На 9-ой хребтовой

Ибрагимбеков Рустам Ибрагимович

Как и у всех людей, у Мишоппы были свои слабости и грехи, но, в отличие от нормальных людей, у него их было мало: один грех и одна слабость. Слабостью был сахар, грехом - способ, которым он его зарабатывал. Мишоппа , хорошо понимал, как постыден его промысел, и только уверенность в том, что жители 9-й Хребтовой никогда не бывают по вечерам в центре, позволяла ему иногда кричать за копейки на потеху бездельникам.

Первым порывом Тофика и его товарищей было броситься к несчастному, уговорить его уйти отсюда, а дылде-нанимателю дать по морде, но что-то остановило их. Может

быть, впитанное с молоком матери уважительное отношение к любому, кроме проституции, способу зарабатывать деньги на хлеб насущный или нежелание обнаружить перед Мишоппой, что постыдная тайна его раскрыта. А возможно, они подумали, что, запретив Мишоппе кричать, лишат его даже этих жалких монет. Как бы то ни было, они быстро пошли прочь.

Впереди все еще шел Тофик в своем нелепом в этой липкой жаре, среди толпы, одетой во все белое, черном шевиотовом костюме. И, как всякий идущий впереди, Тофик меньше всех был огорчен и собственными неудачами и падением Мишоппы, первого шофера на 9-й Хребтовой, его кумира в прошлом. Тофика ждала Россия, загадочная и многообещающая.

А вдогонку друзьям снова неслись вопли Мишоппы.

Похоронили Сафарали, улетел Тофик, и вступил в действие обычный у Мурада распорядок жизни день - на буровой, день - дома. Но Мурад знал, что все, имеющее начало, должно иметь и конец, и поэтому совсем не удивился, когда его вызвали к директору конторы бурения, а в кабинете рядом с директором он увидел Рену, знакомую Джангира.

– Здравствуй, Эйвазов, - сказал директор.
– Вот познакомься- товарищ журналист интересуется твоей буровой. Сейчас она должна пройти технику безопасности, а потом ты отвезешь ее к себе.

...Мурад просидел в пустом кабинете больше часа, прислушиваясь к шагам в коридоре. Наконец директор вернулся.

– Подожди еще немного. Этот Фейзуллаев, как клещ: пока все не заставит выучить, не разрешит ехать, - сказал директор.
– Ничего, поедете на моем катере. Ребят отправил?

– Да, но без меня они...

– Не могу понять, почему она именно твою бригаду выбрала?- Директор подошел к своему креслу за длинным Т-образным столом.
– Ты с ней повежливей обращайся, наделает нам хлопот. Я слышал о ней. И без гидротормоза колонну не спускай. Если захочет искупаться, разреши.

– А Фейзуллаев?

– С ним я улажу. Пусть купается. Сколько ни предлагал ей береговую буровую - нет, на твою хочет! У нее какая-то предварительная информация о вас, я уверен.

– Я маленький человек, такие вещи не понимаю, но у меня на буровой все в порядке,- обиделся Мурад.
– Пускай смотрит.

– Не спорю, не спорю, ты хороший работник, но с ней надо ухо востро держать, она штучка тонкая, в Москве ее знают.

Голос инженера по технике безопасности заставил директора произнести последние слова шепотом. В дверь постучали, и в сопровождении Фейзуллаева вошла Рена.

– Ну, кончили?
– спросил директор.

– Да, - ответил Фейзуллаев.
– Но вот товарищ просит разрешения искупаться. Я ей говорю: "Кругом высокое напряжение"...

– Ну что ты, Фейзуллаев, можно же сделать исключение. Говорят, красивых девушек ток не

бьет, - улыбнулся директор Рене.

– С себя я ответственность снимаю.

– Я не знала, что у вас так строго, - сказала Рена.

– Ничего, ничего, купайтесь, - повторил директор и пошел к двери. Все последовали за ним...

К полудню они спустили в скважину большую часть колонны, поэтому Мураду приходилось время от времени, когда, повизгивая, уходила вглубь очередная свеча, ложиться всем телом на ручку лебедки. Рыжий помбура Семен и монтер Алиага подтягивали новые свечи, сажали их на элеваторы, а после того, как свинченные с колонной они уходили в скважину, подавали освободившийся элеватор верховому Шихбале. Второму помбурильщяка, Васифу, дипломированному инженеру, Мурад поручил показать Рене буровую.

– Где они?
– то и дело спрашивал Мурад у Семена и Алиаги.

– В культбудке, - докладывали те.
– Пошли в насосную. Идут сюда.

Рена и Васиф шли по эстакаде, соединяющей культбудку с вышкой, и Васиф, высокий худощавый парень в очках, о чем-то беспрерывно говорил.
– Вот чешет, вот чешет! Ни на минуту рта не закроет!
– с усмешкой, но не без восхищения заметил Семен.

– Даром, что ли, пятнадцать лет учился, - хмуро сказал Мурад.
– Скорей бы отправить ее на берег! Застрянет еще здесь, погода портится.

– Зачем отправлять? Пусть побудет с нами, раз сама нас выбрала.

– Готово, - крикнул монтер Алиага, он возился с двигателем.
– Можно спускать.

– Иди знай, что он сейчас ей говорит! О дипломе своем, наверное.

– Да не волнуйся ты, все будет в порядке, - успокоил Мурада Семен.

– Э-э, что ты! Oн, наверное спит и видит, что сидит на моем месте. Хоть восемь классов я кончил, чтобы не волноваться?
– Мурад включил привод и резко переключил скорости, ротор с ревом завертелся в одну сторону, потом в другую,

Рена и Васиф подошли к вышке. Здесь повторялось все то же: невысокий жилистый Мурад ложился на рычаг, чтобы замедлить движение висевшей на вертлюге двухкилометровой колонны бурильных труб, Семен и Алиага ворочали пятидесятикилограммовыми элеваторами и восьмиметровыми свечами, а вверху невидимо орудовал Шихбала; изредка оттуда доносилось: "Давай, давай, пошевеливайся" или "Подожди, подожди, застряла".

Васиф принялся что-то объяснять Рене, показывая то на ротор, то на лебедку. Рена записывала. Мурад выключил мотор и подошел к ним. Семен и Алиага вышли из-под вышки к сложенным на причале штабелям труб, чтобы отобрать шестидюймовые.

– Если хотите искупаться, то сейчас самое время, - вежливо сказал Мурад.

– А у вас не может быть неприятностей?

– Нет, раз директор разрешил. А после купания вам лучше уехать - норд будет, застрянете здесь надолго.

– Спасибо, - сказала Рена.
– А что делают ваши рабочие на причале?

– Сортируют свечи.

– Я посмотрю, а потом искупаюсь, хорошо?
– Рена отошла от них.

– Ну как?
– тревожно спросил Мурад.
– Все в порядке?

– Как будто да - ответил Васиф.
– Но очень с ней трудно.