На круги своя
Шрифт:
7. В церкви
В этот день был праздник Сретения Господня: «Радуйся, благодатная Богородице Дево, из Тебя воссияет Солнце правды…» — неслось под сводами. Я тенью скользила между прихожанами, рассматривала иконы, роспись стен. Мне припомнилось это здание в оные времена — заброшенное, тронутое тленом. В нем размещался древесный склад. Я помнила мальчишек, которые лазали по карнизам окон, по крышам; помнила груды отвалившихся, почерневших от времени красных кирпичей. Как скоро все переменилось! А может не скоро? Может, годы, прошедшие невидимой чередою, были просто незамечены мной? Прошли и предательски накинули эту сеть, из которой не выбраться, сеть безнадежности и безысходности. И она вырвала из моих рук интересное дело, а теперь вырывает и самую жизнь.
Наклонив голову, я стояла перед святым ликом, не очень понимая, чей он. Вдруг тихий голос из еще помнящегося сна заставил очнуться: «Не годы, но люди накинули сеть. Исполни, как сказано было, и воздастся каждому». Я отступила от людей и оглянулась, ища и не находя того, кто говорил со мною. Растеряно обратясь к образу, вдруг увидела почти живые глаза. Незримый свет, исходивший от них, переливался в меня тонкой струйкой тепла, пробуждая нечто, не существующее во мне ранее, не существующее во мне никогда, не постигаемое мною, но повелевающее мною сейчас.
Я, словно загипнотизированная, отошла в угол, где продавались свечи, иконки, крестики и религиозная литература.
— Дайте пять свечей и… — голос сорвался, произнося непривычные слова, — и иконку во-он того святого, — показала я глазами.
— Это Георгий Победоносец, — пояснила старушка, протягивая мне покупки. — Храни этот образок, ты купила его в Великий праздник, и он осенен сегодняшней молитвой. Не расставайся с ним, носи с собою.
Я кивнула и отошла.
Перед образом Георгия Победоносца начала одну за другой зажигать и ставить свечи, неумело произнося после каждой надиктованные во сне слова.
— Проклинаю врагов моих, содеявших зло, — трудно поверить, но перед мысленным взором промелькнули некоторые лица. Были среди них те, которых я числила врагами, но были и неожиданные. Неожиданные тем, что я любила их и считала свое отношение к ним взаимным.
Как в бреду, я ставила новую свечку.
— Прощаю недоброжелателей и тех, кто мне завидовал, — сонм образов калейдоскопом промелькнул передо мной. И снова я различила среди них многих своих знакомых.
Я шептала далее:
— Да пребудет мир с невинными, — начала кружиться голова, и я была уже не в состоянии распознать никого в нахлынувшем мелькании лиц. Они плыли мимо меня плотной чередой, огибали, как поток воды огибает препятствия на своем пути, и исчезали за спиной.
Свечи разгорались ярче и ярче, и я слышала их потрескивание. Ничего другого не существовало для меня.
В моих руках запылала новая свеча, и, ставя ее, я снова безотчетно шептала. А может, я произносила эти слова мысленно?
— Благослови, Господи, любящих меня, приходящих с добром в мой дом, — силы иссякли, мне не дано было увидеть лица тех, о ком я теперь молилась.
Я покачнулась и начала оседать на пол, но тут же почувствовала, что с двух сторон меня подхватили чьи-то руки. Молодые парни стояли по бокам, когда я открыла глаза. Они уже не заботились обо мне, а, сосредоточенно смотрели на икону Георгия Победоносца, крестились и шевелили губами. Сжимая в руках оставшуюся свечу, я попыталась выйти из храма. Хотелось еще раз взглянуть на небо, ощутить в легких студеный, очищенный частыми снегопадами воздух, послать миру последнее «спасибо» за короткое счастье встречи с ним, и навсегда раствориться в нем.
И тут я ощутила толчок в спину.
— Не гоже уходить, не покаявшись, с не зажженной свечой. Ты зачем пришла сюда? — сказала старая, ссохшаяся женщина. И ее голос вернул меня к действительности.
Мельком посмотрев на нее, я снова обратилась взглядом к лику святого, но вдруг опять повернулась к старушке. Плотно сжимая губы, она в упор смотрела на меня и молчала. Я почувствовала сильную головную боль. Ощущение, что нахожусь в материальном мире, не исчезло, я понимала, что не сплю, не отошла в мир иной, но теперь реальность состояла только из символов, которые пугали меня, отгораживали от живой, двигающейся, осознающей себя яви. Ни удивления, ни неверия не было, только страх и желание понять происходящее владели мною, когда я всмотрелась в ее лицо. Мое лицо. Оно принадлежало мне, но только будущей, которой я еще не была. Все казалось знакомым в этом лице: удлиненный овал, завершающийся внизу изящным подбородком; зеленые глаза под невыразительными дугами бровей, прямой продолговатый нос, хорошо очерченные и в меру полные, губы. Как и сейчас, оно казалось очень бледным, только на щеках играл неяркий лихорадочный румянец — верный признак постоянного возбуждения, которым раньше я горела в любой работе, рождающей проекты успеха. Это же возбуждение проявлялось и когда я проигрывала в мелочах.
«Теперь нет на моем лице этого румянца, ничто не волнует меня, я перестала гореть азартом жизни и стыдом промахов», — пронеслась мысль, не задержавшись надолго.
Величавая старуха гордо держала седую голову, увенчанную высокой прической. В маленьких ушках были серьги со сверкающими каменьями, шею прикрывал шарф. Да, у меня часто болело горло, — кстати, или некстати подумала я. Сложенные на животе руки, тонули в обшлагах рукавов, как в муфте. Худая, чуть согбенная фигура старухи была облачена в тонкое, драпирующееся книзу манто из неизвестного меха, а ноги утопали в струящемся от пола и расстилающемся тумане.
Сколько мгновений мы рассматривали друг друга? Страх прошел, я почти перестала ощущать собственную материальность. Мое сознание пронзила мысль: «Мне здесь сто лет! Как же можно прожить столько, так тяжко мучаясь?»
Молчаливая старуха из плоти и крови была живая — я видела, как она дышала, как мигали ресницы, как двигались осматривающие меня зрачки. Невозмутимо, как бы обретя высшее понимание вещей, я отвернулась от нее. Зажгла и поставила перед образом последнюю свечку. Слыша собственный голос, зашептала последнее, что помнила:
— Прости мне, Господи, грехи мои, осознаю и признаю их, вольные и невольные, раскаиваюсь в них.
Пересиливая себя, захлебываясь слезами и всхлипывая, я продолжала:
— Спаси и сохрани меня, помоги мне, Господи.
Молиться я не умела, это случилось со мной впервые. Отстранив рукою еще стоящую на моем пути старуху, я торопливо пошла к выходу.
8. Возмездие
На улице ничего не изменилось. Сиявшее во всю солнце не предвещало тепла, а разгулявшаяся капель была скорее приметой нашей южной зимы, чем наступающей весны.
Домой возвращаться не хотелось. Я покинула сквер, пересекла проезжую часть улицы, подошла к своему дому и побрела вдоль него к кинотеатру. Мимо меня в оба направления сновали студенты медицинского института в распахнутых по-весеннему пальто, под которыми виднелись белые накрахмаленные халаты. Остановилась возле соседнего подъезда, где размещался киоск обмена валюты, — прямо на моем пути стоял Дан. Он еще не увидел меня, занятый разговором с молодой женщиной в норковой шубе с капюшоном, небрежно накинутым на пышную, увитую локонами, прическу. Рядом стояла коляска, а в ней посапывали крошечные близнецы. Было ясно, что это жена Дана, а близнецы — его дети. Они вышли на прогулку и вот навестили отца и мужа. Мирная, ничем не омраченная сценка.