На лоне природы
Шрифт:
— Да, это ужъ въ сто разъ алчне парголовскихъ и шуваловскихъ мужиковъ, прибавила съемщица, обращаясь къ мужу. — Ты вотъ тхъ называешь вороньемъ, а это крокодилъ какой-то кровожадный.
— Плюньте, сударыня, на него! Ну его… говорила баба. — Здсь у насъ много избъ подъ дачи сдается. Я вотъ васъ сейчасъ еще въ одно мсто сведу, только бы мн отъ вашей милости на кофей заслужить.
— Такъ вотъ ты изъ-за чего хлопочешь, улыбнулась съемщица.
— А то какъ же, сударыня-барыня! Я дла свои бросила, у меня тоже ребятишки дома сидятъ. Намъ съ дачниковъ не попользоваться, такъ откуда же на кофей-то взять? Мужъ денегъ не даетъ на кофей: пей, говоритъ, чай! Да вотъ что мн въ голову пришло, барыня и баринъ…
— А кто онъ такой, этотъ баринъ? спросилъ съемщикъ.
— Да такъ, ярыжка, отвчала баба. — Говорятъ, что въ чиновникахъ когда-то служилъ. А по нашей мстности онъ адвокатъ. Вотъ кто на кого разсердится и засудить кого-нибудь захочетъ — сейчасъ къ нему. Онъ деньги возьметъ, жалобу напишетъ и къ мировому. Много вдь нынче крестьянства-то промежъ себя судится. Да и не одно крестьянство, а есть у насъ лавочники, кабатчики, приказчики. Вотъ, къ примру, кабатчика поймаютъ, что онъ водку съ водой продаетъ, протоколъ составятъ и подведутъ подъ штрафъ, а кабатчикъ къ нему. «Такъ и такъ, защити, выпутай». А онъ сейчасъ: «деньги на бочку». Ну, и начнетъ отводы строчить да выпутывать. Онъ баринъ умный, все знаетъ, а только ужъ и ярыга же и кляузникъ, не приведи Богъ, какой. Чуть что не по немъ — сейчасъ кляузу.
— Охъ, какой человкъ! проговорилъ съемщикъ. — И что у васъ здсь за люди! И крестьяне, и помщики все на подборъ.
— Да вы-то, можетъ быть, съ нимъ и сладитесь. Вы баринъ, и онъ баринъ. Для насъ, для крестьянъ, онъ ужъ очень пронзительный, а господа дло другое. Вы, можетъ быть, такой же хитрый да умный, такъ и сами его засудите, ежели онъ начнетъ кляузы подъ васъ подводить. Очень ужъ у него паркъ-то хорошъ для гулянья, ну, и прудъ съ карасями, можно на лодк кататься по пруду — такъ вотъ я больше изъ-за чего! Сводить?
— Ты ужъ столько про него наговорила, матушка, что къ нему и итти страшно, покачалъ головой съемщикъ, стоя въ раздумьи посреди дороги.
— Сходимъ, посмотримъ, что за дачи такія. Въ помщичьей усадьб сто разъ пріятне жить лтомъ, нежели чмъ съ мужиками, сказала съемщику жена. — А что она про него разсказываетъ, такъ, можетъ быть, все это и враки. Вдь крестьяне вообще не любятъ помщиковъ. Вотъ онъ явился передъ ними какъ конкурентъ съ дачами — ну, и ненависть…
— Врно, сударыня, врно, поддакнула баба, хоть и не разслышала всего того, что говорила мужу съемщица, ибо та говорила полушепотомъ. — Это онъ только намъ, крестьянамъ, страшенъ, а умный баринъ завсегда супротивъ него зубы найдетъ. Такъ сводить?
— Своди, своди, милая.
— А на полфунта кофею прожертвуете? задала вопросъ баба.
— Да, да…
— Полтинничекъ дадите?
— Что-то ужъ ты больно дорогой кофей пьешь. Вдь полфунта-то обыкновеннаго кофею стоитъ не полтинникъ.
— Да мн чтобъ ужъ ребятишкамъ и на прянички.
— Ну, хорошо, веди, веди.
— Пожалуйте, сударыня-барыня, хоть пятіалтынничекъ для перваго знакомства. Вдь ужъ я васъ въ одно мсто все-таки сводила, а не моя вина, что вы тамъ не поладились.
Съемщикъ и съемщица переглянулись другъ съ другомъ
— Вотъ только за церковь пройти, да въ сторону взять малость — тутъ сейчасъ и заборъ ихняго парка начнется, говорила она. — Намъ, барыня, и самимъ будетъ лестно, если на этого барина какой-нибудь другой баринъ налетитъ и скрутитъ его хорошенько. А то вдь, врите ли, замучилъ. Теперича сидитъ съ хлбцемъ за кустомъ и нашу скотину на свою землю заманиваетъ. И чуть скотина зашла, сейчасъ кричитъ, что потрава, загоняетъ ее себ въ хлвъ, а потомъ штрафъ… Ужасъ какой аспидъ! Самый что ни-на-есть пронзительный полячишко.
— Полякъ? спросилъ съемщикъ.
— Полякъ-съ, и самый заядлый.
— А какъ его фамилія?
— Игнатій Каштанычъ Подлевскій. Вы вотъ на мужиковъ нашихъ жалуетесь, а этотъ еще хуже. Вотъ ужъ не упуститъ-то, что по рчк плыветъ. Онъ и землю-то отъ графскихъ племянниковъ оттягалъ такъ зря. И землю, и усадьбу… Когда графъ были померши, то нахали ихъ племянники, чтобы длиться. Наслдство, значитъ… А онъ и раньше еще ихъ зналъ и деньги имъ на кутежъ давалъ. Племянникамъ-то, то-есть, графскимъ… Дастъ гривенникъ — требуетъ полтину. Ну, какъ узналъ, что вотъ имъ наслдство — сейчасъ и является къ нимъ. «Давайте, говоритъ, я вамъ все по судейской части справлю и подлю васъ». Ну, т вьюноши молодые, неопытные, согласились. Онъ имъ сейчасъ на кутежъ, да и давай ихъ спаивать. Да въ годъ-то такъ споилъ и запуталъ, такія у нихъ бумаги отобралъ, что и земля, и усадьба ужъ оказались не ихнія, а его, полячишки. Т «ахъ, ахъ» — да ужъ длать нечего.
— Тс… Ну, и чмъ же кончилось? спросилъ бабу съемщикъ.
— Пріхалъ со становымъ и выгналъ графскихъ племянниковъ изъ усадьбы… «Такъ и такъ, говоритъ, она мн за ваши долги досталась». Съ тхъ поръ вотъ и живетъ тутъ, смерти на него нтъ.
Завернули за уголъ и показался большой липовый паркъ съ полуразвалившимся бревенчатымъ заборомъ. Изъ-за голыхъ еще деревьевъ виднлась зеленая крыша двухъ-этажнаго барскаго дома.
X
Съемщикамъ пришлось входить во дворъ усадьбы Подлевскаго. Во дворъ вела отворенная калитка, прорзанная въ дощатыхъ некрашенныхъ воротахъ, полотна которыхъ, однако, находились въ полуразрушенныхъ каменныхъ столбахъ. Очевидно, что въ столбахъ были когда-то ршетчатыя желзныя ворота, но впослдствіи замнены дощатыми. На одномъ изъ столбовъ видны остатки прежняго величія, стоялъ каменный левъ съ отбитой лапой, а передъ львомъ торчалъ заржавленный стержень, на которомъ, по всей вроятности, былъ когда-то укрпленъ каменный шаръ. На другомъ столб уже и льва не было, а виднлись только два желзныхъ стержня.
— Въ калиточку пожалуйте, пригласила съемщиковъ сопровождавшая ихъ баба.
— Нтъ, ужъ лучше ты сама иди впередъ, ты знакоме, а я сзади. Я боюсь, нтъ ли тамъ собаки, какъ бы не бросилась да не укусила, отозвался съемщикъ, пятясь и удерживая свою жену.
— У него-то собака? У здшняго-то барина? понизивъ голосъ, сказала баба и отрицательно покачала головой. — Что вы, помилуйте! Никакой собаки онъ не держитъ. Вдь собаку надо кормить, а онъ и самъ-то подчасъ не допьетъ, не достъ.
— Отчего? Занятъ ужъ такъ очень длами, что ли?
— Какія дла! что вы! Просто отъ жадности. У него никакой живности во двор нтъ.
— Неужели и коровы нтъ?
— Собаки не держитъ, а вы про корову… Ничегошеньки у него нтъ. Курицы съ птухомъ, и тхъ нтъ.
— Ну, помщикъ! Да куда же онъ сно-то дваетъ? Вдь сно-то онъ все-таки коситъ.
— Ничего онъ не коситъ, а траву здшнему лавочнику подъ покосъ сдаетъ.
— И запашки у него нтъ?
— Ничего нтъ. Все сдаетъ. Вы вотъ говорите: корову… А на что ему корову?.. Молока ему нашъ кабатчикъ или лавочникъ дастъ.