На карте не значится
Шрифт:
– Павел, за каким чертом тебе туда нужно?
– У меня там есть свои люди… - объяснил Борщенко.
– И много?
– спросил Хенке, выслушав Шакуна.
– Трое!
– продолжал импровизировать Борщенко.
– Ага, это хорошо, - сказал Хейке.
– Вернись туда и условься с ними о связи. Дай им задание срочно выявить, кто из русских работал на строительстве метро… Заодно пусть заметят и тех, кто работал в шахтах. Понял?
– Чего же тут непонятного? Все ясно!
– подтвердил Борщенко.
– В Москве и Ленинграде - на метро; в Донбассе и Кузбассе - на шахтах. Яснее ясного!
– Ну вот и хорошо! А теперь, Шакун, можешь пройти с ним в буфет и угостить хорошенько. Потом пусть его доставят обратно в камеру под конвоем, как всех… Мы его через три дня вызовем… Будет работать у нас!
ЧТО НЕОЖИДАННО УЗНАЛ БОРЩЕНКО
Шакун и Борщенко уединились в буфете. Перед ними стояла еда и вино.
Шакун мало ел, время от времени потирая распухшую скулу, и много пил, - и говорил, говорил, говорил:
– Угощайся! Ты, кажется, любил пожрать!.. Я тут на хорошем счету… И заработок приличный… Но в команде охранников - из наших я один! Хорошо, что теперь вместе будем. А то - язык наломал: не с кем душу отвести по-русски. С пленными не разговоришься: того и гляди прихлопнут…
– А что здесь такое?
– спросил Борщенко.
– Ты разве не знаешь?
– Откуда мне знать? Я ведь попал сюда этой ночью и случайно…
– Да-да, совсем забыл. Тут, Павел, дело большое. Важное строительство. А работают военнопленные. Особый лагерь…
– Но где же мы находимся?
– Вот чего захотел! А дьявол его знает где!.. На острове - и это все, что известно. Ясно только, что у черта на куличках!
– Неужели нет у острова названия? Как-нибудь зовут же его…
– Пленные, Павел, зовут его Островом Истребления. А наши никак не зовут. Остров - и всё… Но ты не думай, что тут работы мало. Тут, брат, такие дела развертываются, что будет жарко.
Нагнувшись к Борщенко ближе, Шакун ощерил большие желтые зубы и заговорил тише:
– Тут у славян заговор… Готовится побег… Я - в курсе…
– Что значит «у славян»?
– Ну, у русских и других, родственных. Главный у них - Смуров. Но он не один. У них - комитет. Я - в полном курсе. Мы потом их всех накроем и главарей повыдергаем. Вот когда потешусь досыта!..
Борщенко сжал челюсти, чтобы сдержаться.
– Что с тобой?
– удивился Шакун, видя как передернулось лицо Борщенко.
– Зуб схватило, - процедил тот.
– А-а-а! Рассказывали, что ты зубами полтинники перекусывал. Попортил, что ли?
– Да… А много обо мне в Киеве слухов ходило?..
– Неужто не знаешь?
– Кое-что, конечно, знаю, но не все… Интересно, что приходилось слышать тебе?
Шакун долго и восторженно рассказывал, какими легендами среди власовцев было окружено имя Черного Ворона в Киеве. Борщенко слушал с отвращением, но внимательно, запоминая все, что относилось к его кровавому двойнику.
– Ну, а знаешь ты мою настоящую фамилию?
– Нет. Уж больно ты, Павел, засекретил самого себя.
– Ну, а где я родился? Сколько мне лет?
– Откуда мне знать?.. Ведь всего-то три раза я с тобой и встречался близко. А сам ты о себе ничего не рассказывал. Называли и твою фамилию, но я забыл. Говорили, будто у тебя есть родственники в Харькове. Правда это?
Борщенко неопределенно пожал плечами.
– Может быть… А от начальства обо мне никогда ничего не слышал? Как оно относилось ко мне?.
– Этого не знаю. Майор Кунст со мной ни разу не разговаривал. А капитан Мейер - тот только рычал всегда.
Борщенко помолчал, запоминая фамилии.
– А что же ты не выпил и рюмки?
– подозрительно спросил Шакун.
– Подменили, что ли, тебя?
– Мне нельзя пить! Вернусь в камеру, и вдруг - пьяный. Откуда?..
– Ах, да-а… Ты вперед смотришь… - Шакун снова потер скулу.
– А мне сегодня один из твоей камеры в морду заехал!..
– Ну, мне, пожалуй, пора, - забеспокоился Борщенко, не слушая.
– А то расспросов не оберешься.
Шакун осоловело посмотрел на Борщенко.
– Да, да… Пить пей, а дело разумей…
– Мне надо в камеру, Федор. Пошли!..
– В камеру? А ты слышал мои слова? Меня один из этих сегодня в морду двинул! Понимаешь - меня! Но завтра он узнает, что значит ударить Федора Шакуна!..
– Нельзя его трогать!
– строго сказал Борщенко.
– Почему нельзя?!
– Шакун ударил кулаком по столу.
– Я не могу не рассчитаться с ним! Понимаешь, - не могу!
– Нельзя!
– решительно повторил Борщенко.
– Он мне нужен.
– Но я оставлю ему кусочек жизни!
– Шакун стиснул руку Борщенко.
– Оставлю… ради тебя…
– Говорю нельзя - и всё!
– отрубил Борщенко.- Особое задание, Федор. Понимать надо!
Шакун замолчал. Сейчас он почувствовал того самого Черного Ворона, который, как о нем говорили, не терпел возражений. И Шакун смирился.
– Ну, пошли, коли так!
– сказал он, вставая из-за стола.
КАК КУЗЬМИЧ ОБЪЯСНЯЛСЯ С ГАНСОМ И ЧТО СПАСЛО ЖЕНЮ МУРАТОВА
Пока Борщенко и Шакун были в буфете, на допрос к Хенке привели Кузьмича. Хенке сердито смотрел на его круглую лысую голову, на прокуренные усы-сосульки и не знал что делать. Переводчик еще не вернулся, а терять лишнее время на допросы этих штатских пленных не хотелось.
– Адольф!- обратился он к конвоиру.
– Ты по-русски не понимаешь?
– Нет, господин оберштурмфюрер!
– вытянулся конвоир.- Понимает Ганс.
– А где сейчас Ганс?
– На посту, у камеры.
– Иди смени его. Пусть он немедленно явится сюда!