Мятеж на «Эльсиноре»
Шрифт:
У него такие же серые глаза, как и у его дочери, хотя у него они скорее живые, нежели теплые, и так же, как у нее, улыбаются. Цвет кожи у него темнее, чем у нее, а брови и ресницы – светлее. Но он кажется человеком, стоящим выше страстей или даже простого энтузиазма. Мисс Уэст тверда, как и ее отец, но к ее твердости примешивается теплота. Он чист, ласков и вежлив, но он холодно ласков и холодно вежлив при всей своей любезности, в каюте или на палубе, с лицами, равными ему по своему общественному положению, его любезность холодна, возвышенна, тонка.
Он отлично владеет искусством ничего
Дни бегут, проходят и времена года… Мы покинули Балтимору в конце зимы, пришли к весне, затем миновало лето, наступает осень, и мы пробираемся к югу, навстречу зиме мыса Горн. И когда мы обогнем мыс и пойдем в северном направлении, у нас снова будут весна и лето, долгое лето, следующее за солнцем в его пути к северу, и мы придем в Сиэтл летом. И все эти времена года прошли или пройдут в течение пяти месяцев.
С белыми одеждами покончено, и под тридцать пятым градусом южной широты мы носим костюмы умеренного климата. Я замечаю, что Вада дал мне более теплое белье и более плотные пижамы, и что Поссум по ночам не довольствуется поверхностью постели и норовит забираться под одеяло.
Мы находимся сейчас у Ла-Платы, в районе, известном своими штормами, и мистер Пайк ожидает бурю. Капитан Уэст как будто ничего не ждет, но я замечаю, что он больше времени проводит на палубе, когда небо и барометр становятся угрожающими.
Вчера мы получили намек на погоду Ла-Платы. Намек пришел вчера в сумерки перед наступлением темноты. Ветра почти не было, и «Эльсинора», поддерживая ход с помощью перемежающихся дуновений с севера, отчаянно барахталась в большой зыби, являвшейся отголоском какого-нибудь только что окончившегося шторма к югу от нас.
Впереди нас разрастался с волшебной скоростью глубокий мрак. Я думаю, что он образовался из туч, но на тучи совсем не был похож. Это был только мрак и ничего больше, который громоздился все выше и выше, пока не повис над нами и не распространился вправо и влево так, что закрыл половину поверхности моря.
Но легкие дуновения ветра с севера продолжали надувать наши паруса, и «Эльсинора» все еще барахталась в крупной зыби; паруса опускались и хлопали с глухим громыханием, а мы медленно подвигались навстречу этому ужасающему мраку. На востоке, посреди того, что бесспорно было грозовой тучей, беспрестанно сверкали молнии, время от времени своими вспышками разрывая мрак впереди.
Наконец последние дуновения прекратились, и в промежутках между раскатами приближавшегося грома голоса людей, работающих на реях, казались звучащими над самым ухом, а не долетавшими с высоты нескольких сот футов. По тому рвению, с которым они работали, можно
Мисс Уэст, покинувшая нас за пять минут до того, появилась в виде настоящего моряка, облаченная в зюйдвестку, клеенчатый плащ и непромокаемые сапоги. Она решительно приказала мне одеться таким же образом, но я не мог уйти с палубы, боясь что-нибудь упустить, и приказал Ваде принести мой штормовой костюм. Затем из мрака с молниеносной быстротой налетел ветер, в сопровождении самого адского грома. А с дождем и громом пришел мрак. Он был осязаем. Он проносился мимо нас в реве ветра, подобно какой-то материи, которую можно было ощупать. Мрак навалился на нас так же, как и ветер. Я не могу иначе описать этого, как старым, даже древним, выражением: не видно было даже собственного носа.
– Не чудесно ли! – прокричала мне в ухо мисс Уэст, стоя рядом со мной и цепляясь за перила.
– Чудесно! – заорал и я в ответ, касаясь ее уха губами, так что ее волосы щекотали мне лицо.
И, я не знаю почему, – это, должно быть, вышло непроизвольно у нас у обоих – среди этого ревущего мрака, когда мы цеплялись за перила, чтобы не быть снесенными прочь, наши руки нашли друг друга, сжали одна другую и затем вместе стали крепко сжимать перила.
«Дочь Иродиады», – мрачно сказал я себе, но рука моя не покинула ее руки.
– Что это происходит? – прокричал я ей в ухо.
– Мы потеряли курс, – донесся до меня ответ. – Мне кажется, нас относит назад. Руль работает, но судно не слушается его.
Прозвучал трубный глас архангела. Самурай своим мелодичным штормовым голосом закричал рулевому: «Полный поворот!»
«Полный поворот, сэр», – послышался ответ, неясный, надорванный от напряжения, заглушенный.
Впереди нас, позади нас, со всех сторон вокруг нас вспыхивали молнии, обливая нас пылающим светом в продолжение целой минуты. И все это время нас оглушал несмолкаемый рев грома. Это было сказочное зрелище: далеко вверху черный скелет рей и мачт, с которых убраны паруса; ниже – матросы, цеплявшиеся, как пауки, закрепляя паруса; под ними немногие поставленные паруса, надувшиеся в обратную сторону, зловеще белели в зловещем освещении; а в самом низу палуба, мостик и рубки «Эльсиноры», спутанные обрывки и комки канатов и кучки качающихся, натягивающих и накручивающих канаты людей.
Это была великая минута, решающий момент. Нас относило назад со всем нашим корпусом, тоннажем, бесконечными снастями и уходящими в небо двухсотфутовыми мачтами над нашими головами. И наш властелин был здесь, облитый ярким светом, стройный, спокойный, невозмутимый, имея возле себя двух помощников (из которых один был убийцей) для передачи его распоряжений, и кучку бессильных, слабых существ для того, чтобы приводить эти распоряжения в исполнение, – натягивать и накручивать канаты и одним напряжением мускулов так направлять наш плавучий мирок, чтобы он мог выдерживать ярость стихий.