаку или лошадь. Каждое судно, на котором он плавает, имеет для него свое лицо. Я наблюдала за ним в решительные минуты и видела, как он думает. Но Боже! Что за минуты я видела, когда он не думает, а просто чувствует и знает, не думая вовсе. Право, во всем, что относится к морю и кораблям, он настоящий артист! Другого слова не подберешь.
– Вы очень высокого мнения о вашем отце, – заметил я.
– Он самый удивительный человек, какого я когда-либо знала, – ответила она. – Не забывайте, что вы не видели его в настоящем виде. Он никогда больше не был самим собой со смерти мамы. Если когда-либо муж и жена составляли одно целое, это были они. – Она замолчала, затем коротко закончила: – Вы не знаете его. Вы его совсем не знаете.
Глава XXVIII
– Кажется, у нас сегодня будет прекрасный закат, – заметил вчера вечером капитан Уэст.
Мисс Уэст и я бросили играть в карты и поспешили наверх. Закат еще не наступил, но шли деятельные приготовления к нему. На наших глазах небо собирало нужные материалы: группировало серые облака в длинные ряды и громоздящиеся кверху массы, покрывая свою палитру медленно нараставшими яркими тенями и неожиданными красочными пятнами.
– Это – Гольден-Гэт! (Золотые Ворота), – вскричала мисс Уэст, указывая на запад. – Смотрите, впечатление такое, будто мы как раз посреди гавани. Взгляните туда, на юг. Разве это не вид на Сан-Франциско! Вот Коль-Бильдинг, а там, дальше, Ферри-Тауэр… а это уж, конечно, Фэрмаунт. – Она окидывала взором пространство между облаками и хлопала в ладоши. – Это закат солнца в закате солнца! Смотрите! «Фарралоны»! В собственном миниатюрном оранжево-красном закате. Разве это не Гольден-Гэт, не Сан-Франциско и не Фарралоны, – обратилась она к мистеру Пайку, который, облокотившись на перила, бросал невольные взгляды то на возившегося на главной палубе Нанси, то на Поссума, который на мостике припадал к полу всякий раз, как над ним хлопал повисший парус.
Помощник
– Ну, не знаю, – проворчал он, – может быть, это и кажется вам похожим на Фарралоны, но мне это представляется военным судном, входящим в Зототые Ворота с добычей со скоростью в двадцать узлов.
И на самом деле, плавающие в воздухе Фарралоны превратились в гигантское военное судно.
Потом началась вакханалия красок, среди которых преобладали зеленые тона. Здесь были все оттенки зеленого цвета – от синевато-зеленого весеннего до желтовато-и коричневато-зеленых оттенков осени. Тут были оранжево-зеленые, золотисто-зеленые и медно-зеленые тона. И все они были так ярки, что невозможно описать; и все же это богатство и эта яркость зеленых тонов исчезла на наших глазах, перешла из серых облаков в море, которое приняло восхитительный золотисто-розовый оттенок полированной меди, тогда как углубления гладких атласистых волн окрасились самым нежно-зеленым цветом.
Серые облака стали длинным-длинным рубиново-красным, или гранатно-красным свитком – таким цветом отливает на свет стакан со старым бургундским вином. У этого красного цвета была такая глубина! А ниже его, отделенная от главной массы красок линией серовато-белого тумана или полосой моря, шла другая, меньшая полоса кроваво-красного вина.
Я перешел на левую сторону кормы.
– О, идите обратно! Смотрите! Смотрите! – кричала мне мисс Уэст.
– Зачем? – отвечал я. – У меня здесь не менее красиво.
Она присоединилась ко мне, причем я заметил кислую улыбку на лице мистера Пайка.
Восточная часть неба была так же достойна наблюдения. Здесь небо представляло собой сплошную нежно-голубую раковину, верхние края которой бледнели, гармонично превращаясь в бледный, но теплый розовый цвет, колышащийся, трепещущий. Отражение этой раскрашенной небесной скорлупы превращало поверхность моря в сверкающий водянистым блеском шелк, переливающийся голубым, бледно-зеленым и розовым цветами. Это был гладкий, блестящий, «шелковистый» тон, который плотно облегал тихо двигавшуюся волнистую воду. А бледная луна казалось влажной жемчужиной, сверкавшей сквозь окрашенную всеми цветами радуги дымку небесного свода.
В южной части неба мы увидели совершенно иной закат – то, что было бы всюду признано превосходным оранжево-красным закатом, с низко нависшими серыми тучами, нижние края которых были ярко освещены и окрашены.
– Хм! – проворчал мистер Пайк, когда мы стали восхищаться своим новым открытием. – Взгляните на закат, который у меня здесь, на севере! Он не так уж плох, смею вас уверить.
И, действительно, он был не плох. Северная часть неба представляла собой огромное поле окрашенных облаков, изборожденное курчавыми перистыми розовыми полосами от горизонта до зенита. Все это было поразительно. Одновременно на одном и том же небе – четыре солнечных заката! Каждая из четырех частей неба горела и пылала и пульсировала своим, совершенно особым закатом.
И когда все краски померкли в медленных сумерках, луна, все еще окутанная туманом, уронила блестящие тяжелые серебряные слезы в смутно-сиреневое море. А затем наступили тишина и темнота ночи, и мы очнулись от очарования, насыщенные красотой, склонившиеся друг к другу, опершись на перила.
Я никогда не устаю наблюдать за капитаном Уэстом. В чем-то у него есть сходство с некоторыми портретами Вашингтона. Ростом в шесть футов, он аристократически тонок и обладает решительной, ленивой и величественной грацией движений. Худобой он напоминает аскета. По внешности и манерам он совершенный тип старинного джентльмена Новой Англии.