На круги своя
Шрифт:
— Я узнал, что у вас возникли проблемы. Может, подъедьте ко мне, потолкуем. — Нет, он меня не принуждал — он чувствовали мое воющее нутро, переживаемый мною срам за проигрыш, мою смертельную тоску от бездеятельности и от ненужности людям. Он пытался вдохнуть в меня жизнь.
— Не стоит. Я развалилась, и боюсь, что пока бесполезна вам. Спасибо.
— До свидания. Будете в форме, звоните сами, — гудки отрезали от него мое «Всего доброго».
4. Неожиданный визит
Чавкая по мокрому снегу, я шла и вспоминала его лицо, — черт знает, за что — его привязанность ко мне, и с ноющим сердцем боялась случайной встречи с ним, помня короткий итог первой.
— Вы — наша. Вы умны и красивы, и я сделаю вас первой бизнес-леди в этом городе.
Я и была такой четыре быстро пролетевших года.
Мозги напрягались, я ворочала ими, тщательно перебирая воспоминания. Искала и не могла найти ответы на мучившие меня вопросы. Где и почему я остановилась? Когда стала считать, что с меня хватит, когда стала думать, что перемены на работе не коснутся меня таким роковым образом? Что это было — успокоенность, самоуверенность, отсутствие энтузиазма?
Я понимала, что изменившаяся в связи с развалом государства ситуация в противовес общим тенденциям не сформировала во мне новую мораль. Теперь неуместными казались мои интеллигентность, мягкость, доброжелательность, альтруизм. Они мешали мне, но именно они же располагали ко мне партнеров, и создавали мне самобытный, сотканный из несовместимых противоречий, имидж. И вот все растоптано! Что и где я упустила? Устала перебирать. Нет смысла заниматься этим. Смешно искать опору, если чувствуешь, что сила удара навсегда прилепила тебя к земле, вогнала в нее. Мстить? Да, можно. Но кто больше всех виноват? Кому, и в какой мере мстить? Ведь прежде, чем вынести и исполнить приговор, надо определить виновных и степень вины каждого из них. Конечно, я знаю, кто был виновником моих несчастий, и почему он это сделал. Но понимал ли этот человек, какую беду несет мне? Возможно, он думал, что я успела сколотить состояние, и теперь не пропаду. Какая разница, что он думал. Ведь, когда я говорила, что мне нельзя терять работу, он спокойно отвечал:
— Я не хотел бы, чтобы вы перестали считаться со своей гордостью. Не хочу давать обещания, которые затем не смогу выполнить.
Кто над ним стоял, кто диктовал ему волю так поступить со мной?
Воспоминания… Куда от них деться? Гоню недавнее и стараюсь вызвать в памяти минувшие давно события и лица. Но все смешивается, и в ночных кошмарах выворачивается наизнанку: обидчики вручают мне Золотую медаль, красный диплом университета, дают положительные отзывы на диссертацию, а любимые люди — загоняют в лабиринт с высокими стенами, бросают камни, и зловонным шепотом повторяют одно и то же:
— Он вас не любит!
Или с угрозой шипят:
— Не мешайте ему! Вам лучше уволиться.
Звонок звенел настойчиво и гулко: квартира была почти пустая, из мебели я оставила самое необходимое. Дотянувшись из-под одеяла до трубки, невольно поежилась от холода, ответила коротким «Алло». Голос звучал бодро, почти весело. Это всегда хорошо у меня получалось.
— Как дела? Доброе утро! — услышала я, и мое сердце учащенно забилось, а под мышками появилась неприятная липкость.
— На душе противно, помощь не нужна, — отрапортовала. — Что нового у вас? — перебила новый вопрос, но тщетно.
— У меня новое то, что вы мне не звоните. Почему? Будьте сегодня дома в десять часов утра. Зайду. До свидания, — и снова отбой, не дождавшийся моего ответа.
Точно в назначенное время улыбающийся Вилен Борисович стоял перед «глазком» входной двери.
— Здрас-с-сь! — кричал оттуда.
— Не заставили долго ждать, — с этими словами я открыла дверь.
Его глаза ненадолго задержались на мне. Но пока он снимал пальто, шапку, шарф, свет, искрящийся в них, заметно убывал и убывал. Он вздохнул, наклонившись за комнатными тапочками, а когда выпрямился, поглаживая блестящую лысину, глаза уже старались не встречаться с моими.
Мне не было жаль себя, я жалела его. Зачем он пришел на это пепелище? Теперь я, разбитая и уходящая, должна еще и помогать ему.
— Да, это я. — Что я могла еще сказать?
— Значит, погибаем, но не сдаемся? Героически! — И он завелся, как всегда, с предельной экспрессией: — Я любовался вами! Я любил появляться с вами в обществе, я гордился знакомством с вами. А теперь? Моя жена говорит, что у вас крыша поехала. Что вы с собою делаете, черт вас возьми? Что вы делаете со мной? Я! — он задыхался, — я вложил в вас свои силы, влияние, энергию. А вы? — Он не давал мне вставить хоть слово. — Вы таскаетесь по рынкам, продаете свои старые тряпки! Они вам что, уже не пригодятся?
— Садитесь, — сказала я. — Зачем вы ходите за мной по рынкам? Я продаю не сама. Там работают мои подруги, они и помогают мне продавать.
Он вынул из кейса две палки «салями», баночку красной икры, кофе и коробку конфет. Коротко пояснил:
— Гостинец. Да не кукситесь, это не от меня! Это моя Нинка передала, и велела насчет «крыши» убедиться.
— Передайте ей, что гостинец пришелся кстати. Я как раз не завтракала. Не присоединитесь ли за ваш счет? — мои шутки не смешили его, меня же от них просто мутило.
В комнате благоухало кофе, плыл забытый запах.
Вилен Борисович слушать не умел, предпочитал грохотать сам. Я кивала, не особенно вникая. Он был само созвездие эмоций и идей, но эмоции захлестывали источник, источавший идеи. Кипел мой чайник, кипел гость. Он уже все сказал, но не уходил. Почему?
— Я, естественно, никуда не спешу, но вы же должны быть на работе. Или вас послала ко мне не только жена?
— Не только! Вот, — он швырнул на стол пакет из хрустящего крафта. — Гаврик передал. Там деньги. Поправляйте, ради Бога, скорее свое настроение. Да не шатайтесь по рынкам! Приказ!! Еще не все потеряно. Как избавились от вас, так и назад позовут.
На пакет я отреагировала не сразу, больше задело то, что еще тихим отзвуком жило в душе.
— Передайте Нине Савельевне и Гаврику, что у меня крыша на месте. О себе больше ничего сказать не могу, пока не могу. Но … не надо, чтобы меня звали назад.
— Почему! — вместо ответа возмутился он.
— Не хочу.
— Звонить или будете звонить сами? Как лучше-то?
— Мне уже никак не лучше. Простите …
Я поспешно захлопнула дверь: не люблю долгих прощаний. Внутри щемило, и к горлу подкатывался удушающий комок. Ах, я еще помнила себя прежнюю!