На 9-ой хребтовой
Шрифт:
По мере того как Тофик говорил, голос его крепчал, и закончил он свое выступление звонким выкриком:
– Да здравствуй великий победа над фашизма! Аплодисменты он слушал, опустив голову. ...Сразу же после митинга Тофика окружили люди.
– Я вас прошу, - говорила ему пионервожатая из 1-й школы, - придите к нам в школу! Поговорите с ребятами об отце.
– Сколько дней вы у нас пробудете?
– спрашивал молодой человек с фотоаппаратом.
– И правда, что вы футболист?
– Нам нужно ехать, - тянул его за рукав представитель горсовета, тот, что разрешил музыку.
– В шесть часов банкет.
– Я приду, - говорил Тофик пионервожатой.
– Сделаем свиданий... Говори.
– Завтра вы сможете?
– Завтра не сможет, - ответил человек из горсовета.
– Он едет на хлебозавод. Товарищи, не жмите, не жмите, дайте нам выйти!..
Он тянул за собой упирающегося Тофика, которого из всех окруживших его людей интересовала только белокожая и полная пионервожатая Марина. Большие мягкие груди ее касались его плеча и кружили голову.
– Завтра семь часов ночи я гостиница, приходи, - успел он сказать ей, прежде чем был усажен в машину.
На следующий день она нашла его, и они договорились, что завтра утром пойдут в школу на встречу с пионерами.
Утром он увидел ее из окна своего номера и, торопливо натянув пиджак, бросился к дверям. В коридоре он обнаружил, что забыл снять тапочки, одолженные у представителя горсовета, и надеть туфли. Чтобы не терять даром времени, он на ходу вытащил из кармана пиджака рожок, заскочил в номер, глянул в зеркало, достал из чемодана туфли, влез в них с помощью рожка, спрятал его в карман, еще раз посмотрел в зеркало, выставив вперед нижнюю челюсть - таким он себе нравился больше, - и побежал на улицу.
Всю дорогу, пока они шли в школу, Тофик рассказывал ей о себе.
– А правда, у вас в городе нефть течет по улицам?
– спрашивала Марина, пытаясь пояснить вопрос жестами.
– Нэт, нэт!
– возмущался Тофик.
– В городе нэфт нет. Окраина нзфт. Город чиста. Сады.
Марина отвечала понимающей улыбкой.
– Балшой город. Красива, красива.
– Тофик качал головой и причмокивал, чтобы убедить Марину.
– Двасат, нет, трисат раз больше ваши город!
...В школе, после того, как стихли восторженные аплодисменты пионеров, Тофик сказал:
– Дэти, учичись. Мой отес отдал жизни, чтобы вы учились, стали образовани трудящи, строител коммунизма. Учичись, учичись и учичись...
Вечером он привел ее к гостинице.
– Мы мнэ не бойся, - говорил по дороге Тофик.
– А я не боюсь. Только ни к чему это.
– Ты хороши девушка, толко окошко надо лезыть, женщина ночи гостиница не разрешит.
– Э-эх, - вздохнула Марина, - горе с тобой. Гуляли бы на воздухе, так нет, в гостиницу потянуло!
– Зачем ходит по улиса? Злой глаза будут видет, злой язык говорит о тэбэ плохо.
– Вот о чем ты беспокоишься? Не хочешь, чтобы нас вместе видели?
– Как тэбя стыдно?
– возмутился Тофик.
– Ай-ай-ай! Я тебя лублу, а такой веш мнэ говоришь.
– Он обнял ее за плечи.
Еще утром он присмотрел на первом этаже гостиницы окно, выходящее во двор, утром же отодвинул все шпингалеты, но теперь беспокоился, как бы кто-нибудь из гостиничных работников за это время не закрыл его снова. К счастью, все обошлось. Первым залез Тофик и протянул Марине руку.
– Может, не стоит?
– заколебалась она.
– Увидят, нелриятности будут.
– Прошу тэбя!
– сдавленным от волнения голосом взмолился Тофик.
– Не проси. Не могу я, - Марина отошла от окна.
Тофик вылез к ней. Сделал еще одну попытку уговорить ее, но Марина оставалась непреклонной.
Тофик был уверен, что через дверь ее в гостиницу не пустят. Но, к его удивлению, их никто не остановил. "Позже одиннадцати не задерживайтесь", лишь предупредила дежурная.
– Где у тебя свет?
– спросила Марина, когда они вошли в номер.
– Свет не надо, с той стороны все видна.
– Я не люблю полумрак.
– Иди сюда, - позвал ее Тофик. Он стоял у кровати. Марина подошла и положила руки ему на плечи. Они поцеловались.
– Я задохнусь, пусти, - попросила Марина. Но он не отпускал. Они сели на кровать.
– Пусти, - потребовала Марина.- Ты оглох, что ли?
Она попробовала оттолкнуть его. Но это только подхлестнуло Тофика, он опять поцеловал ее и сильно прижал к себе. Что-то сладко заныло у нее внутри, и обмякли ноги... Глаза уже привыкли к темноте, и теперь она хорошо видела его блестящее от пота лицо с закрытыми, как у покойника, глазами. Почувствовав ее взгляд, Тофик чуть приоткрыл один глаз. Взгляды их встретились. Он быстро сомкнул веки.
– Пусти, подлец!
– Марина, собрав все силы, еще раз оттолкнула его, Тофик оказался на полу.
Марина встала с кровати и одернула юбку, Тофик плакал к что-то говорил по-азербайджански. Она фыркнула:
– Что ты воешь?
– Прокляты жизнь!
– плакал Тофик.- Счасти нэту! Трисат два года, еще ни одна женщина не лубил. Другой в армии жизни видят, а я такой мест служил - за сто километр живой душа не был. Тепер тэбя лубил, ты бьешь...
Тут он уже не мог говорить. Марина подошла и села на пол рядом с ним.
– Ну, не плачь, ну, прошу. Я тоже "лублу" тебя. Она обняла его.
Давно прошли времена, когда невесту и ее приданое перевозили в дом жениха в многочисленных фаэтонах. На смену фаэтонам пришли вместительные автобусы, стремительные легковые, мощные грузовики. Набитые людьми, мчались они по улицам, оглашая их радостными криками, музыкой. Городские власти издали уже несколько указов, запрещающих столь шумные празднества, и милиция по мере возможности следила за выполнением этих указов. Но 9-я Хребтовая оставалась одной из немногих улиц города, где в любое время суток любители музыки могли дуть в кларнет и зурну, а те, у кого нет инструмента, кричать и свистеть, не рискуя вызвать неодобрение ее обитателей. Поэтому многие свадебные кортежи, как и только что проехавший, заворачивали на 9-ю Хребтовую по нескольку раз.