На далеких окраинах
Шрифт:
— Так вот она причина отступления, да еще такого поспешного! — подумал Батогов, рысцой выбираясь по задворкам разграбленного кишлака и прижимаясь к самой шее Орлика там, где в промежутке между двух сакель открывалась узкая щель, в которую видна была даль, часть холма, мелькавшие конные фигуры и сухие ветви тальника, росшего над прудком. Они выбрались из деревни и пустились удирать по той самой лощине, по которой приехали. Они совершенно скрылись за первым поворотом. Их никто не заметил.
Юсуп ехал впереди. Батогов за ним. Они скакали: им надо было, как можно скорее, добраться до какой-нибудь боковой ветви горного прохода, в которую они могли бы свернуть. Юсуп хорошо знал одну, совершенно удобную для него лазейку и не унывал; он даже напевал на скаку: «Нет, Назар-Кулка нас не поймает!» Вдруг он стал как вкопанный: Орлик чуть не наткнулся на круп передней лошади.
— Что ты?.. — испуганно спросил Батогов.
Юсуп повернулся к нему лицом. Его смуглая кожа не могла побледнеть, но зато все лицо его сделалось какое-то оливковое, рот широко раскрылся и глаза суетливо забегали, как у волка, которому уже некуда деться от насевшей на него со всех сторон собачьей стаи.
— Что ты? — повторил Батогов свой вопрос.
— Там, там... — джигит указал рукой вперед. — Люди едут, чужие люди!..
Справа и слева подымались крутые обрывистые скаты, разве коза могла бы еще лепиться по этим почти отвесным крутизнам. Джигит глазами мерил эти высоты, он, словно, думал кинуться к ним; он даже лошадь свою собрал поводом и поднял плеть.
По ущелью ясно слышался топот конских ног. Не один, не два всадника ехали им навстречу. Все ущелье стонало от приближавшейся конной массы.
— Ну, беда... — произнес Батогов и подумал: — Значит не судьба; это, что называется, ни взад, ни вперед.
Тупое ожесточение овладело всем его существом... Он вынул шашку из ножен и судорожно, словно хотел раздавить железо, стиснул ее рукоятку.
— Назад, скорее назад! — крикнул Юсун, повернул своего серого и, проскользнув мимо Батогова, понесся обратно к кишлаку.
Нисколько не раздумывая; зачем, куда, привыкнув доверяться находчивости своего испытанного джигита, Батогов поскакал в ту же сторону. Вся деревня была наполнена всадниками, когда наши беглецы выскакали из лощины. Тотчас же они поехали шагом; Юсуп принял совершенно спокойный вид, Батогов подражал ему во всем.
— А он что-то затевает, — думал он, — поглядим.
Юсуп перегнулся несколько набок, принял самую небрежную позу, вольно помахивал нагайкой и затянул во все горло песню:
А было у меня четыре жены, Одна другой жирнее...Появление двух всадников не произвело никакого волнения между барантачами Назар-Кула. Один из них, тот, что поил лошадь у прудка, сказал что-то своему соседу и указал на Юсупа.
— Э-эй! Здравствуйте! — крикнул Юсуп и, спокойно подъехав к воде, слез с лошади.
— Вы откуда? — спросил конный в полосатом халате.
— С разных сторон... Теперь с теми.
— С кем, с теми?
— А что сзади едут.
К Батогову подошли двое пеших и стали около, молча, в упор глядя то на него, то на его лошадь, то на его оружие.
— Вы чего уставились? Пошли к черту! — окрысился на них Батогов.
— Ишь ты какой сердитый. Ты чьего роду?
— Эй, Назар-Кул, мулла, где?.. — громко спросил Юсуп, чтобы отвлечь внимание от Батогова.
— Все там, где красный бунчук виден, вон на кургане.
— Русских много?
— Разве их когда бывает много?
— Они зачем пришли сюда?..
— Зачем? Мы вот у них по всем кишлакам хераджные сборы [22] пожгли, что с собой не могли взять, а Кулдаш Пеншамбинский в Катакурган дал знать.
22
Десятый процент произведениями полей и садов.
— Не в Катакурган, а в самый Самарканд. Абрам-тюра... самому, — перебил другой.
— Ну, не ври; в Самарканд не успел бы, да и русские вон откуда пришли...
— Давно?..
Юсуп спрашивал, а сам все поглядывал по сторонам; он, казалось, отыскивал кого-то в этой толпе всадников, окружавшей их все плотнее и плотнее. Взгляды эти были сначала тревожны; было мгновение, что хитрый джигит совсем было струсил, но потом оправился и понемногу успокоился окончательно. Батогов все время усердно, сосредоточенно копался у себя во вьючной сумке, а потом слез и принялся тщательно отчищать подковы Орлика.
Скоро внимание всех было обращено на большую конную вереницу, выдвигавшуюся из ущелья. В этой новой толпе всадников преимущественно виднелись верблюжьи халаты и киргизские малахаи, между тем, как в шайках Назар-Кула преобладал красный цвет.
Садык со своими оборванцами, как выражался на привале Юсуп, шел на подмогу мулле Назар-Кулу.
— Поезжай за мной, — шепнул Юсуп Батогову. — Сафара здесь нет. Аллах не повернулся к нам затылком.
А у меня было четыре жены...— Смотри, певун какой! — крикнул ему вслед джигит, у которого половина лица была скрыта под грязной перевязкой, и жидкая бородка совсем склеилась от запекшейся крови. — Там берегись, русские пчелы летают; попадет, так про жирных жен петь перестанешь!
— Только бы нам теперь увидать русских, а то бы мы знали, что делать, — говорил Юсуп.
Вся волнообразная местность была усеяна небольшими конными партиями; по всем направлениям шныряли одиночки. Верблюжьи халаты мало-помалу смешивались с красными. Всадники растягивались вправо и влево; концы этой живой цепи загибались: они хотели охватить со всех сторон что-то невидимое.
Не больше как с версту, совсем внизу, примыкая к давно сжатому клеверному полю, виднелось несколько сакель, над плоскими крышами торчали два или три тополя, под одним, из-за деревьев поднимался черный дымок и мигало небольшое пламя, одинокая фигурка торчала на самой высокой крыше, казалось даже, что то был не человек, а просто белел кол, вбитый для чего-то в земляную крышу. Больше ничего не было видно.
А между тем глаза всех этих наездников волновались, перебегая с кургана на курган, и были устремлены на этот маленький кишлак. Там и сям вспыхивающие выстрелы фитильных мулкутов направлялись именно на тот кол, что неподвижно торчал на крыше; а когда тонкая, ослабевающая струйка черного дыма вдруг густела и поднималась даже выше того опаленного тополя, что происходило каждый раз, когда невидимые руки подкидывали в огонь новую вязанку, то почти каждый из наездников вскрикивал: «Эх!» и тотчас же бодрил свою лошаденку ударом нагайки.