На кресах всходних
Шрифт:
С матерью все было переговорено десять раз, и Оксана Лавриновна отступилась — хочешь в полицаи, чего уж, иди. Сказать, что она не одобряла линию сына из-за того, что любила советскую власть, было бы неправдой. Равнодушна она была к любой власти. Просто сын, по ее мнению, с устройством на такую службу уж очень высовывался. Слишком резко превознесся, как бы не нарваться. Завидовать будут некоторые, мстить. Впрочем, в глубине души она даже признавала, что по-иному и не могло выйти. До конца и она, и Мирон настолько уж своими здесь не стали, все равно на отшибе живут, так пусть оно хоть так будет, с винтовкой и повязкой.
По дороге Мирон зашел к Кроту и сказал, что надобен на полдня ему конь. Крот, черный, как крот, да и подслеповатый в оправдание фамилии, только кивнул. Телегу взяли у Ерша. Когда Мирон грузил мешок своей собственной муки на телегу, на дворе сам собой возник дед Сашка. Прибежал из леса, где все еще отсиживался на спиртзаводе Волчуновича, остерегаясь за свое председательство.
— Ах, орел, красавец ты, Мироша!
Льстил зверски и в глаза заглядывал, удобный был случай начать возвращение под крыло нового порядка с восстановления отношений с представителем этого порядка. Помог уложить мешочек, все что-то приговаривал. Когда Мирон выехал из ворот, бежал рядышком и все что-то тараторил бессмысленно лестное и восторженное. Упомянул про то, как Витольд не прав был, когда вставал у Мирона на пути. Все же знают: пара их с Яниной самим Господом задумана, и нельзя даже батькам мешать, чтобы она сладилась.
— Женю! — закричал дед Сашка, хватая Мирона за рукав.
Парень попридержал коня, наклонился к деду.
— Жени, — сквозь зубы усмехнулся молодой полицай.
— Ты весь наш погреб наладился туда перетаскать? — спросила Оксана Лавриновна, когда Мирон отвез один мешок и явился за вторым.
Вслед за Явдохой у Гапана стоял в списке дядька Николай Купрашевич. Про него было известно — при смерти. Как явиться к нему на двор, Мирон не мог себе представить, там одни хворые и малые. Мать преувеличивала: если еще один мешок из закромов своих вынуть, они с матерью не разорятся и не заголодуют. Кстати, удивительный все же человек маманя, вроде и одиноко хозяйствовала, а запас каков!
Но по-хорошему — права она, вслед за Купрашевичем будет еще кто-нибудь с голодными детками по лавкам. Гапан свой список составляет с умыслом — замазать его, хитроумного. Мирон хочет использовать полицию для своих целей, а пока скорее полиция использует его. Да уж чего теперь, повязку не сдашь — мол, передумал я.
Забросил винтовку за плечо и побрел на дело. Гуриновичи состояли из целых пяти улиц, кое-как пересекавшихся. Дом Купрашевичей был на крайней от леса. Там посреди пустого двора приземистая, камышом крытая хата. Сарайки тоже под черным, прогнившим камышом. Старуха дядьки Николая ходит по двору за курицей, бросая ей какие-то крошки из подола. Дура, увидит немец, заберет, они до курятины очень любители.
Мирон специально нахмурился, чтобы вид был — не спорить! И тут услужливо всплыло, как этот помирающий сейчас старый Купрашевич выдрал его лозиной за потравленную алычу. Росло в углу их двора дерево, дававшее в августе немного очень кислых желтых ягод. Мальчишками залезли, попробовали, стояли отплевывались, а тут этот с прутом, да как без предупреждения хлестанет. Нечего было руки распускать. кому она нужна, твоя алыча? Мы только попробовали!
И старуха, и выскочившая из хаты девка, Лариска кажется, молча выпучились на повязку, им сразу и все было понятно, сопротивляться им и в голову не пришло. Мирон решительно прошел к сараюшке, отмахнул щеколду, поискал глазами — лопата была прислонена сбоку, как войдешь, соскреб солому, устилавшую земляной пол, и стал быстро рыть, выбрасывая мягкую землю из дверей сарая на улицу. Даже сховать мозгов не хватает! Все лежит, считай, на виду. Нащупал завязку мешка, пошевелил тяжесть в земле, винтовка сползала с плеча, но не снимал, чтобы не расстаться с полицейским авторитетом. Выволок мешок, пнул ногой — зерно. Оглянулся. Баба и девка так и остались стоять в тех местах, где застало их его вторжение.
Тем лучше.
На плечо мешок закидывать не стал — грязный, подхватил под руку, стрельнул глазами по сторонам. У ограды кто-то нарисовался. Шукеть, есть такой скверный, въедливый мужичонка — кратковременный советский чин. Сидел бы в углу и тихо. С ним рядом еще кто-то незнакомый. Пусть только вмешаются!
Среди всеобщей оторопи характер проявила только собачонка Купрашевичей, кудлатый цуцик. Вдруг налетел с лаем, хотя его явно никто и не думал науськивать. Лаял истошно и все норовил цапнуть за сапог и даже цапнул. Небольно совсем, но Мирон, совсем уж переходя в образ новой своей должности, бросил на землю мешок, перехватил с плеча винтовку, дослал умело патрон в патронник и грохнул в истошный комок шерсти. Отнесло в сторону метра на четыре.
Мирон ни на кого не посмотрел, и без того понимая, какое произвел впечатление, подхватил мешок, вернул на плечо винтовку и вышел в ворота. С твердейшим намерением прямо Гапану в глаза заявить, чтоб он больше его по знакомым не гонял. Тошно.
Иван Иванович встретил его на крыльце.
— Клади, клади сюда, — умиленно приговаривал он, показывая, где можно оставить добычу, доставшуюся ценой собачьей крови. Поразительное дело — начальник порядка был в курсе всего, и даже стрельбы.
— Отнесут, отнесут мешочек. — Гапан ковырялся в зубах длинной соломинкой, пока не сломалась, сплюнул. — хорошо, что ты под рукой. Дело у меня к тебе сразу важное.
— Я...
— Ты, ты, но не за мешками и шавок дырявить.
Мирон чуть прищурился — ничего хорошего он от своего начальника не ждал.
— Вернулся Михась, — загадочно улыбаясь, начал Иван Иванович. И молодой полицай сразу понял, что за Михась имеется в виду. — Доставишь. Вот как есть сейчас иди с оружией своей и доставишь. Приказ. Учет, все как положено. Имею я право не знать, кто тут у меня на территории засел? Нет, не имею.
Мирон перекинул винтовку с плеча на плечо, удостоверяясь, что его посылают в вооруженном виде на это задание.
Начальник порядка ласково зажмурился:
— Ступай!
Это был, конечно, подарок ему от Гапана. Покуражиться на законном основании над трясущимся дезертиром будет приятно. Только откуда Гапану известно про их прошлые дела? Поверить, что он распорядился по случаю, просто потому, что парень оказался «под рукой», было трудно. Ушел Иван Иванович.
Сначала Мирон шел быстро, но уже у кузницы стал притормаживать. А, собственно, чего он так гонится? Какая такая уж особенная сладость, чтобы под ружьем сводить Михася в «школу»? Ну, будет он молча бить каблуками по мерзлой дороге, не оглядываясь. Какая радость!
На мосту Мирон остановился.
Он знал, что Повх стоит в дверях и наблюдает. Сплюнул в темную, даже на вид холодную воду. Двинулся дальше.
А если на дворе Витольд?
Ну и что, начальник порядка приказал доставить — стало быть, ступай, а ты, Ромуальдович, помалкивай.
Пошел еще медленнее. У ворот Жабковских стояла Моника и улыбалась, увидев Мирона, забежала внутрь и присела. Понятно, что о нем бормочут по хатам.
У колодца, как ни странно, никого не было.
А во дворе Порхневичей стояла одна Станислава и лузгала семечки, мечтательно двигая нижней челюстью.