На далеких окраинах
Шрифт:
— Вчера ночью мы слышали, помнишь?
— Это пальбу-то?
— Ну да. Это здесь было.
— Нет, то русские ружья были, а ты смотри, где их следы. Русские всегда со своими повозками ходят; кованый след сразу виден; а он где?
— Может, без повозок были?
— Да уж там все равно; надо нам теперь ух как поглядывать; если бы у нас вместо одной пары глаз по десяти было, так и то всем достало бы вволю работы.
— А слушай-ка, Юсуп: кони наши ведь того...
— Да, притомились.
— Орлик сегодня утром шестой раз споткнулся.
— Да мы дальше не поедем сегодня; разве что ночь скажет, а пока надо переждать. Ты чего ищешь?
— Все пожгли, проклятые: хоть бы один сноп оставили!
— Погоди! Я по саклям пошарю; может быть, ячменя найду, а то ведь беда: наши кони, шутка ли, вот уже второй день только сухую колючку гложут.
— Эх, Орлик, Орлик! — говорил Батогов, слезая с лошади и поглаживая ее. — Подвело тебе бока, сердечному. Ну, потерпи, друг, и для нас с тобой настанут красные деньки. А что, — обратился он к Юсупу, — отсюда до Катакургана сколько верст, примерно, будет?
— Коли б ехать прямо, без опаски, то на свежих конях сегодня еще много до ночи поспеть можно.
«Так близко! — подумал Батогов, и у него сердце сжалось от нетерпения. — Так близко! Ведь там русские, там...»
Странное чувство вдруг охватило Батогова: ему стало как будто жалко того, что осталось сзади. Ему захотелось еще хоть немного отдалить эту минуту, когда он увидит желто-серую насыпь катакурганской цитадели и торчащую на ней фигуру часового в русском кепи с назатыльником.
— Эй, эй! — кричал Юсуп, высовываясь из отверстия в крыше одной из сакель.
— Эй! — отозвался Батогов.
— А я корму нашел и себе, и коням.
— Тащи!
— Иди, помогай: кап (мешок) такой тяжелый! Хватай за конец, вот так!
Закинув поводья на шею лошади, Батогов взобрался по выдающимся камням на стену сакли, ухватился обеими руками за край мешка и потащил. Юсуп поддавал снизу, острые края камней прорвали полосатую ткань капа, и по стене побежала широкая желтоватая струя ячменных зерен.
— Держи прореху! — кричал Юсуп.
— Ничего: с нас хватит! — говорил Батогов, сваливая мешок на землю.
Глухо стукнул тяжелый кап, и вслед за этим стуком послышался другой, более легкий, отдаленный стук.
Юсуп пригнулся и стал прислушиваться. Батогов быстро соскочил со стены.
— Опять... — шептал Юсуп.
— Да, это стреляют — ясно... Вон опять...
— Это недалеко... Бац! — это пушка...
— Нет, та глуше. Смотри на лошадей.
Орлик, как добрая боевая лошадь, не оставался равнодушным к этим далеким, чуть слышным выстрелам, несмотря на крайнюю усталость и голод: он навострил уши, высоко поднял голову и подобрался.
— Нам пока здесь, на виду, торчать не приходится, — говорил джигит, — заберемся-ка хоть на этот двор. В случае беды, вон той дорогой опять в ущелье уйдем. Видишь, видишь?
Батогов еще прежде увидел то, на что указал Юсуп. Обе лошади были торопливо уведены за стенки разграбленного дворика и поставлены в темный угол полуразвалившейся сакли. Хозяева их приютились в расселине стены, взобравшись на остов арбы с обгорелыми колесами. Юсуп ползком выбрался-таки на улицу, подполз к тому месту, где лежал разорванный кап, и стал поспешно нагребать ячмень в полы своего халата. Затем, нагруженный кормом для своих проголодавшихся коней, он отретировался обратно, говоря:
— А мы все-таки свое дело делать будем. Давай-ка торбы.
— Гляди, сколько их на той горе высыпало, — сообщал Батогов, приложив руку ко лбу в виде козырька.
— Назарка, Назарка; это его красные! — шепнул Юсуп. — Вон и пешие видны.
На одном из самых отдаленных пригорков, по крайней мере, верстах в трех от кишлака, показалась сперва маленькая черная точка. В этой точке опытный глаз наблюдателя сейчас же узнал бы всадника, мало того, всадника, вооруженного длинной пикой. Рядом с этой точкой через несколько секунд показалась еще другая точка, там еще и еще... Вся кучка тихонько спустилась с прежнего пригорка и взобралась на другой. Маленький клубочек белого дыма вспыхнул над этой группой, и, много спустя, в воздухе что-то слегка треснуло. На соседних курганах тоже показалась отдельные всадники.
— Вот так и в прошлый раз: я чуть-чуть не наткнулся.
— Здесь же?
— Нет; в тот раз я далеко не забирался.
— Сюда двигаются... А это слышишь? Это пушка.
— Там, вон за теми курганами, — уверенно говорил Юсуп, — русские стоят. Я уж это вижу по Назаркиным уловкам. Как хитрит, как хитрит! Вот он в обход идти собирается. А наших, должно быть, мало.
— Каких это наших?
Батогов искоса взглянул на своего товарища.
— Каких наших? Конечно, русских: а ты думал, я про эту орду?..
Юсуп презрительно взглянул на конную толпу, в которой уже можно было рассмотреть значки и белые тюрбаны наездников.
— Да, наших, должно быть, немного. — Юсуп сделал ударение на слове «наших»; не придирайся, мол. — Я это думаю потому, что те больно храбрятся.
Несколько всадников отделились от толпы и рысью пошли к кишлаку... Маневрируя, мало-помалу, вся неприятельская партия подвигалась к деревне, и нетрудно было догадаться, что через десять минут отступление будет невозможно.
— Ну, нам пора.
— Эх, пора! — вздохнул Батогов и стал взнуздывать Орлика, жевавшего ячмень, с таким усердием, что беловатая пена выступила у него за щеками и во все стороны летели мокрые зерна, когда лошадь порывисто рылась мордой в обильно засыпанном корме.
— Мы выведем лошадей вон в тот пролом, так и проберемся опять в лощину за саклями, сообщал Юсуп свои планы.
— Нас не успеют и заметить, — говорил он, торопливо пробираясь вдоль стены со своим серым.
Действительно, времени терять было нельзя: уже слышны были голоса скакавших джигитов. Один голос кричал громче всех, и Батогов слышал даже слова: «Они пушки с собой привезли, эти собаки!»